— Никто.

— Врешь.

— Вру, — согласился шпион. — А фердмалшала не выдам. Хош прямо тут и убивайте.

На всякий случай он с готовностью зажмурился. Лейтенант сейчас же подхватил:

— Приими, Господи, душу раба Твоего… как звать?

— Тедька. Теодор, бишь.

— Раба Теодора… И отец мой был Теодор, — тут лейтенант вздохнул и отпустил хотя бы ворот. — Не боишься?

— Ишшо и как, — вздохнул ему в ответ шпион.

Рауль оставил на нем прочные магические путы и свободно обошел, чтобы проникновенно заглянуть в глаза — большие, серые, старательно печальные.

— А за деньги? Небось, «фельдмаршал» жадный.

Отрок отвернулся, шмыгнув. Даже руки не мог поднять, чтобы привычно без нужды тереть под носом.

— Зря потратитесь, господин. Я не таковский. Я ей, может, и даром преданный.

— Так это леди? — вскинул брови лейтенант.

Шпион побагровел от злости на себя и мага. Как ни храбрись, а поджилки тряслись, вот и ляпнул сдуру про «нее». Ведь в самом деле не хотел! Он промолчал и вовсе затворился. Поймавший — призадумался.

— Красивая, серьезная, с темными волосами?

— Пошто пытаете? Я и имечко ейное знаю, да сказал уж — не выдам.

— Значит, она самая и есть, — с обреченностью вывел Рауль.

Однако, леди Нортис предприимчивости не занимать! Какой бы ни была причина, а в нужное ей дело барышня вцепилась куда рьянее, чем он сам, когда пытался разгадать злодея.

Дивные Божьи создания эти дочери севера. Глянешь раз — как будто чопорны и тихи, а присмотришься — плещет внутри огонек. Вот уже не замечаешь, как прежде на него украдкою два раза покосишься, потом и глаз не можешь отвести, а там потянешься погреться…

Так что же леди Нортис нужно от него? При встрече — тигрицею смотрит, а знать о нем желает каждый шаг. Кажется, Оскарис что-то раньше него понял и о барышне, и о женской сущности вообще — да не бежать же к нему за советом.

«Каким советом, это еще для чего?» — отрезвился Рауль.

Мальчишка посмотрел как будто снисходительно.

— Не выдам, — напомнил он. — Зато могу што передать, коли хотите.

— А передай! — сказал внезапно лейтенант. — Скажи, что вопросы о моих передвижениях она вольна задать мне лично, я обещаю ничего не утаить.

Тедька наморщился, стараясь не забыть ни слова, хотя суровый маг уж очень замудрил.

— Все доложу, не сомневайтесь.

Руки и ноги тотчас оказались свободны, и отрок отшагнул назад на всякий случай.

— Еще увижу — уши надеру, — напоследок погрозил Рауль, но даже сам себе не до конца поверил.

Он развернулся и взял курс через Дивинский мост к портовым пирсам. В сердце проклюнулось что-то живое и светлое — не иначе потому, что один соглядатай попался и оказался не так уж могуч. Осталось лишь добиться обыска на шхуне — а барышня пускай как хочет развлекается, ему до этих экзерсисов дела нет.

Сын кухарки Нортисов со свистом втянул воздух. Ладони еще были мокрые от пережитого, но спину лейтенанта он проводил кривою победительной усмешкой. Внутренний Тедька без сомнения постановил:

«Кто ишшо тут попался, господинчик!»

Порт Арсис, 21 мая, вторник

— Нерина, ты стала пресная, что тесто на лапшу, — укорила Аида не глядя — руки были заняты выбором шелковой нити в лотке у коробейника.

Правду говоря, сестры нацелились пройтись по Дивинской набережной порознь, но неудачно столкнулись в прихожей, да еще в присутствии батюшки — каждой пришлось делать вид, что никаких особенных забот она сегодня на прогулке не таит и, так и быть, готова принимать компанию. Батюшка благословил своих пташек и прошагал в столовую, умиленный плодами воспитания — не каждые сестры в опасных летах сохраняют подобную близость.

