- Мне нечего там делать, Игнат, - ответил он на невысказанный вопрос кузнеца. - Все идет так, как должно. Даже быстрее, чем я ожидал. Видимо похитителю есть нужда торопиться. А значит, есть она и нам. К делу.

И снова в кузне закипела работа.

Закончить ее успели в срок. Аккурат к тому моменту, как жихарь угодил во вторую ловушку. Дело было поздним вечером, когда Архип дочитывал последние заговоры над странным свертком, над которым трудился всю последнюю седьмицу, по большому счету, работа уже была закончена, просто он все время что-то поправлял, дошлифовывал, когда в дверь в его, а точнее старшего сына хозяина, комнату, неуверенно постучал один из дворовых Пантелея. Прибежавший парнишка рассказал, что его младшего братишку пытались украсть, и мать его просить колдуна прибыть - осмотреть место происшествия. Поскольку спешить больше нужды не было, колдун решил семью мальчишки уважить.

Матерью его, и, соответственно, несостоявшейся жертвы была дородная матрона, разменявшая уже пятый десяток, чуть постарше самого Архипа - мать и бабушка многочисленного семейства из доброго десятка парней и девок разного возраста, точнее из-за суеты в доме определить возможным не представлялось. Женщина она оказалась в силу жизненного опыта рассудительная и опытная, а потому следы никому трогать не позволила. По ее словам за младшим сыном должна была следить одна из дочерей, которая по малолетству своей обязанностью пренебрегла и умудрилась сбежать играть с сестрами. Но Господь миловал и устроенная Архипом ловушка сработала лучше некуда. Настолько, что неведомый грабитель основательно поранился. Конечно, ни о какой "кровище" на полу или стенах речи и быть не могло, для такого и во взрослом мужике не найдется крови, не то, что в нечисти до колена ростом, но пятна и впрямь были солидные, вызывавшие даже оперделенное беспокойство, не сдохла бы тварюга раньше положенного, а то ведь и детей похищенных не найдешь без него. Следы вели от детской зыбки к печи с отодвинутой заслонкой. Жихарь, получив отлуп, убегал лучше всего известным ему способом.

После этого случая Архип окончательно убедился, что пора настала.

В просторной полутемной горенке, освещаемой лишь потрескивающей горящим жиром лучиной в светце да сполохами сухих березовых дров за заслонкой печи, сидела молодая женщина. Длинные русые волосы, убранные в толстую тугую косу, украшенную яркими лентами, опускались по ее спине до самого пола. Ночная рубаха, сделанная из хорошего светленного полотна, была вышита красными узорами. Пальцы ее, тонкие и ловкие, невесомыми бабочками порхали над прялкой и выходящей из нее нитью. Девушка, слегка улыбалась, погруженная в свои мысли и даже что-то тихонько напевала. Рядом с ней, слегка покачиваясь от дуновения ветра или легких касаний, свисала детская зыбка, из которого доносилось мерное детское посапывание, и девушка то и дело с умилением поглядывала внутрь. В одном из бортов зыбки, у самых ног ребенка торчали воткнутые в плетеный борт длинные ножницы. Иногда девушка вытаскивала эти ножницы, чтобы отрезать нить, но каждый раз тщательно устанавливала обратно.

Час пролетал за часом, одна лучина в светце заменялась другой, движение молодки замедлялись, она все чаще останавливала свое занятие и клевала носом. И вот, в один из таких моментов, вместо того, чтобы поместить ножницы на место, она выронила их из разжавшихся рук на пол. Голова ее упала на грудь, а спина совершенно сгорбилась. Дыхание ее стало ровным, морщинки на лице разгладились. Очередная лучина догорела до конца и последние угольки ее с легким плеском упали в поставленные под светец плошки с водой, но никто не спешил менять их, девушка, измученная ночным бдением, еще и не первым в длинной череде, обессиленно спала. Прогорела и почти погасла печь и комната погрузилась в полную темень.

