Ощупывать, что же там такое, опасаюсь – как бы не сагрить народ. Лучше полезу вслепую. Рискую, конечно, но зато не просекут. Одно дело кромсать шнеев – они вроде как должны оклематься, у них физиология такая, другое – устроить местечковый геноцид. Да и сам факт, что сюда не суются охотники, говорит о многом. А для этого надо точечно проникнуть в резиденцию Буна. Максимально тихонько.

Прежде всего, надо отрешиться. Подозреваю, будет сильнейшее ментальное воздействие – именно это и останавливает вампов. Даже у меня, вроде неплохо подготовленной и знающей, как с этим совладать, начинает болеть голова. А что со мной станет, когда я войду туда? Урод беспрерывно нагнетает негатив, волну за волной. И бедным горожанам приходиться хуже всего – на моих глазах несколько бедолаг добровольно размозжили себе черепа о стены. Периодически раздаются леденящие кровь вопли.

Что с произошло с Буном? Какую дьявольскую мутацию образовал проклятый философский камень и его производные, в том числе печально известная амброзия? Не ее ли он попробовал, уже будучи болен вампиризмом?

Остается только гадать.

Была не была! Крадусь. С церкви на соседний дом – уцепилась за парапет, подтянулась, пересекла покатую крышу, черепички скользкие от прошедшего дождя, как бы не свалиться. Не суетись, Настя, успеешь. Как там в песенке дяди Армена? «Ведь мы живем для того, чтобы завтра сдохнуть». Нет, эта песенка не подходит. А ничего другого на ум не приходит.

Следующий дом, а потом и знакомый склад – темная громадина. Боже, в висках так и стучит. Подташнивает, наваливается вялость, скованность, кроме того – носа касаются запахи смерти. Внутри – расчлененка, как пить дать! Кровь, кишки, раскурочево. Кто-то чавкает, жует, крошатся кости в чьей-то ненасытной пасти.

С огромным трудом беру себя в руки. Стараюсь определить, к какой стороне полукруглое окно. Свешусь с края, разобью стекло. У меня будет буквально минута, чтобы прикончить гада, прежде чем я отключусь. Воздействие столь сильно, что у меня темнеет в глазах. Пробираюсь, как густом киселе, очертания размываются.

Вроде здесь, сейчас, дайте только доползти. Тихо, Настя, тихо! Ты сможешь! Лучше прочти стишок какой. О родном городе, например.

– Икоту поднял час прилива, – шепчу я. – Время стошнило… стошнило прокисшей золой. Город штормит, ухмыляется криво. Усыпаны пепельной перхотью звезды… Бледным потоком докуренных грез. Нет. Тоже не то. А и хрен бы с тобой! Я иду, тварь!

Волю – в кулак! Через немогу!

С козырька, раскачавшись – окно вдребезги! Приземляюсь, встаю в стойку. Чуть не поскользнулась.

Там, где когда-то видела стройную фигуру в белой маске, в куче окровавленных ошметков сидит голый окровавленный человек и жадно поедает человечину. В тот исчезающе краткий миг я запомнила, как выглядел Илио Бун на самом деле. Как юноша от силы пятнадцати лет.

Представляете? Невероятно! Он молодел?

Всё вокруг – стены, полки с книгами, полы, кровать – облито кровью и обляпано кусками плоти. Зрелище настолько ужасное, насколько это вообще возможно.

Человек, юноша – а что-то мне подсказывает, что это и есть Бун, – начинает завывать, но я прерываю его, прежде чем он возьмет самую высокую ноту.

Чварк по горлу! Из шеи веером выхлестывается кровь. Добить! Немедленно добить!

И я озверело начинаю рубить всю эту чудовищную массу из костей и мяса. Я – берсерк! Ничего живого! Ни клочка не останется от мерзости!

А потом я падаю.

– Мне снится потоп сумасшествий с натуры… Медный Петр добывает стране купорос…

Не знаю, сколько времени прошло, пока я пребывала в бессознанке. Вскакиваю, хватаю бастард, дико озираюсь – никого. Так и лежит кровавая масса. Уже и мухи тут как тут. Ментальный кошмар ушел, оставив внутри меня ощущение слабости и некоторого отупения.

Бун умер. Он превратился в груду плоти, которую он с таким удовольствием пожирал. Вот я вся месть. Радости никакой. Скорее сожаление. Мерзкий конец незаурядного человека.

