В старом доме, где время текло по-своему, а камин согревал не только тело, но и душу, дед в вязаном свитере сидел в своём любимом кресле. Его очки блестели в свете огня, а морщинистые руки бережно держали газету с пожелтевшими страницами. Напротив, в современном мире, за экраном смартфона, растворялся Пол — подросток, для которого TikTok был окном в мир быстрых денег.

— Дедуля, ты только посмотри! — его голос дрожал от возбуждения. — Этот парень купил акции какой-то компании и за месяц стал миллионером. Говорит, это проще простого. Может, и мне попробовать?

Дед усмехнулся, поправив очки. В его глазах читалась мудрость веков.

— Эх, внучек, если бы всё было так просто… Знаешь, что происходит, когда все вокруг вдруг становятся гениями инвестиций? Это как раз тот момент, когда пора бежать из толпы, а не присоединяться к ней. Это называется эйфория — последняя стадия перед обвалом.

Пол отложил телефон, впервые заслушавшись.

— Эйфория? Ну, звучит же позитивно! Разве это плохо?

Дед достал старую газету с заголовком «Пузырь доткомов лопнул!»

— Видишь эту статью? В двухтысячном году все были уверены, что интернет-компании будут расти вечно. Люди закладывали дома, чтобы купить акции фирм без прибыли. А потом… — он щёлкнул пальцами, и в тишине комнаты этот звук прозвучал как выстрел.

— Эйфория — это когда рынок пьян от жадности, а трезвым остаётся только тот, кто помнит историю.

Пол возмущённо возразил:

— Но сейчас всё иначе! Вот, смотри — та девушка купила крипту и купается в деньгах. Говорит, это новый золотой век.

Дед достал с полки фотоальбом, листая его с нежностью.

— А вот твоя прабабушка в восьмидесятых. Видишь её машину? Тогда все брали кредиты, думая, что японские акции это путь к богатству. Через год Токио рухнул и половина знакомых осталась без работы. Эйфорию узнаешь по трём вещам…

Он загнул пальцы:

— Все вокруг дают советы, как разбогатеть — даже парикмахеры и цветочники. Цены на активы взлетают без причины. Компания убыточна, но акции растут на триста процентов? Ха! Страх исчезает. Люди забывают слово «риск» и думают, что рынок — это волшебный банкомат.

Пол задумался:

— Но как это проверить? Вот сейчас все говорят про метавселенные и машинное обучение. Это же будущее!

Дед взял шахматную фигуру — ферзя, символ власти и мудрости.

— Будущее? Возможно. Но когда цены на будущее растут быстрее, чем технология развивается, это пузырь. Помнишь, как в прошлом году все покупали НФТ с картинками обезьян? Теперь их продают за гроши. Эйфория — это когда рациональность заменяют мемы.

Пол наклонился к деду:

— И что же делать? Сидеть и смотреть, как другие богатеют?

Дед встал, подошёл к окну, за которым бушевала осенняя непогода.

— Нет. Надо слушать тишину. Когда все кричат «Покупай!», ищи того, кто шепчет «Продавай».

Он повернулся к внуку:

— Вот тебе мой совет! Следи за объёмами! Если рынок растёт, но объёмы падают, это фейерверк перед темнотой. Читай не заголовки, а отчёты компаний. Нет прибыли? Беги. Когда таксист начнёт хвастаться портфелем — продавай всё. Даже свои носки. Да-да! Свои носки!

Пол рассмеялся:

— Но ты же сам когда-то рисковал!

Дед подмигнул:

— Рисковать можно, но только если ты первым услышал музыку и первым покинул танцпол. Эйфория — это лучший момент для этого. Запомни: настоящие деньги делают не те, кто танцует, а те, кто продаёт напитки уставшим.

Пол с дедом вышли в сад, где старая яблоня склонила ветви над скамейкой, усыпанной жёлтыми листьями. Пол щёлкал в телефоне, пока дед, в потёртом кардигане, аккуратно подвязывал куст роз. В воздухе пахло дымком из трубы и спелыми яблоками.

— Дед, — голос Пола прозвучал рассеянно, пальцы продолжали листать ленту, — зачем ты каждый день ковыряешься в грядках? Купил бы робота-садовника.

