Людовик терпеливо продолжал переговоры с герцогом Бургундским. В конце июня, то давая, то отзывая свое согласие, выдвигая неприемлемые условия, от которых он потом отказывался, Карл, наконец, решил продлить перемирие, но только до 30 апреля 1472 года, таким образом ясно намекнув королю, что, если придется снова взяться за оружие, он намерен воспользоваться идеальным временем, которое предоставляет май, чтобы начать кампанию.

После этой новой неудачи Людовик снова отправился на Луару. Как всегда, несмотря на провал своих планов, он вернулся не с пустыми руками. Он не только обрел новый опыт, но и отвоевал два города на Сомме и различные опорные пункты, которые значительно улучшили его позиции на севере и которые, при необходимости, можно было использовать в качестве разменной монеты в отношениях с герцогом Карлом. Король нуждался в поощрении таких мыслей, поскольку лучше других знал, что, прибегнув к войне, он поставил себя в опасную политическую ситуацию. Эдуард IV, Франциск Бретонский и герцог Бургундский уже возобновили свой союз против него, а лояльность его брата ушла в прошлое. Помимо этих политических трудностей, было и личное горе: молодой принц Пьемонтский, старший сын его сестры, герцогини Иоланды Савойской, внезапно умер в начале июля. По сравнению со своими младшими братьями он был энергичным и умным юношей. Людовик, воспитавший его при французском дворе, привязался к нему, как к сыну, и надеялся, что однажды он положит конец анархии, царившей в Савойе.

Утром 6 июля, когда известие о смерти принца достигло Тура, Людовик имел частную встречу с Сфорца Беттини. Когда миланец "спокойно и сочувственно сообщил ему о глубокой досаде, которую испытал его господин, узнав о случившемся в Англии", Людовик ответил "со вздохом, что не может бороться с судьбой".

Через несколько минут, когда он уже собирался сесть на коня и отправиться в паломничество к Нотр-Дам-де-Сель в Пуату, король снова вызвал Беттини. Он рассказал ему о надеждах, которые возлагал на Уорика, и удивился, что за столь короткое время все они рухнули. Ко всему прочему, герцог Гиеньский отказался жениться на дочери короля Кастилии, поставив тем самым под угрозу испанский союз. Наконец, узнав о смерти принца Пьемонтского, король оплакивал его так пронзительно, отмечает Беттини, что "даже если бы Орфей был на его месте, я не думаю, что он смог бы сделать больше".

"Сфорца, — продолжал Людовик, — я говорю с вами так, как говорил бы с самим собой". И он сразу дал понять, что нисколько не отчаивается:

