– А вдруг он заодно с ними?

– С кем?

– Ну с ними? Кого ждем?

Словно в подтверждение его слов издалека раздается волчий вой.

– А вот и он! – выдохнув мне в лицо сноп дыма, с важным видом объявляет Куй.

– Кто? – хором спрашиваем мы.

– Кого ждем, – с самым серьезным видом говорит он.

– А кого ждем?

– Куй-кукуй предскажет! Промочить бы горлышко, и выйдет слова солнышко!

– Ну тебя в баню, псих! – машу я на него рукой и начинаю наблюдать за дорогой.

– На, промочи! – вдруг предлагает Пегий и протягивает ему свою фляжку. – Да всю правду скажи, до седьмого колена! Ку-ку-ку.

– А то! Ты – пластун и плоскун, бормочей глот, – говорит Куй и сделав добрый глоток, с наслаждением вытирает усы. – Скажу!

– Ну так говори! – просим мы.

– Кур идет, топочет, посевы и дома сжечь хочет, хлюпачом ворочет, грохочет, клокочет, злую рать на нас насылает, тать проклятый! Кажную ночку. Опа! А я ведь здесь! Ух-ты зайчишки мои кудрявые, грибочки-козявочки, листочки-ласточки! А ведь и в сам деле тута! А Кур-то идет, топочет…

– Кто такой Кур?

– Ятр.

– Ятр?

– О да, забавушка, о да, видная, красивая, златом солнечным отмеченная, светом осиянная, а челом, челом-то дивная, что смарагд на горе велой, что огнь велелепый! Это тать из башни, что день и ночь курится перхим дымом и стая вокруг вторит вою всенощно, вседенно! Как брухнет, бухнет – землица саднит! Слезы ярые брызжут! Ятр и Хим у него в банке, бо-ольшой такой банке! Садком вылавливает, пьет, не поперхнется! Ядом поливает всякое зверье. Всё, я таков! Бывайте! Да – медовушка славная, пуп оправый! Выпил бы еще – да не тут. А нут-ка, Куй-молотуй – руки в ноги да таков!

С этими словами Куй убегает. Причем, его прыти можно и позавидовать.

– Кто что понял из этой тарабарщины, кроме того, что Пегий – пластун, плоскун и бормочей глот? – интересуется Чош.

– Я поняла, – отвечаю.

– И что же?

– Сюда идет вампир-алхимик, который каким-то способом приручил волков.

– Ну всё, – говорит Пегий. – Нам конец. А ведь ты обещала полежать со мной в облипочку.

– Это когда же я такое обещала?

– А когда попросила меня отрубить башку медведю.

– Что не припомню, хоть убей.

– Ты сказала, что разделишь со мной ложе, если я отрублю…

– Не говорила я такого! Чего ты врешь?

– Как это не говорила? Я своими ушами слышал! Скоро ночь, сказала ты, ляжем…

– Да, Лео, – посмеиваясь, говорит Чош, – когда имеешь дело с Пегим, будь осторожна в словах.

– Хотите сказать, – недоверчиво спрашивает Пегий, – что я не так понял?

– Именно, – говорю я. – Ты пошел бы, передернул что ли свой «пуп оправый», вон в кустиках, например. А скоро сперма из ушей польется.

– Ни за что! Пегий никогда не передергивал, не передергивает и передергивать не станет! – оскорбленным тоном отвечает он, а затем спрашивает: – А что такое сперма?

– Эликсир жизни.

– О! Вот это как называется? И ты предлагаешь мне понапрасну растрачивать сию драгоценность? Ни за что, будь я проклят!

– Все когда-то происходит в первый раз.

Между тем стая, под предводительством «татя из башни» приближается.

– Ну, Лео, – вздохнув, говорит Чош, – думаю, на этот раз искушать судьбу не стоит. Тикаем, пока нас не учуяли.

– Вот еще! – возражаю я. – Стану я бегать! Не затем пришла сюда! Залезем на крышу и пока понаблюдаем. За мной, мальчики!

– Тьфу ты! Вот так и знал!

На лету заскакиваю на ближайшую крышу, Пегий – за мной, с чуть меньшей ловкостью, а вот Чош упирается в стену.

– Сука, дайте руку что ли! – ворчит он.

Вытягиваем его с Пегим на крышу. Тяжелый, падла.

– Кажется, тебе надо сесть на диету, – говорю ему.

– Тоже, как и Пегому, предлагаешь заняться каким-нибудь срамным делом? – продолжает скрипеть Чош. – Ни какую твою эту… короче, оставь в покое мою задницу!