Первое время в горнице ничего не менялось, но потом печная заслонка с легким шуршанием отодвинулась в сторону и из топки высунулась небольшая, вдвое меньше человечьей, голова с мерзкой, покрытой редким с проседью кручавым волосом, кошкоподобной мордой. Оглядев, погрузившуюся во мрак комнату, очевидно, что темнота не была преградой для его зеленых глаз с вертикальными зрачками, и убедившись в отсутствии какого-либо намека на опасность, пришелец ловко выбрался наружу целиком. Ростика он был небольшого, чуть больше пятилетнего ребенка, но при этом руки и ноги были перевиты узлами мышц, а круглое выступающее брюшко его было тугим, словно наполненный бурдюк. Был он гол, а курчавая шесть, столь же редкая, как и на морде, никоим образом не прикрывали тонкую пергаментную кожу, пронизываемую мириадами темных вен. А еще неизвестное существо было полностью лишено пупка и мужского, как и женского, впрочем, срама.

Выбравшись из печи, чудик начал медленно, по-кошачьи крадучись, осторожно двигаться в сторону детской люльки и спящей у оной молодки. Сделав каждый шаг, он надолго замирал, прислушиваясь. Но все было тихо. Дом спал. Спала и девушка. Шаг, другой, третий. Наконец, убедившись, что никто не помешает, жихарь, а это был, конечно же он, осмелел, и остаток пути прошел уже спокойным, слегка развязным шагом. Остановившись под зыбкой, и с гаденькой ухмылкой покосившись на лежащие около веника ножницы, нечисть одним ловким движением запрыгнула на плетеный борт зыбки, даже не побеспокоив ее излишне, хотя и весу в нем должно было быть весьма изрядно. Там, уже в шаге от цели жихарь снова что-то заподозрил и вновь затаился, прислушиваясь к окружающему миру, и, что немаловажно, к дыханию ребенка в колыбели. Чем-то не нравился ему этот малыш, от него исходил какой-то странный, едва уловимый запах. И тут мать громко всхлипнула и зашевелилась, просыпаясь. Взволнованный жихарь, отбросив сомнения, прыгнул вперед, выхватывая ребенка из пеленок. Ночную тишину разорвал высокий крик.

- Я уж думал это трусливое ничтожество никогда не решится, - пробормотал Архип сбрасывая заговор невидимости с дальнего самого темного угла и открывая уютно устроившихся там на охапке сена себя и Пантелеймона Аркадьевича, помещика, мужчину крупного и солидного. Правда выглядел сейчас он совершенно не подобающе своему высокому статусу: растрепанный, в край ошарашенный, с сеном, застрявшим в волосах.

Оба они подошли к лавке и один с брезгливой неприязнью, а второй с нескрываемым любопытством, посмотрели на истошно верещавшего жихаря, кубарем катающегося по полу в обнимку с железным болванчиком отдаленно напоминающим младенца.

- Чего это с ним? - спросил помещик, задумчиво почесывая макушку.

Архип тем временем наклонился к крепко спящей, не смотря на творящийся бедлам, а совершенно одуревшая от страха нечисть к тому моменту докатилась до печки, опрокинула ведро с золой, развалило поленницу дров и теперь нардывно завывало где-то в куче березовой щепы, и прошептал девушке на ухо несколько слов.

- Ой, дядь А... , - встрепенулась было Марфа - дворовая девка Пантелеймона, а роль нерадивой матери после длительных уговоров и посуленных подарков удалось из всей челяди уговорить только ее, но тут же осеклась, увидев жихаря. - Мамочки! - только и успела вымолвить девка перед тем, как грохнуться в обморок на руки колдуну.

Тот, не долго думая, отвесил вопящему дурниной жихарю солидный пинок. Исключительно со злобы, без какой-либо особой на то нужды.

- Это существо, Пантелеймон Аркадьевич, - заговорил он менторским тоном, с большой аккуратностью укладывая лишившуюся чувств девушку на лавку, - Очень не любит Холодное железо, который над достойный кузнец с большим усилием производил последнюю неделю. Жжет оно его. Верное средство, да, уродец?

- А почему тогда он его не бросит?

- Да он бы и рад, но на болване лежат сильные чары, для этого ничтожества непреодолимые. Влип он, словно кур в ощип.

Закончив с девушкой, Архип подошел к жихарю, уже переставшему надрывно орать и теперь только издававшему жалобные стоны и разметал в стороны дрова.