— Спасибо, — прохрипела я, забирая ключи и направляясь к старому фургону. Я вставила ключ в замок и открыла дверь.

Металл замка отозвался глухим щелчком, и дверь с протяжным скрипом распахнулась. Колеса под тяжестью тела заскрипели, и меня окутало облако знакомых и до боли родных ароматов. Сладкий запах печенья, которое я часто покупала, густой аромат масла ши, которым я всегда пользовалась, и немного горький запах сигарет – невольное напоминание о моей привычке курить внутри.

Я глубоко вдохнула этот микс ароматов и забралась внутрь. В полумраке фургона мой взгляд скользнул по привычным, дорогим сердцу мелочам: старые диваны, самодельные соломенные коврики, мини-холодильник с любимыми газировками, немытая миска из-под лапши и недогоревшие свечи, окружавшие маленький домашний алтарь в память о бабушке и прабабушке.

Я подошла к креслу, обтянутому зеленой бархатной тканью. Старый плед, наброшенный на сиденье, скрывал вмятины.

—Знаю, не слишком роскошно, — начала я, глядя на Массимилиано, который прислонился к дверце фургона.

Он выглядел как итальянская модель, резко выделяющаяся на фоне окружавшей его нищеты.

— Но я счастлива быть здесь, — воспоминания нахлынули на меня, когда я расслабилась, чувствуя знакомую вмятину на сиденье подо мной.

Я улыбнулась, взглянув на пачку сигарет под подушкой, на которой спала.

— Знаешь, именно здесь я родилась — сказала я Массимилиано, указывая на пол фургона. — Моя бабушка и ее подруги принимали роды у Луан. Ей тогда было всего пятнадцать.

Взяв пачку сигарет, я уже собиралась достать одну, но остановилась, ища взглядом помаду, которая должна была быть где-то на диване.

— В общем, в этом фургоне произошло многое. Слишком много воспоминаний. Здесь часто звучала музыка из старого радиоприемника, который больше не работает, много спиритических сеансов, часы бисероплетения, много смеха, улыбок... Это были хорошие времена, — сказала я, наконец нащупав темно-вишневую помаду, которую так сильно любила.

Мне не нужно было зеркало – я так часто пользовалась помадой, что знала контур своих губ наизусть. Привычным движением я нанесла насыщенный темно-вишневый оттенок, а затем небрежно закрыла тюбик. Вытащив из пачки сигарету, я идеально разместила ее между губами. Мне всегда нравилось, когда на сигарете остается темно-красный след от помады.

— Я молюсь вон там, — сказала я Массимилиано, указывая на угол, где стоял небольшой алтарь. Я не была уверена, слушает ли он меня или просто витает в своих мыслях, но это меня не волновало. Мне просто хотелось показать ему, насколько мы разные.

Подойдя к алтарю, я бережно взяла в руки старые фотографии.

— Это моя прабабушка Дава и моя бабушка Неома. Правда, они красивые? — спросила я, доставая дешевую пачку спичек. Чиркнув спичкой о боковую сторону коробка, зажгла ее, и поднесла к сигарете.

Затем я стянула с ног дорогие дизайнерские туфли на каблуках и скрестила ноги. Бриллиантовое колье с именем Массимилиано я не осмелилась снять, ограничившись только часами и блестящими кольцами.

— Я не верю в Бога, — сказала я, продолжая держать сигарету в уголке губ. Подняв юбку, брошенную на подлокотник дивана еще на прошлой неделе, я сбросила с себя кремовую мини-юбку Ralph Lauren. Вместо нее я надела старую оливково-зеленую цыганскую юбку моей бабушки Неомы. — Хотя, возможно, всё-таки верю... не знаю. Но я точно не молюсь Ему. Знаешь, я даже не уверена, кто Бог – мужчина или женщина. Скорее, это что-то, что намного выше нас, — продолжила я, затянувшись сигаретой. Кончики моих пальцев, покрытые темно-вишневым лаком, украшали длинные ногти миндальной формы.

Другой рукой я провела по волосам, распустив высокий хвост. Затем потянулась за футболкой, которая на мне была, стянула ее через голову и надела любимый кружевной топ.

