Таня молчала, расстроенная провалом. Но сдаваться не собиралась.

Нужно было срочно придумать что-то другое, и она вдруг вспомнила о Петькиной квартире.

Раз не получилось с картиной — она воспользуется перевалкой!

Таня не знала, как она работает, но надеялась, что сможет управлять своим переходом.

Она попросила приживалку обзвонить клиентов, чтобы отменить все встречи на неделю.

Когда же Томочка-Тонечка разворчалась, что денежки мимо потекут, объяснила — что есть вещи поважнее материальных благ.

— Но как же! — попыталась возразить приживалка.

— Так! Не ной. Всё наверстаем.

— Тебе виднее, — сдалась Томочка-Тонечка и вздохнула. — Береги себя. Не геройствуй, хозяйка.

— Это как получится.

Таня взяла рюкзак и еще раз проверила его содержимое, чтобы удостовериться, всё ли на месте.

В небольшом стеклянном контейнере лежала приличная порция колива, обрядовой каши из разваренной пшеницы, мёда и сухофруктов. Такая каша готовилась не быстро, и если бы не микроволновка — пришлось бы придумывать ей замену.

Рядом с контейнером пристроились завернутые в бумагу свечи: одна предназначалась для вызова усопшей ведьмы, вторая — для того, чтобы выпроводить её и благополучно завершить ритуал. Дым от свечи должен был послужить защитным барьером в случае, если бабка надумает напасть.

Таня не забыла захватить и чёрный флакон «Загорска».

Она любила его холодный мрачный аромат, в котором смешались лёгкие нотки ладана из кадила, свежесть хвойного леса, запах банных веников и вспаханных огородов, и едва уловимая сладость подгнившей листвы.

«Загорск» она хотела использовать для медитативного настроя, чтобы нащупать хрупкую связь с миром усопших и почувствовать среди них ту, с которой хотела поговорить.

В случае, если парфюм не сработает, Таня собиралась воспользоваться костяной пуговицей с платья Томочки-Тонечки. Надеялась, что бабка-ведьма «откликнется» на этот предмет.

Прихватила Таня и платок Чуры, благоразумно решив, что он тоже может ей пригодиться. В последний момент, вспомнив о чём-то, запихнула в рюкзак плитку молочного шоколада.

Подъехав к дому Зоси, она сразу поднялась на Петькин этаж и остановилась на площадке, разглядывая черный провал двери-прямоугольника.

Перевалка являлась чем-то вроде портала — через неё можно было попасть куда угодно. При условии, что желающие это сделать обладают определёнными навыками и защитой. И знают конечную точку своего пути.

— Чаво приташшилася? — ворчливо поинтересовались из приоткрывшейся рядом двери.

— Хочу и стою, — буркнула Таня, не поворачивая головы.

— А нечего тута стоять. Не выставка тута.

— Знаю, что не выставка. Давно им пользовались? — Таня махнула рукой в сторону черноты.

— А тебе что за дело? — белоглазая старушенция выползла на площадку.

— Раз спрашиваю — значит надо.

— Ишь, надо ей. Сунешься туда — да больше не выбересси. Не боишься?

— Нет. — пошарив в рюкзаке, Таня вытащила шоколадку, повертела ею перед бабкиным носом. — Мне нужно пару минут, чтобы определиться с направлением. Придержите меня?

— Дай! — ссохшаяся лапка потянулась к плитке.

— Не слышу ответа! — Таня быстро отступила назад. — Придержите меня?

— Ну, придержу. Только долго не протяну. Уж очень ты в теле.

— Мне хватит пяти минут. — Таня вручила шоколадку старухе, и та с жадностью вгрызлась в обёртку, зачавкала.

А Таня коснулась ладонями черноты, и её стало медленно засасывать внутрь словно в болото.

Позади раздался хлопок и движение прекратилось — Таня зависла посреди пустоты, пытаясь как можно чётче представить бабкин дом, комнату, картину, её саму, лежащую на кровати в тот последний день…

Ничего.

Лишь тихое потрескивание и вздохи старушонки за спиной.

— Ну, долго ты там? Едва держууу… — провыла та, и Таню резко крутануло.

Почти теряя равновесие, она потащила из кармашка рюкзака пуговицу приживалки и зашвырнула её вперёд.

Почти сразу чернота раздвинулась как занавес, и Таню мягко вытолкнуло в образовавшийся проём — прямо к дому, о котором она вспоминала.