Старик усмехнулся, вытирая лоб клетчатым платком. Его руки, покрытые землёй и шрамами от шипов, указали на розу с единственным бутоном.

— Робот не объяснит, почему эта красавица зацветёт только в сентябре. А всё потому, что я обрезал её весной.

Пол наконец оторвался от экрана, вперив взгляд в растение.

— То есть ты… специально лишил её цветов?

Дед опустился на скамью, доставая из кармана два яблока. Одно — с червоточиной, другое — глянцевое, будто покрытое воском.

— Выбирай.

Мальчик поморщился, тыкая в подпорченный плод.

— Оно же уже испорчено.

Нож старца скользнул по кожице, обнажив сочную мякоть. Червяк, свернувшийся у сердцевины, упал на землю.

— Ошибся. Гниль не всегда внутри. — Он разрезал второе яблоко, и коричневая паутина разошлась от сердцевины.

— Самоконтроль это умение резать не то, что выглядит плохим, а то, что гниёт втайне.

Пол взял нож, вертя его в пальцах. Лезвие блеснуло в луче заката.

— Значит, если я хочу играть в футбол вместо уроков, нужно резать игру?

Дед подбросил шишку воробьям, наблюдая, как стайка слетается к добыче.

— Резать нужно не желания, а импульсы. — Он достал из кармана карманные часы на цепочке, потёр стекло о рукав. — Мой отец торговал тюльпанами. Когда все скупали луковицы за бешеные деньги, он ровно в полдень запирал лавку и шёл кормить уток. Знаешь зачем?

— Чтобы не свихнуться от жадности?

— Чтобы проверить, кто хозяин: он или его кошелёк? — Стрелки часов показывали двенадцать. — Самодисциплина не сама цель. Это мост между «хочу» и «надо». — Он кивнул на муравья, тащившего крошку хлеба по трещине в плитке. — Видишь? Он несёт груз тяжелее себя. Не потому что должен. Потому что выбрал.

Пол вздохнул, разглядывая свой телефон. На экране замерцало уведомление о новой игре.

— Но выбирать «надо» — скучно.

Дед поднялся, срывая яблоко с нижней ветки. Плод хрустнул, брызнув соком.

— Начни с малого. Завтра вместо трёх часов в играх — два. Один потрать на то, что страшит. Например… — уголки его глаз сморщились в усмешке, — пригласи ту рыжую из параллели на матч.

Мальчик покраснел, будто закат пролился ему на щёки.

— Откуда ты…

— Самоконтроль это видеть корень, а не сорняки, — бросил дед, направляясь к дому. Его кардиган сливался с сумерками, а шаги растворялись в шелесте листвы.

Пол остался под яблоней, сжимая в руке нож. Экран телефона погас, отразив в себе первую звезду. Где-то вдалеке прокричала сова, будто напоминая: выбор всегда начинается с тишины.

Кабинет отца напоминал бункер, вырубленный в толще времени. Звукоизолированные стены поглощали даже шепот, портреты предков в позолоченных рамах следили строгими взглядами, а на стеклянном столе, холодном как биржевые графики, лежал макет небоскрёба — игла из хрусталя и стали, пронзающая облака. Отец, в костюме, сшитом под заказ в лондонском ателье, поправил галстук с узлом, затянутым так туго, будто это удавка для собственных сомнений.

— Ты знаешь, почему наши прадеды строили банки из гранита? — его палец постучал по стеклянной столешнице, словно отбивая такт вековой традиции. — Не из-за красоты. Гранит нельзя взломать.

Пол, вертевший в руках телефон, уронил гаджет на стол. Экран треснул, как его подростковое равновесие.

— Завтра ты едешь в Шаолинь. На всё лето.

— В Шаолинь?! — мальчик вскинул голову, будто получил пощёчину. — На кой он мне сдался?

Отец никогда не просил. Его приказы висели в воздухе, как лезвия гильотины. Но сейчас в голосе, обычно холодном как слитки в хранилище, дрогнула нота, которую Пол не слышал никогда — тревога.

— Ты силён в числах, но слаб духом, — он разглядывал сына, словно оценивая актив с сомнительной ликвидностью. — Линь Шэн Лун научит тебя побеждать.

— Побеждать? — Пол фыркнул, откинувшись на кожаное кресло. — Я, потомственный финансист, должен учиться у какого-то там монаха?