Задолго до окончания 1471 года при маленьком дворе Карла, герцога Гиеньского, говорили о заговорах и планах войны против Людовика XI. Сам король был хорошо информирован об этом, и среди прочего, ему сообщили, что он не должен ничего предпринимать, иначе принцы и англичане натравят на него "столько борзых, что он не будет знать, куда бежать". К середине лета герцог Гиеньский пытался добиться от Папы Римского необходимых разрешений, чтобы аннулировать обещания, данные им королю, и разрешить его брак с Марией Бургундской. Его посланники и делегаты постоянно наведывались к герцогу Бретонскому, графу де Сен-Поль и Карлу Бургундскому. В ноябре он очень любезно принял графа д'Арманьяка, которому в следующем месяце вернули его владения. При своем дворе он оказался между влиянием двух соперничающих группировок: одной руководила его любовница Колетта де Шамб, подарившая ему двоих детей, а другой — Оде д'Эди, умный друг Франциска Бретонского. В декабре, однако, Колетта серьезно заболела, и в конце месяца королю сообщили, что она умерла 14 декабря, очевидно, от самой неприятной болезни, поскольку кровь, взятая у нее врачами, была удивительно "испорчена". Ее любовник сам страдал от тяжелой лихорадки, и чтобы поднять боевой дух, Оде д'Эди побудил герцога заставить всех своих солдат принести клятву служить ему против кого бы то ни было — "особенно против меня", объявил Людовик XI Великому магистру, которого он тогда отправил с тремя сотнями копий к границам Гиени. Некоторое время назад король призвал герцога Милана и Лоренцо Медичи (Лоренцо Великолепного) помочь его послам в Риме, которые пытались сорвать попытки его брата получить послабления от Папы. Позже Людовик открыто предупредил Лион (и, вероятно, другие города), чтобы они тщательно охраняли свои стены, поскольку герцоги Гиеньский, Бретонский и Бургундский объединили свои силы против короля. Сеньор дю Бушаж, которого король послал сообщить брату, что ему известно о вероломстве Карла, и потребовать, чтобы тот оставил свои заблуждения, вернулся с пустыми ответами. В феврале 1472 года король узнал, что Карл, здоровье которого, казалось, начало восстанавливаться, возобновил свои интриги с целью жениться на наследнице Бургундии и занят сбором войск. В том же месяце в руки Людовик попали документы, за которые он, безусловно, дорого заплатил. Как он написал 3 марта горожанам Лиона, которым он отправил их копию, это были "оригинальные письма и инструкции, подписанные рукой нашего упомянутого брата и скрепленные его печатью, которые он написал ко двору Папы в Риме, чтобы его освободили от упомянутых священных клятв".

Что касается оригиналов, то он позаботился о том, чтобы поместить их в сокровищницу церкви Сен-Ло, у ворот Анжера, где находился крест, на котором герцог Гиеньский дал клятву в 1469 году и который в течение года должен был привести к смерти любого, кто лжесвидетельствует.

Однако, несмотря на то, что Карл Бургундский призывал принцев к войне и готовился подписать союз против Франции с Ферранте, королем Неаполя, и Хуаном II Арагонским, Людовик XI продолжал с ним переговоры. Между ними разыгрывалась сложная дипломатическая комедия, в которой коварство и двуличие короля перевесили коварство и двуличие герцога, чей эгоцентризм сделал его слишком самоуверенным[98]. Не зная, чем закончится болезнь его брата, Людовик попытался выиграть время и воспользоваться надеждами, которые Карл мог питать в связи с возможной смертью герцога Гиеньского. Это была все та же игра, только ставки изменились: если герцог откажется от своих союзов, чтобы подписать мир, король обязуется вернуть ему Амьен и Сен-Кантен. После мучительных переговоров герцог, наконец, согласился, при условии, что отказ от союзников станет темой отдельного документа, содержание которого будет раскрыто только в день возвращения городов на Сомме. Людовик быстро согласился на это половинчатое предложение, но в свою очередь добавил два новых условия: во-первых, дочь герцога (ей тогда было четырнадцать лет) будет обручена с Дофином (а тому был всего один год), а во-вторых, герцог и король сделают друг друга членами своих Орденов. Как он и ожидал, в середине января 1472 года Людовик узнал, что Карл отказывается подписаться под последним предложением. Клятва, связывавшая рыцарей Ордена Золотого Руна, символ герцогской славы, была единственной, в которой король мог быть уверен, что его могущественный вассал ее не нарушит.

В начале марта пришло известие, что брат Людовика находится в тяжелом состоянии, что еще больше усложнило дипломатическую комедию. Приказав своим войскам сосредоточиться на границе Гиени, король отправил новое посольство к герцогу Бургундскому, на этот раз с предложением продлить перемирие, которое должно было истечь 30 апреля, а если тот будет упорно отказываться от его предложения вернуть Амьен и Сен-Кантен. Но, ожидая вскоре получить известия из Гиени, Карл не спешил дать посланникам короля определенный ответ: если перспектива потерять некогда полезного союзника причиняла ему некоторую досаду, то надежда вернуть себе города на Сомме, отвернувшись от мертвеца, стала для него утешением.