Кому он позволит оказаться вместо себя — здесь, перед этим пылающим взором? Дерзость пришла в его грудь вместе с новым воздушным порывом.

— Четырнадцать дней я пытался не думать о вас, леди Нортис, — обреченно признал навигатор. — И совершенно в этом провалился. А теперь вы еще говорите и смотрите так…

Горло перехватило — он умолк. Нерина разом забыла обо всех любопытных поблизости.

— Как? — переспросила она почти жалко.

— Как будто я могу надеяться, — сказал античный лейтенант.

Нерина вовсе обмерла.

— Надеяться?

— На то, что вы меня дождетесь.

«Дождусь ли я??»

После всех ее глупостей — он еще просит счастья быть с нею??

Румянец тона «ранняя брусника» с готовностью разлился по щекам Нерины. На сходнях при свидетелях нежданно разрешалась вся ее судьба. Пусть так! Лишь бы она решалась без ошибки. Ответный шепот прозвучал увереннее крика:

— Даю вам свое слово, лейтенант.

Ей показалось, он вдохнул неровно. Навигатор в самом деле устрашился верить, найдя вдруг себя вором и обманщиком.

— Я нынче ухожу надолго, — напомнил он. — Мы теперь на сходнях, между морем и землей — как это символично! Мне и впредь всегда одной ногою быть на палубе.

«Зачем он это говорит? — удивилась Нерина. — Разве есть выбор? Разве сердцу объяснишь про долгие разлуки?»

— Что же, если это нужно, — отозвалась она.

— Вы дивная жемчужина, леди Нерина. Вас окружат иные, много достойнее меня.

Рауль увещевал, как того требовала совесть, но все внутри него взывало: «Посмейтесь над моим предположением!»

Северная барышня пожала плечиком, ничуть не возразив.

— Известно — охочие до моего приданого сбегутся.

— И родные станут молить вас выбрать кого-нибудь ближе, — добавил Рауль, ненавидя себя за эту убедительность.

Взволнованный румянец красил Нерину еще больше. Улыбка ее крепла и стала заговорщицкой.

— Есть древний проверенный трюк, — напомнила она. — Я умолю вашу матушку передать мне свое мастерство и стану ткать накидку, будто бы для свадьбы. Ночами же — нещадно распускать, пока всем претендентам это не наскучит.

Арсис не слышал этих слов, но местные кавалеры могли догадаться, как мало им оставлено надежды, когда Рауль поймал обе руки Нерины Нортис и поцеловал поочередно. Отпустил их медленно, с тяжелой неохотой.

— Впервые мне непросто уходить, — признался он.

— Впервые мне не все равно, когда закроют навигацию.

Команда шхуны ожидала лейтенанта. Барышня смотрела еще несколько секунд на его нос, глаза и губы, запоминая впрок на месяцы вперед, потом уверенно подобрала воланы юбки под плащом и обернулась к Арсису.

Торговый порт шумел, но все собравшиеся провожать — молчали. Надзорщица несмело помахала слева из толпы. Нерина улыбнулась и совсем легко сошла по трапу к близким. Она еще услышит многое от матушки за свой побег — но нынче из груди рвалась под небо птица. Нерина притулилась к замершей сестре и снова устремила очи на колесник.

В этот миг что-то внутри нее неслышно надломилось. Прежде «Императрица» была только величественной шхуной, ныне она — страшная и сильная соперница. Огромной хищницей захватывает моряков и увлекает вдаль, куда нет хода другой женщине.

Вернет ли она их когда-нибудь?

Рауль замер на той, недоступной стороне возле Ирдиса. Интендант подвинулся, еще невольно следя за ушедшей Нериной — и вздрогнул, когда та остановилась близ сестры.

Тихую фигуру в темном плаще он впервые опознал не сразу. Измученная, дивно кроткая Аида не сводила с него глаз — по-видимому, уже не первую минуту. Между лопаток Ирдиса прошел мороз. Он механически поправил ворот, укрываясь от этого льда, только здесь даже столь ожидаемый зимний мундир был бессилен. Что-то привычное и непокорное толкнуло Ирдиса от леера и понесло на трап. Матросы, снова взявшиеся за него, отпрянули. Рауль понятливо приотворил защитную завесу.