Заботы у пташек, конечно, имелись преважные. В Арсисе дело известное: желаешь случайной встречи — иди на Дивинскую набережную и будь готов ко множеству приветствий, среди которых промелькнет и нужное. Нерина волновалась, но твердо положила — ей нужно говорить с Раулем и разрешить то недоразумение, которое возникло между ними по ее вине. За кем охотилась малая пташка-Аида — только она и ведала.

Обе сестры стрекотали по пути о пустяках и обе зыркали по сторонам с большим вниманием. Такой манерою они прошли почти всю набережную, когда Аида вдруг набросилась на коробейника с мотками ярких нитей. Она поставленным сопрано объявила, что ей сейчас же требуется кое-что для вышивки, и стала живо копошиться в пасмах.

Нерина разгадала трюк и осторожно осмотрелась — где тот, из-за кого Аида разыграла артистический этюд, позволяя собой любоваться?

По подсохшей грязи волочились из порта телеги, по настилу из досок гулял разномастный наряд — от нянькиных чепцов и кружев барышень до распираемых от государственных забот чиновничьих камзолов. Более всего, однако, было застиранных мартосовых рубах заморской моды. Приезжим было здесь не до гостинцев — на Дивинской весь товар для благородных, лотошники и магазины ломят, не щадя! Зато бродить по длинному речному берегу сподручно, а цену важно спрашивать никто не запретит. Иные по ладийски только и умели «Сколько?» да пару-тройку более неоднозначных выражений.

Среди холщовых спин пташка-Нерина не застала адресата сестриной «живой картины». В досаде через гул подков и голосов осведомилась — зачем Аиде краски моря, если уже месяц на пяльцах скучает огненно-рыжая работа «Жар-птица в закатных лучах»? Этой не к месту явившейся зоркостью Нерина и снискала наречение «лапшой». Осудив, Аида развернула свой ответ — вдруг сестра больше не спросит, как тогда хвалиться?

— Я буду расшивать кисет, — поведала она всей улице. — Подушки мне давно наскучили.

— Кисет? — нахмурилась Нерина, все-таки убавив лицедейский тон на всякий случай. — Надеюсь, ты…

— Разумеется, не для себя! — с обидой возмутилась Аида и бросила свой быстрый птичий взгляд куда-то влево. Нерина тотчас же отправила вдогонку свой.

— Кто удостоится получить от тебя подобный сувенир? — уточнила она. — Каково будет ему полгода обходиться без кисета?

Рукодельная скорость младшей сестры была для всей семьи привычным поводом к улыбке. Аида — диво! — не обиделась. Пальчики клевали нити на лотке с большим изяществом.

— Не завершу сейчас — отдам по возвращении.

Она проворно вытянула из лотка аквамариновую нить и повелела отмотать ей половину. Лоточник начал что-то отмечать о дивном вкусе, но получил двойной безмолвный птичий взор и больше в их опасную беседу не мешался.

— Чьем возвращении? — Нерина снова оглянулась влево хищною орлицей.

На этот раз не вовсе зря: аидиного кавалера не сыскала, зато заметила веснушчатого Тедьку. Следопыт маялся поодаль, у парфюмерной лавки, и отчаянно передавал послание бровями — «немедля надо говорить». Орлица вся подобралась.

Аида никуда не торопилась и обстоятельно расплачивалась за моток.

— Ты скучная, хотя и влюблена, — обвинила она. — Поэтому я ничего тебе не расскажу — узнаешь все последняя.

Нерина даже растерялась: оспорить «влюблена» или воспитывать дуреху? Маневр был, очевидно, рассчитан на первое, поэтому орлица ухватилась за второе.

— Голубушка Аида! — сказала она со сварливостью. — Ты очень уж всерьез приняла куртуазию господина картографа.

Аида приклонила голову к плечу и лукаво улыбнулась.

— Разве черные очи и брови мои не так хороши, что и краше их нет на всем свете? Разве черные косы мои не — не длинные змеи, что перевились вокруг моей головы?

Нерина сердито прервала этот поток сатирических цитат из чего-то знакомого.

— В твои лета бы нужно знать, что это игра, и не более, — напомнила она, уже мало занятая поиском аидиного зрителя. Как бы выпроводить щебетунью, чтобы потолковать со следопытом? Та, напротив, увлекалась пуще, и бремя тайны стало для нее невыносимым.