- Ну что, нечисть, говорить будем? - добродушно спросил он. Уродец в ответ только лишь злобно оскалился. - Я надеялся на этот ответ, - ничуть не смутившись, ответствовал Архип, вытаскивая из своей котомки соль.

- А... а давай сделку, человек, ты меня отпускаешь, я все тебе скажу, на все вопросы отвечу? Но сперва отпусти! - затараторил жихарь, опасливо косясь на холщовый мешочек.

- Отпущу, конечно, зачем же ты мне нужен? Кормить тебя еще... - благодушно закивал головой Архип из щепоти медленно посыпая солью покрытую редкими волосюшками макушку нечистого. От кожи пошел едва заметный дымок.

- Ты чо творишь, верзила?! - противно заверещал жихарь и попытался откатиться, но тяжелый железный истукан мешал ему и увернуться не удалось. - Жжется же!!!

- Терпи, казак, атаманом будешь, - Архип зачерпнул из сумки уже полную горсть, перекатил пытаемого на спину и начал с усердием втирать соль в спину. Жихарь вопил, извивался, стараясь отползти от мучителя, но рука того была тверда, а железный болван слишком тяжел и массивен. Едкий сладковатый дымок, поднимающийся от буквально заживо слазившей кожи наполнял помещение и Пантелеймон, наблюдавший за зрелищем со стороны, вид имел откровенно зеленоватый, словно из последних сил сдерживал позывы дурноты. Тем не менее, вмешиваться в расспросы Архипа он не собирался, поскольку даже при всей своей христианской доброте и мягкости характера помнил, за что существо подвергается эдаким терзаниям.

- Хватит!!! Хватит!!! Остановись!!! За что?! Я же ничего не сделал?!

- Не сделал... не сделал... - увещевал, не прекращая свою экзекуцию, Архип. Измазанной в крови рукой он зачерпывал все новые и новые пригоршни из мешка, и одну за другой втирал их в спину нечистому. С того уже кусками слазило мясо, в некоторых местах белели кости, а от запаха паленой плоти в горенке почти невозможно было дышать. Если бы на месте жихаря был человек, то с такими ранами его можно было уже заколачивать в гроб, но нечисть куда более крепка на этот счет, и продолжала вполне себе живенько верещать. - А дети, вместимо, сами себя из люлек крали? Слыхал, Пантелеймон Аркадьевич, какое чудо у тебя в деревне происходило?

- Оставь!!! - уже не вопил, а рыдал жихарь. - Я , Я твоих щенков крал!!! Но я не виноват!!

- Конечно не виноват, - мягко согласился Архип, полирую кровавой солевой кашицей лопаточную кость. - Разве ж когда ваш брат в чем виновен? Все другие...

- Да! Другие!!! - визжал жихарь, брызжа слюной. Уж насколько крепка была тварь, но очевидно, что и ее проняло. - Твои щенки живы! Отдам! Только остановись!!! - слезы бежали по его пухлым кошачьим щекам и смешивались с взбившейся вокруг клыкастой пасти кровавой пеной. - Остановись!!! Всех отдам!!!

- Конечно отдашь, куда ж ты денешься? - колдун перестал дурачиться и теперь голос его звенел сталью. - Они живы?

- Живы, живы!!! Чем хочешь молю, остановись! Мне сказали им жизнь сохранить.

- Кто сказал?

- Не скажу, не могу, колдун!!! Меня ж за то с шерстью сожрет!!

Архип оценивающе посмотрел на спину жихаря, на торчащие наружу лопатки и хребет, на огромную лужу крови, натекшую под поленницу и решил пока отложить выяснение таинственного хозяина. А то еще окочурится, не дай Бог, детей точно не найти будет.

- Ну не можешь и не можешь, - успокоил он хныкающую нечисть. - К детям отведешь, - указал он, поднимаясь и дергая за шкирку свою добычу.

- Отведу, - не стал артачиться тот. - Только сквозь огонь надобно, - сделал он робкую попытку схитрить. Обманщик из него, признаться, был еще худший, чем вор. Даже если бы Архип не знал об огненной сущности этого сорта нечисти, то точно заподозрил бы неладное по одному лишь глуповатому выражению надежды на кошачьего морде.

Хмыкнув, колдун смачно приложил жихаря пинком по уже начинающей подживать, нечисть была намного более живучая, чем люди, и заживало на ней все быстрее, чем на собаке, буквально на глазах, ране.

- За что? - снова заверещала жертва.

- А чтоб за глупца меня не держал, - улыбнулся Архип. - Давай, вставай, сыть волчья. Веди, меня. А то прибью тебя и вся недолга.