Интендант спускался, и провожающие снова подобрались — все ведали, к кому стремится странный юноша.

Надзорщик хмурился. Помнил, что нищий вурдалак без раздумий сорвался в ледяное море и вытащил оттуда его дочь — даже не ту, по которой вздыхал. Однако же, его дерзкое сватовство… Господин Нортис неуверенно шагнул вперед, точно пытаясь заградить Аиду.

— Оставь, — шепнула надзорщица. — Если не позволишь ей хотя бы эту память — она возненавидит нас обоих.

Ирдис стал перед Аидой и посмотрел в ее лицо — никогда еще не находил его так близко. В безмолвии, не отводя очей, она подняла свою руку в тонкой перчатке. Пальцы интенданта были холодны — и все равно обожгли. Не произнеся ни слова, он коснулся белого шелка губами, отпустил ее ладонь и отрешенно поднялся на шхуну.

Нерина сжала повисшую руку сестры очень уверенно, чтобы не выдать собственную дрожь. Поймала взгляд Эммы — та улыбалась тепло и печально, и барышня знала причину. Теперь сестры Нортис — такие же, как она. Как сотни и тысячи женщин, повязанных с морем слезами прощаний и встреч.

Корабельный колокол ударил полдень. Не дожидаясь приказаний капитана, мореходы выстроились в линию у борта — почти такие, какими их встречали в позапрошлый понедельник, только гордость их лиц заменила таимая горечь — многие что-то оставили здесь, в просоленном северном порте.

Бердинг двинулся вдоль них, не рассыпая столь привычных грозных комплиментов. Другой команды ему не дали, идти придется с этой — и он впервые обнаружил, что не досадует, а даже несколько гордится.

— Вольно! — разрешил он и прибавил: — С Богом.

Среди темного сукна заполыхала красная фелонь — от Пасхи не минуло еще месяца. Отец Иосиф утвердил икону на руках матроса и возгласил над замеревшими:

— Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно, и во веки веков.

Молебен будто положил отсчет минут для крестящихся на берегу. От первого слова до отплытия оставалась еще четверть часа. Когда кузнец и плотник, назначенные «ликом» за зачатки музыкальности, допели тропари — от разлуки отделило десять минут. После Евангелия — пять, а на «Царице моя преблагая» стало невмоготу и некоторые из провожающих заплакали.

Лик взял на два голоса «Аминь» и «Господи, помилуй (троекратно)». Большерукий матрос кошкой забрался на марс и широко махнул оттуда в город. Мачта другого Корабля тотчас ответила — на весь Арсис излились голоса семи колоколов монастыря.

Рауль взошел на капитанский мостик — под перезвон началась первая вахта великой северной экспедиции. Рук на этот раз он не вздымал, напротив, сложил их за спиной, точно они тревожили его и отвлекали. Ничто снаружи не выказывало, что это по приказу навигатора слетели с пирса белые канаты и именного его незримой силой дрогнули огромные колеса по бокам «Императрицы».

Плеск еще был осторожным, и оттого зазор между портом и шхуной казался ширящимся будто сам собою. Скоро стоявшие на берегу смогли охватить ее взором всю сразу, не вертя головой. Потом «Императрица» показалась малой лодкой, какой здесь владел каждый рыбак. Поодаль она развернулась, взяла нужный путь и прибавила ходу колес — тогда колокола умолкли, а Ийа запела. Плач ее сейчас же подхватили бабы — затянули тонко, без слез зажатым горлом, мимолетную жизнь слова продлевая огласовками. Голос женщин таял над водой и не долетал до мореходов.

Но сердцем они его слышали.

Какы по небу белыму

Селязынь лятел —

Несыли того селязыня

Обоя крыла.

Какы по морю синяму

Да корабыль шел —

Вели того корабыля

Обоя колеса.

Ляти, ляти, селязынь

Ляти высоко —

Да не забуди, селязынь,

Сваего гнезда.

Иди, иди, корабыль,

Иди далеко —

Да не забуди, корабыль,

Сваего села.