Ночь крадётся на порог.
Спрячу маковушку под подушку -
Пусть укротит зло.
Пусть усмирит тени.
Одурманит-усыпит
Незваную гостью-ночницу
Навсегда, навсегда, навсегда…
Зося говорила медленно, пытаясь подобрать нужные слова, и в паузах робко и несмело ей вторил цвыркун.
С каждым новым куплетом колыбельной лицо Филониды Паисьевны разглаживалось.
Она больше не плакала, дышала ровно и расслабленно.
Цвыркун прыгнул ей на голову и тихо-тихо застрекотал, перебирая лапками выбившиеся из-под косынки пряди.
— Кажется, сработало! Ты всё-таки не так безнадёжна, как кажешься, подруга! — Таня наклонилась над вытянувшейся на полу бабкой, пощупала пульс, приподняла ей веки. — Спит. Интересно… Я не думала, что всё пройдёт настолько тихо…
В соседней комнате рвануло с грохотом, заверещала и сбилась на кашель курнеля, и когда девушки вбежали туда — увидели осколки зеркала на полу и опустевшие углы.
— Вот и завершающий аккорд, — усмехнулась Таня. — А где же наши девицы-сестрицы?..
— Втянуло-о-о… втянуло внутрь… — захлопала крыльями, причитала курнеля. — Как Авигеюшка уснула, так и втянуло девок тенями-ручьями… Запечатало на веки вечныя… Колдовка ты сильная, да… Только готова ли платить?
— В зеркало? Полина с Владиславой внутри зеркала? — Зося подняла неровный кусочек стекла, повернула к себе и вскрикнула, когда из мутной глубины на неё уставился подведенный чёрным глаз. — Полина! Она правда там! Ох…
— Естественно там. Где ей быть-то? И Владислава при сестре. Хватит уже тупить, Зоська! Лучше порадуйся. Ты сегодня героиня дня!
— Чем платить станешь? — снова прошипела курнеля.
— Сейчас приберусь и подробно перед тобой отчитаюсь, — хмыкнула Таня. — Потерпи немного, бабуся.
— Не твоя бабуся… не твоя… — курнеля повертела шеей, пытаясь избавиться от петли.
— А не моя — так и не спрашивай. Не твоего умишки делишки!
Хлопнув в ладоши, Таня призвала из сеней растрепанный веник, и тот быстро завозил прутьями по доскам, сгребая осколки в кучу. От них исходило слабое свечение и едва различимый шёпот:
— Выпусти нас… выпусти… сжалься…
— Прости-и-и… Прости, Зося… — осколок в Зосиной руке задрожал, и она отшвырнула его словно опасное насекомое. Не потому, что была зла на близняшек, а потому, что и правда боялась поддаться на мольбы и пожалеть их.
— Есть в этом доме мешок? Или пакет? Какая-нибудь тара… — пробормотала Таня, озираясь.
— Что ты собираешься делать?
— Собираюсь сложить в нее этот мусор и закопать за домом.
— Закопать! Это обязательно?
— Разумеется, нет. Мы можем склеить зеркало и снова вернуть его в особняк. А потом продолжить кормить энергией живых.
— Тань!!
— Что?? Не надоело нести бред, добрая ты наша. Лучше молчи, героиня дня. Молчи и не мешайся под ногами!
— Ночи… она героиня ночи… — угодливо прострекотала курнеля.
Пока Таня возилась с осколками, ей удалось немного ослабить удавку, но этот манёвр был тут же разгадан. Одним лишь движением пальцев Таня затянула петельку потуже, и Прасковья разочарованно захрипела.
— За что-о-о? За что-о-о?? Отпусти-и-и!
— Может и отпущу, — милостиво кивнула Таня. — Но украшение оставлю. Носить тебе его всегда.
— Как же она будет жить с петлёй на шее? — Зося немедленно пожалела растрепанную, бьющуюся в пыли на полу птицу.
- Как-нибудь. — хмыкнула Таня. — Меньше станет сплетничать-болтать. И прекратит вредить людям. Я права, баба Прасковья? Ты ведь не будешь никому вредить?
— Сними-и-и… тяжко-о-о… — Прасковья подкатила бусинки-глаза, снова дернув шеей.
— Тань! Ей же больно! Может, снимешь эту веревку?
— Меньше станет вертеться — и всё наладится.
— Но Тань… Старый же человек!
— Хорошо! — неожиданно согласилась Таня. — Сниму с неё веревку, а тебя отправлю в зеркало, вместо сестриц. Им же сейчас очень плохо. И очень страшно. Договорились?