– Я имела в виду кушать надо поменьше, дурачок! Ты посмотри на себя – забрался всего-то на полтора метра, да и то, с нашей помощью, а вспотел, как бобик!

– Не смешно.

Но я уже потеряла к нему интерес. Залегаем – благо крыша соломенная, наши тела чуток притапливаются, ветер в нашу сторону. Прикладываю палец ко рту. Ждем.

Вой с лаем всё ближе. Постепенно дворы начинают заполняться собаками и волками. Сказать, что они одержимы той же дрянью, что наш знакомый медведь, не могу. Они с яростью рыщут по дворам, лают, рычат до хрипоты, всем своим видом выказывая жажду крови, но присмотревшись, прислушавшись и чуть вникнув в их сознание, понимаю – их кто-то ведет. Хотя, это заметно и без моей экстрасенсорики – обычные звери, даже бешеные, так себя не ведут. Свора носится как заведенная, но некоторые, забежав чуть вперед, останавливаются, начинают крутиться, скулить, а то и вовсе теряют ко всему интерес, стоят, роняя слюну и тупо глядя в никуда. Оказываются вне зоны действия.

– Их сознанием кто-то владеет, – шепчу я.

– Да? А кто? – спрашивает Чош. – Тот самый тать? Как его?..

До меня тоже доносится что-то такое, что и словами-то не выразишь. Скажу просто – я чувствую чужую ауру. Негативную. Постараюсь объяснить мальчикам на понятном им языке:

– Очень сильный маг. Видимо, вампирство дарует возможность колдовать. И подчинять своей воле животных.

– Дьявол! – тихонько выругивается Пегий. – И что хорошего – сидеть здесь и ждать, покуда злой колдун не превратит нас в… жаб? В мерзких, скользких…

– Заткнись, изувер! Не превратит, а об альтернативном варианте с лежанием в облипочку и слышать ничего не хочу, предупреждаю. Лучше возьми лук, будешь с крыши расстреливать собачек.

– А ты что? – вытаращив на меня глаза, спрашивают оба.

– Я – вниз, – отвечаю я, вытаскивая сабельку с кинжалом. – Пока тать подходит, прорежу стаю.

– А мне-то что делать? – спрашивает Чош.

– Что хочешь.

Прыгаю. Прямо в гущу стаи. Приземляюсь и тут же начинаю работать. Несмотря на свирепость, бедные песики, узрев слетевшую с неба бестию, быстро теряют связь с колдуном, а почувствовав на собственной шкуре остроту моего оружия, со страхом разбегаются. Ничего не скажешь, картина эпичная – обезлюдевшая деревня, лунный свет и дьявольские псы с волками так и валятся направо и налево от молниеносных порезов яростной рыжеволосой красотки.

Ну прямо кино.

Но не всё так просто. Стая оказалась чуть большей по численности, чем я ожидала, новые жертвы все прибывают, получают свое и уползают, скуля, повизгивая и окропляя землю кровью.

Пегий старательно подстраховывает меня – надо признать, стрелок он меткий, пару-тройку раз он избавил от неприятных последствий в виде следов от волчьих зубов на ляжках. Какой бы ни была я быстрой, за всеми не уследишь, а их вон сколько! Чош решает, наконец, придти мне на помощь, тоже прыгает… но, видно, неудачно, ибо тишину ночи нарушают его проклятия:

– Твою ж мать! Прямо в корыто с каким-то говном! Ну вот за что мне это?

Не без труда выкарабкавшись, Чош, отплевываясь и не переставая материться, вступает в схватку. Действует он, прямо скажем, неуклюже, собачки стараются его куснуть, но он неплохо бронирован, а благодаря своему топорику вокруг него очень быстро вырастает гора истекающих кровью тел.

И тут появляется тать. Это длинный – под два метра – и нескладный старик, голый, тело дряблое, измазанное не то фекалиями, не то кровью, чресла прикрывает череп какой-то крупной птицы, сзади болтается куцый плащик сотканный из перьев, соломы и шкурок, на голове нелепая конструкция из плохо скрепленных между собой палок и ветвистых рогов.

Самое примечательное – у татя большой бугристый носище, которым он то и дело забавно хлюпает.

– Агх! – орет он, скалится и машет кривой сучковатой палкой, выполняющей, если я не ошибаюсь, роль магического посоха. Собачки с волчатами отступают. – Агх, демоны! Сейчас, сейчас! Бат, юрац йынсебен! Ежи едзев йыс и есв йяянлопси, итсичо ын то яикясв ынревкс! Нема! Нема! Нема! Исапс ишуд ашан Рёл йогалбесв! Тьфу!