Пуговица откатилась куда-то в траву, искать её было бесполезно, да и некогда. Таня решила, что справится без неё и медленно направилась к дому.

Он почти затерялся среди разросшегося кустарника и бурьяна в человеческий рост. И сильно обветшал. Дверь была плотно прикрыта, сквозь грязные запыленные окошки невозможно было ничего разглядеть, и Таня, побродив вокруг, решилась зайти внутрь.

Устраивать ритуал вызова на улице было неблагоразумно и опасно, мало ли кто шляется рядом. Хоть дом и заброшен, но стены еще крепкие, к тому же она сможет запереться на задвижку.

Подтолкнув дверь, Таня вошла.

По лицу что-то мягко мазнуло.

Потревоженная пыль поднялась в воздух маленьким вихрем.

Под ногами жалобно простонали хлипкие доски, словно оплакивали свою хозяйку.

А потом Таня увидела и её.

Бабка всё так же лежала на кровати, чинно сложив руки на груди.

Время превратило её в скелет, обтянутый высохшей кожей.

Лицо полностью заплело паутиной, в одной глазнице притаился мохнатый паук.

Дом стал для хозяйки последним пристанищем.

Что ж, это даже облегчало задачу.

Таня подошла к кровати, принюхалась, но терпкий аромат «Загорска», которым она успела побрызгаться, заглушал другие запахи.

Судя по виду, бабка лежала так давно. И ни разу не вставала, не обернулась ни навью, ни ератницей.

Об этом чётко свидетельствовали нетронутая паутина на лице и крепко сцепленные в замок руки.

Еще немного порассматривав бабку, Таня занялась подготовкой к ритуалу.

Пододвинув к кровати табуретку, выложила на неё свечи и коробок спичек, поставила контейнер с кашей и флакон Загорска.

Закрепив свечу в щели между досками сиденья, подожгла фитилёк и присела прямо на грязный пол.

Свеча потрескивала и слегка чадила, тонкая ниточка дыма потянулась от неё к бабке, поползла вдоль неподвижного тела.

Запах ладана от свечи смешался с нотками Загорска, дымный туман постепенно заполнял комнату. Таня смотрела сквозь него на кровать, пытаясь уловить хоть какие-то изменения.

Вот будто шевельнулись скрюченные пальцы. Вот дрогнула рука. Вот обе ладони оперлись о матрас, и высохшее бабкино тело рывком поднялось и село.

Паутина разорвалась, зубы стукнули друг о дружку, и голова начала медленно поворачиваться в сторону Тани.

— Вот тебе угощение. Откушай, бабушка. — Таня поставила на одеяло контейнер с коливом, и бабка послушно зачерпнула рукой кашу и понесла ко рту, роняя крошки.

Пока она насыщалась, Таня бормотала заговор. Слова нанизывались как на ниточку. И этой нитью Таня мысленно оплетала сидящее на кровати тело, чтобы обезопасить себя.

Когда с кашей было покончено, в голове Тани просипело:

— Зачем потревожила? Зачем подняла?

— За помощью пришла, бабушка! За подсказкой! Не хватает мне ума понять — как укротить ночницу?

Тело чуть дёрнулось, а потом бабка прошипела:

— Встать хочу! Порви сеть!

— Нельзя тебе вставать, — Таня говорила медленно, почти по слогам. — Мы поговорим и снова спать станешь. Я тебе колыбельную спою.

— Н-ночнице… н-ночнице колыбельную… ей колыбельную нужно… остановит её… сдержит… — прохрипело в ответ. — Но прежде — заговор на четыре узла… на четыре угла… луточки-браточки… пошлите соннички…

Бабка осеклась, а потом опять зашипела:

— Порви сеть! Дай до тебя дотронуться!

— Нельзя, бабушка! — как можно твёрже сказала Таня. — Подскажи-ка мне лучше, как вызволить человека из плена зеркала?

— Конец — в начале… — прохрипела бабка. — Чтобы спасти, нужно вернуться к началу…

— А как спасти от ночницы похищенного?

— Вернуться в начало… Конец в начале… Вернись в начало… Порви… порви путы… Хочу тебя обнять…

Бабка содрогнулась.

Зубы клацнули хищно, в глазницах медленно загорелись синие огоньки. Сухонькое тело напряглось и задрожало, а опутывавшие его нити с тихим звоном начали лопаться.