— Меня?? С чего это?? Я не согласна! — вознегодовала Зося. — Близняшки получили по заслугам! За всё зло, которое принесли!
— Ух ты! — восхитилась Таня. — Всепрощальщица внезапно поумнела. Прасковья, кстати, тоже не добро творила. Ничего ей не сделается с этой петлёй. Как летала, так и продолжит летать. А я стану приглядывать за ней. Или Чуру попрошу. На всякий случай. И если забудется — сразу затяну узелок потуже… Слышишь меня, Прасковья?
— Слышу-у-у… — в бусинках-глазах промелькнула ненависть. — Андрюша, внучек… бабушке плохоо-о-о…
— Твой внучек в лесу деревья пересчитывает. — рассмеялась Таня. — Надолго там застрял.
— Как же это… Андрюшенька… — захлопала крыльями курнеля.
— Не прикидывайся страдалицей. Сама его туда услала. А ведь знала, что лисун колдуну не товарищ.
— А если и знала, то что? Пускай помыкается, недоробак! (недоделок, бел.) А то взял манеру девок водить да живу из них потягивать. Ни хватки, ни умений, ни черного колдовства… Одни развлекухи в голове!
— Вот, вот, вот! Давай-ка, прищучь внучка! — развеселилась Таня. Она сделала неуловимое движение, и веревка, удерживающая курнелю возле ножки стола, растворилась. — Проваливай в лес. И веди себя хорошо. Не напоминай мне о своём существовании. Иначе…
— Поняла. Всё поняла! Только тебе это так не пройдёт. От черноты одних избавляешь, а в себя её вбираешь! — курнея сделала круг под потолком и унеслась через приоткрытую дверь.
— Не пройдёт-не пройдёт-не пройдёт! — её хриплое стрекотание еще долго раздавалось в тишине ночи.
— Она может привести Андрея? — встревожилась Зося.
— Сомневаюсь. Он еще не отошёл после встречи с лешаком. Лешак наломал бока нашему колдунку.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю и всё. — Таня вдруг помрачнела.
— Тань… про черноту это правда? — решилась спросить Зося.
— Возможно. Не бери в голову, Зоська. Я умею балансировать. И от силы не откажусь ни за что! Это такой кайф — знать, что ты всё можешь!
Обнаружив, наконец, за печкой старый мешок, Таня собрала в него осколки и смело вышла в ночь. Поколебавшись, Зося последовала за ней, но перед этим заглянула в комнату, где спала Филонида. Цвыркун уже умолк, но так и сидел у бабки на голове. Та лежала расслаблено и даже негромко похрапывала.
Интересно, как долго продлится её сон? И что станет с ней дальше?
Зося хотела укрыть бабку одеялом, но цвыркун предостерегающе всхрипнул, и девушка решила не рисковать. Помахав сверчку-старичку, на цыпочках покинула комнату.
Ночь стояла чёрная, глухая. Звезды едва различимыми точками проглядывали из-за туч. Луна не показывалась вовсе.
— Тань… ты где? — тихо позвала Зося.
— За домом. — раздраженно отозвалось из темноты. — Иди осторожно, тут крапива.
— Я ничего не вижу…
— Значит, оставайся на месте. — пропыхтела Таня.
— Что ты делаешь? Копаешь?
— Лопата копает. Я направляю.
— Тань… я всё думаю… они навсегда там останутся? Ну, в зеркале? — Зося осторожно двинулась вдоль дома на Танин голос.
— Навсегда. Оно же разбилось. Заметь — само разбилось. Без моей помощи.
— Это какой-то знак?
— Можно и так сказать. Это реакция на их… ммм… проделки.
— Тань… я же была там, в зеркале… Это ужасно, Тань! Может не надо — навсегда? Может дать им что-то вроде исправительного срока?
— Могу только сделать обмен, жалостливая ты наша. Их сюда, а тебя — туда. Решай, пока я не засыпала мешок.
— Нет! Нет… На такой обмен я не соглашусь. — по руке Зоси мазнул лист крапивы, и кожа немедленно засаднила. — А Петя… Ему можно будет помочь?
— Ещё не знаю. Буду разбираться на месте. В особняке. Сейчас закончим здесь и оправимся назад.
Таня вынырнула из крапивы неожиданно, и Зося сдавленно охнула.
— Ты уже??
— Не я. Лопата. Пошли в дом.
Настроение у Тани было не слишком хорошее, и Зося не стала её дергать расспросами. Уже внутри, когда они снова подошли взглянуть на спящую Филониду Паисьевну, спросила коротко — что теперь с ней будет?
