Возглас боли Я возглас боли, я крик тоски. Я камень, павший на дно реки. Я тайный стебель подводных трав. Я бледный облик речных купав. Я легкий призрак меж двух миров. Я сказка взоров. Я взгляд без слов. Я знак заветный, – и лишь со мной Ты скажешь сердцем: «Есть мир иной». Из книги «Зеленый вертоград»
Звездоликий Лицо его было как солнце – в тот час, когда солнце в зените, Глаза его были как звезды – пред тем, как сорваться с небес, И краски из радуг служили как ткани, узоры и нити Для пышных его одеяний, в которых он снова воскрес. Кругом него рдянились громы в обрывных разгневанных тучах, И семь золотых семизвездий, как свечи, горели пред ним, И гроздья пылающих молний цветами раскрылись на кручах, «Храните ли Слово?» – он молвил, мы крикнули с воплем: «Храним». «Я первый, – он рек, – и последний», – и гулко ответили громы, «Час жатвы, – сказал Звездоликий. – Серпы приготовьте. Аминь». Мы верной толпою восстали, на небе алели изломы, И семь золотых семизвездий вели нас к пределам пустынь. ‹1907› Из книги «Хоровод времен» По бледной долине По бледной долине приходят, уходят, проходят несчетные духи, Там юноши, взрослые, малые дети, и старцы идут и старухи. С Востока на Запад, с Заката к Востоку, и снова на Запад с Востока. Приходят, уходят, и ходят, и бродят, не знают ни часа, ни срока. Встречаясь, качают они головами, и шепчут о благости Бога, И все, проходя, проиграют цепями, и вечно, и вечно дорога. И вдруг от Востока на Запад прольется разливное красное пламя, Один усмехнется, другой ужаснется, но каждый почувствует знамя. И вдруг от Заката к Востоку вернется и злато, и бархат, и алость, И духи считают, колдуют, гадают, пока не сомнет их усталость. Тогда, бесконечно взывая о мести, о чести, о славе, о чарах, Несчетные духи, согбенно, проходят, как тени в безмерных пожарах. По бледной долине, в пустыне, как в сплине, доныне безумствуют духи. И юноши седы, и дряхлые дети, и юны, меж старцев, старухи. Люблю тебя Poiche vivo per te solo[9] Люблю тебя, люблю, как в первый час, Как в первый миг внезапной нашей встречи. Люблю тебя. Тобою я зажглась. В моей душе немолкнущие речи. И как мою любовь я назову? Восторгом ли? Мученьем ли? Борьбою? Ей нет конца, покуда я живу, Затем что я живу одним тобою. Из книги «Зарево зорь» 1912 Всем тем, в чьих глазах отразились мои зори, отдаю я отсвет их очей. В зареве зорь С сердцем ли споришь ты? Милая! Милая! С тем, что певуче и нежно, не спорь. Сердце я. Греза я. Воля я. Сила я. Вместе оденемся в зарево зорь. Вместе мы встретили светы начальные, Вместе оденемся в черный покров. Но не печальные – будем зеркальные В зареве зорном мерцающих снов. ‹1910› Последняя заря Я вижу свет моей зари последней. Она вдали широко разлилась. Безгласный звон. Мольбы цветной обедни. Псалмы лучей. Предвозвещенный час. И служба дня сменяется вечерней. Встает луна – и паутинит нить. Чтобы душе, где пытки, – равномерней Для всенощной смиряющей светить. ‹1909› Печаль Сквозь тонкие сосновые стволы – Парча недогоревшего заката. Среди морей вечерней полумглы – Нагретая смолистость аромата. И море вод, текучий океан, Без устали шумит, взращая дюны. О, сколько дней! О, сколько стертых стран! Звучите, несмолкающие струны! Мирра[10] Мне чудится, что ты в одежде духов света Витаешь где-то там – высоко над Землей, Перед тобой твоя лазурная планета, И алые вдали горят за дымной мглой. Ты вся была полна любви невыразимой, Неутоленности, как Сафо оных дней, – Не может с любящим здесь слитным быть любимый, И редки встречи душ при встрече двух людей. Но ты, певучая, с устами-лепестками, С глазами страстными в дрожащей мгле ресниц, Как ты умела быть нездешней между нами, Давала ощущать крылатость вольных птиц. Любить в любви, как ты, так странно-отрешенно, Смешав земную страсть с сияньем сверхземным, Лаская, быть, как ты, быть любящим бездонно – Сумел бы лишь сюда сошедший серафим. Но на Земле живя, ты Землю вся любила, Не мертвой ты была – во сне, хоть наяву. Не в жизненных цепях была живая сила, Но возле губ дрожал восторг: «Живу! Живу!» И шествуя теперь, как дух, в лазурных долах, Волнуешь странно ты глядящий хор теней, Ты даже там идешь с гирляндой роз веселых, И алость губ твоих в той мгле всего нежней. ‹1905› вернутьсяПотому что живу только для тебя (итал.). вернутьсяСтихотворение памяти Мирры Лохвицкой. |