Быстрее отсюда! Сбегаю вниз. Стараюсь не смотреть на развешенные всюду куски мяса, на покалеченные тела. Ищу сундучок. Вроде я что-то такое замечала неподалеку от бюро, где стоял Джанкарло. Кстати, гроссбух так и лежит там.

Наконец-то нахожу искомый предмет, хвать его под мышку и бежать! Выскакиваю из помещения на улицу, вдыхаю воздух полной грудью.

Ох! Хоть эпичного боя так и не получилось, но это было ужасно! Я не выдерживаю и освобождаю желудок. Осматриваю себя – с головы до пят в кровище!

Ладно, некогда тут лирику разводить. Проверю-ка, тот ли сундучок. Ломаю бастардом замочек, заглядываю внутрь – то, что надо. Полдела сделано, теперь вернуться бы. Пока гости не нагрянули. Только хоть чуток вымыться. Замечаю бочку с водой – в ней бывало смывали пот мужики. Умываюсь, а потом и вовсе выливаю на себя все без остатка.

Полегчало.

Собираюсь с последними силами и опять забираюсь на крышу. Вижу народ начал приходить в себя и это сопровождается тошнотой, слезами от боли и полным непониманием, что происходит. Я освободила их только для того, чтобы они попали в «загоны». Хороша избавительница! Но что я могу? Я ведь не богиня. Не капитан Марвел, не Ким-пять-с-плюсом.

Обратно добираюсь без проблем. И тут меня ждет сюрприз – у мужиков гость. Вернее, гостья.

– Тельга? – спрашиваю я. – Ты ли это?

Девушка – та самая, которая повалилась мне в ноги с мольбой о помощи у Буна – сидит рядом Чошем, промокает его лоб мокрой тряпкой. А Пегий отсутствует. Теперь понимаю, кто следил за мной.

– Ты как здесь очутилась? Нас увидела?

– Да, – говорит девушка, опасливо поглядываю на меня.

– Что пахнет нехорошо? – говорю я. – И видок тоже не ахти какой, да?

Она настороженно кивает.

– Злого ворога убила. Посекла в кашу негодяя. Того, кто твою кровь пил.

– Вы… убили Буна?

– Не вы, а ты. Да, убила. Его, или того, во что он превратился, больше нет. Ладно, потом поболтаем. Пегий где?

– Отлучился за припасами. Я подсказала ему, где можно разжиться едой.

– Надеюсь, он не приставал к тебе?

– Нет. Он был вежлив.

– Надо же… – И тут я спохватываюсь и смотрю на раненого. – Как Чош?

– Заснул.

– Я тут приволокла лекарство. Давай посмотрим.

Бутылочки, пузыречки, коробочки с мазью. На каких есть надписи, на каких нет. Какие обозначены просто – «от ран», «от воспалений», «от лихорадки», какие на местном эквиваленте латинского: «cardiacus aqua», «valere», «hebra», «resedo» и так далее. Некоторые вообще означены номерами, символами или буквами: fctm, ex, extra, dist. Понятно, что ничего не понятно.

К счастью, очень быстро возвращается Пегий, непривычно серьезный. Осмотрев содержимое сундучка с видом знатока, он извлекает пару пузырьков с темными жидкостями и заставляет выпить это Чоша. Кроме того, с помощью Тельги он оперативно меняет повязку, предварительно смазав рану какой-то мазью. Напоследок он дает здоровяку еще пару таблеток парацетамола, заметив, что сии пилюли действительно снимают жар.

– Надо ждать, – говорит он. – Все, что можно, я сделал. Надеюсь, ему это поможет.

– Он вроде держится, – замечаю я.

– Да, он сильный, – соглашается Пегий. – Должен выбраться, должен. Но придется подождать.

– Переночуем здесь?

Пегий пожимает плечами.

– Как бы дольше не пришлось задержаться.

– Что ж, побудем крысами, – говорю я. – Посидим. Покушать есть, вода есть, лекарства для здоровячка тоже. Да и мне больше нет надобности бегать. Буну я отомстила. Так что обустраиваемся.

Несмотря на то, что я не ела целый день, аппетита нет. Выпиваю только воды. Пегий разжился кругом сыра, хлебом и копченной колбасой. Кроме того, притащил бутылку вина.

– Это точно не амброзия случаем?

– Нет! – сказал Пегий. – Это из надежного места. Я же вор, не забывай.

Но на всякий случай он понюхал винцо, попробовал, покатал на языке.

– Да, это настоящее вино.

– Как будто ты знаешь, какова на вкус амброзия.