— Я молюсь им. Неоме и Даве. Скучаю по ним, по обеим. Иногда думаю, стану ли я когда-нибудь такой, как они. Будет ли у меня дочь, как у них? Буду ли я жить в фургоне, как жили они? Смогу ли любить тех, кого хочу, когда захочу, как было у них? Умру ли я так же, как они, и стану ли легендой, какой они являются для меня?

Я встала, оглядела пространство вокруг, а затем снова подошла к фотографиям двух самых важных женщин в моей жизни. Взяла их в руки, прижала к груди и снова обвела взглядом комнату. Я не знала, чего хочу, но была уверена в одном: я не готова покинуть это место.

Сжав фотографии еще крепче, я направилась к Массимилиано, который всё это время молчал.

— Мы можем пойти в бар? — спросила я, надеясь, что он согласится. — Пешком, ладно? — добавила я, когда он помог мне выбраться из фургона.

Он кивнул и бросил взгляд на своих людей. Один из них подошел и бережно забрал фотографии у меня из рук.

Мы с Массимилиано пошли бок о бок привычным маршрутом – от фургона до бара, как происходило каждый день, когда я шла на работу.

Я вложила свою ладонь в его, намного крупнее, чем моя, и ощутила шершавость его кожи. Прохладные металлические кольца на его пальцах прижимались к моим, и, вопреки ожиданиям, от них исходило какое-то странное, но приятное тепло.

Путь до бара пролетел быстро. Может, потому что он был слишком знакомым, а может, потому что я наслаждалась моментом. Кто знает.

Мы зашли в бар. Он был пустым, но дверь оказалась не заперта. Я нахмурилась, это показалось мне странным, но я не стала ничего говорить. Просто вошла внутрь и улыбнулась, глядя на старые столы и знакомый бильярдный стол.

— Я однажды танцевала на этом столе! — весело сказала я, указывая на бильярд. Массимилиано посмотрел на меня сверху вниз, явно не впечатленный, что заставило меня рассмеяться еще громче. — Ладно, может, не один раз. И что? Я люблю танцевать. А вот в бильярд играю ужасно.

Я продолжила тараторить, не дожидаясь его реакции.

— Давай я приготовлю тебе что-нибудь выпить.

Подойдя к барной стойке, я привычным движением протерла ее тряпкой, затем перекинула ткань через плечо. Взяв чистый стакан, я обернулась к нему и спросила:

— Что будешь? Виски? — предположила с улыбкой.

— Я не пью. Воду, — коротко ответил он, уже направляясь к стереосистеме. Он выглядел полностью погруженным в свои мысли, словно я была здесь лишь частью фона. Я достала лед, кинула несколько кубиков в стакан и наполнила его водой. Обойдя стойку, я протянула ему напиток. Он взял стакан и, не раздумывая, сделал глоток.

— А если бы я туда яд подмешала? — спросила я, приподняв бровь и пристально посмотрев на него.

Массимилиано усмехнулся, едва заметно покачав головой.

— Ну, подмешала? — уточнил он с легкой иронией.

Я скрестила руки на груди, прищурив глаза.

— Да, — ответила я, и он просто допил воду до конца и посмотрел на меня, приподняв бровь.

— Я еще жив. В следующий раз выбери яд получше.

Я рассмеялась, закатив глаза, и направилась к стереосистеме. Пролистав плейлист, я остановилась на одном из своих любимых треков.

— Обожаю эту песню, — сказала я с улыбкой, когда знакомые аккорды заполнили комнату. Музыка играла негромко, но достаточно, чтобы заставить меня двигаться.

Это была «Three Cool Cats» от The Coasters – одна из моих самых любимых песен. Я начала танцевать, легко покачивая плечами, а потом обернулась к Массимилиано с широкой улыбкой.

— Потанцуешь со мной? — спросила я, приближаясь к нему с раскинутыми в стороны руками.

Он не возражал. Я обняла его за шею, а он положил руки мне на талию. Мы начали двигаться в такт музыке, слегка покачиваясь из стороны в сторону.

Через некоторое время я убрала руки с его шеи, вложила их в его ладони и позволила ему раскрутить меня, а потом снова притянуть ближе. Я улыбалась так широко, что щеки начали болеть, продолжая двигаться в ритме: покачивала бедрами и легко переступала ногами.

Он кружил меня, опускал и поднимал, как будто я была единственной женщиной в мире. И в какой-то момент, когда он снова притянул меня ближе, мне показалось, что на его лице мелькнула улыбка.