- Как же детишки? - жалостливо спросил жихарь. - без меня ты их ни за что не найдешь.

Ишь ты, подумал колдун, торговаться вздумал. И снова отвесил пинок, от которого залитый кровью коротышка, вместе с железным младенцем, к которому был прикован, улетел к двери.

- Запомни, нечисть, - наставительным тоном заговорил он. - Ежели ты возомнил себя самым умным тут, и считаешь, что сможешь торговаться со мной на их жизни, - очередной удар ноги, спустил обездвиженного жихаря с лестницы в подклет. Раздался кромкий вопль и слышимый даже с такого расстояния треск.

- Я не могу ходить!!! - верещал жихарь, катаясь по земляному полу, левая нога была неестественно вывернута в суставе.

- Кончай прикидываться, - безжалостно выдавил сквозь зубы Архип. Он подхватил нечисть за вывернутую конечность и сильно встряхнул, возвращая сустав ее на место. От очередного вопля у стоявшего рядом Пантелеймона заложило уши. - Еще хочешь? - уже рычал Архип, заглядывая в глаза нечистому. Он полностью игнорировал непритворный страх на лице своего спутника. Помещик явно не ожидал такого запредельного накала жестокости от добродушного, хотя и весьма неприятного характером колдуна, и напридумывал уже себе всякого. Но нечисть - не человек, она не боится смерти. Слишком долго топчут они свет, даже у простенького домового жизнь измеряется сотнями лет, а какие-нибудь водяные, так те вообще век меряют эпохами, успевают устать от существования, да и знают они, что именно их ждет после смерти. Не верят, а именно знают. Они - дети первозданных сил, и просто переродятся вновь. А вот пытки... Страдания перед смертью, звериная злоба, неоправданная жестокость ради самой жестокости, только этим их и можно пронять.

- Нет... Не надо, молю... - прохныкал жихарь.

- Тогда ты прямо сейчас возьмешь и отведешь нас в свое убежище. И если дети выживут, то ты сдохнешь чисто и быстро. Я даю тебе в этом слово. А если мне хоть что-то не понравится... Есть у меня знакомый поп, так он тебя по моей просьбе окрестит.

Жихарь побледнел, глаза его в ужасе выпучились, а рот широко раскрылся.Да, нечисть не очень боялась смерти. Но только потому, что знала, что ее ждет за порогом. А еще она знала, что после крещения обретет душу и станет почти человеком. А уж что ждет после смерти человека жихарь уже не знал. И неизвестности этой страшился пуще любой пытки.

- Ты меня понял? - расплывшись в самой добродушной своей улыбке, спросил Архип. Жихарь судорожно закивал. - Тогда веди. И больше без представлений.

Дальнейшее прошло как по маслу. Подавленный и перепуганный до потери всяческой воли к сопротивлению нечистый провел мужчин к старой заброшенной избе на краю поселка, не смотря на собачий холод и ночное время, он, шагая босыми ногами по голому снегу, обнимая железного болвана, казалось, не испытывал никаких неудобств. Более того, следовавшим за ним приходилось даже напрягаться, чтобы успеть за пружинистой походкой его коротеньких, на первый взгляд, ножек. Поскольку руки у жихаря были накрепко приклеены к железному болвану, разгребать сугроб у двери пришлось Архипу и Пантелеймону. Ну да, жихарь ходил тайными тропами, ведомыми только его народцу, а значит дверями не пользовался. В пустой светлице, среди пыли и грязи, чернел открытый люк погреба, куда нечистый и нырнул.

Людям пришлось сложнее. Лестница, которая вела в погреб когда-то уже давно сгнила до состояния трухи, а потому пришлось искать по двору, а под конец и вообще идти к соседям. Пока Пантелеймон занимался этими делами, Архип самолично остался сторожить пленника. Жихарь же был до удивления задумчив и молчалив. Он больше не делал попыток вырваться ни хитростью, ли ловкостью, всем своим видом выражая крайнюю степень смирения. И вот именно это смирение и волновало колдуна больше всего. Все в нем буквально попило, что дело нечисто, что жихарь явно задумал какую-то пакость. Но минуты сменялись минутами, а ничего не происходило. Помещик вместе со взявшимся невесть откуда Игнатом приволокли крепкую лестницу и опустили ее в погреб. Нечистый спустился первым и отломал от стены несколько досок, открывая узкий лаз, даже довольно худому Архипу только-только протиснуться, а уж про куда более крупных, одного в ширине плечей, а другого в обхвате пуза, Игната с Пантелеймоном, даже и говорить не стоило.