Еще раз внимательно осмотрев комнату, Архип приметил, что расползлась эта дрянь не совсем равномерно, около стены, выглядывающей наружу, уже почти до середины окна добралась, а вот с другой, что во двор смотрит, еще и на две трети пол не закрыла. Предположив, что ползет она во все стороны одинаково, колдун без труда определил источник. Ии оказался стол, покрытый дрянью гуще всего. Обычный пустой стол, на котором выделялось несколько "холмиков". Холмиков? Кружки! Конечно! Кружки, в которые он пытался собрать частицу порчи, что могли навести на ту девку, что с отцом приходила...

- Господи Иисусе, - в ужасе повторил Архип снова, когда понял ЧЕМ на самом деле является эта "плесень". Обыкновенная проявленная порча, простейший ритуал, известный самой захудалой деревенской гадалке. Только обычно в итоге получается слегка почерневший яичный желток, а здесь...

А потом сердце его камнем рухнуло вниз. Если лишь крошечная частица порчи за три дня сумела разрастись на целую комнату, то что же происходит с самой Агнией? А он ведь не поверил, старый дурак, вонючей мазью от них отделался. От ощущения надвигающейся чудовищной опасности Архип заскрипел зубами и пулей вылетел на улицу.

- Дарья! - перепугавшаяся пуще прежнего от его дикого взгляда купчиха, замерла словно кролик перед удавом. - Мне нужна твоя помощь. Я заберу твою лошадь, надобно торопиться любой ценой. Ты бегом мчи к старосте, скажи, что на Медовом беда. Пусть соберет мужиков пять-шесть покрепче да посмелее, да с пищалями, и туда двигает. Потом к Григорию мчи, что угодно ему сули, скажи, что десять рублей на приход отдам и сам на исповедь приду. Но он должен пойти с этими мужиками. Сам, во всем облачении, с просфорой и святой водой, да торопись, сердце мое, прошу, чую дурное там деется!

До Медового, хутора менее чем в десяти верстах от села, Архип добирался непростительно долго. Более часа. Ехать приходилось в неудобном женском седле, благо хоть раньше сподобился из любопытства взять у Дарьи пару уроков, а то пришлось бы бегать по всему Крапивину в попытках отыскать хоть одну лошадь в середине рабочего дня. А время было дорого. Архип никогда не встречал ничего даже отдаленно похожего на порчу, поразившую дочь пасечника, и не мог даже вообразить, какие напасти она обрушит на это семейство. А еще, у кого могло достать силы и, главное, ненависти, чтобы ее наложить. Ведь черная волшба всегда оставляет на творящем ее след. И чем сильнее она, тем опаснее для накладывающего. А такая... Такая порча должна всю душу до дна выесть. После нее останется только пустая оболочка.

Дурное Архип заметил еще на свороте к дому. Дорога как раз переваливала через крутой холм, с которого открывался великопный вид на пойменную долину лежащую у его подножия. Не смотря на то, что оставалось еще добрая верста, избу и стайки, также как и расположенные невдалеке у леса колоды пасеки, огороженные древесным валом от всяких любителей дармового меда, можно было разглядеть во всех подробностях. И понять, что они пусты. Ни на дворе, ни по округе, ни даже на лесному лугу не было ни единой души. Ни человечесткой ни звериной. Молчала домашняя птица, не лаял дворовой пес, хотя будку его у ворот Архип видел, не паслись на лугу коровы. И это в разгар рабочего дня, когда до заката еще целая куча времени. Заранее, саженей за сто, Архип спрыгнул с лошади, все равно с непривычным седлом не смог бы ни атаковать неизвестную напасть, ни даже управлять лошадью, буде та перед той опасностью струсит и понесет. А упасть с лошади и остаться совершенно беззащитным пред... пред чем-то, чем бы оно ни было, Архип не хотел. Лучше уж своими ногами. Надежнее. В левой руке колдун сжал крест в правой, снятый с луки седла топор. Тот самый, найденный Никифором где-то в лесной чаще. При этой мысли слегка ухмыльнулся превратностям судьбы. Черный колдун бегает по лесам да долам с крестом да ржавым топором в поисках нечисти. Божий Воин тоже выискался.

К забору Архип крался медленно, словно ночной тать, после каждого шага напрягая слух и щуря глаза до рези в попытках заметить хоть что-нибудь. И каждый раз тщетно. Нет, понятное дело, что округа не вымерла: пели птицы, в траве суетились какие-то мелкие зверьки, у лесной опушки мерно гудели ульи. Но все это были обычные, природные звуки. А вот из избы пасечника на мир смотрела только гробовая тишина и полное запустение. Словно бы и не жил там никто.

Собачья конура у главный ворот во двор встретила колдуна оборванной железной цепью и досками, заляпанными чем-то ржаво-красным. Лучший знак, который только и можно ожидать, подумал Архип, медленно приоткрывая калитку. И тут же до глубины своей грешной души об этом пожалел. Во дворе, под небольшим навесом дровника лежали два тела. Детские, скорее всего, младшие сыновья пасечника. Первый без головы, а у второго вообще отсутствовавала вся левая часть торса выше пояса. При этом, если судить по неровным краям ран, их не отрезали и даже не отрывали,а словно бы откусывали громадной пастью с зубами в палец толщиной. Уже успевшей свернуться кровью из ужасных ран были залиты дрова и все пространство перед ними да так густо, что казались тщательно выкрашенными рачительным и богатым хозяином.

Изба хозяина была обычным для этих мест двухэтажным срубом с просторным подклетом для содержания скота. Архип своего хозяйства отродясь не имел, предпочитая за свою помощь брать сразу снедью, а потому обходился без оного, довольствуясь для сохранения тепла тем, что пол его начинался на третьем венце от земли, пространство до которой каждую осень перекладывали свежим сухим сеном, но большая часть жителей деревни предпочитала ютиться со своим скотом под одной крышей. Так и теплее всем было, да и в особо кусачие морозы, а зимы в этих краях излишней нежностью не отличались, возможность справить хозяйство, не выбираясь на улицу, выглядела хорошим решением. Отдельного входа в жилую часть снаружи тоже не имелось, что тоже было делом обычным, а потому до светелки и хозяйских спален надобно было пробираться сквозь стояла для скота. И делать это пришлось чуть ли не по колено в крови. Весь подклет представлял себе подобие пугающих немецких гравюр, некогда виденных Архипом еще в прошлой своей жизни. Тех, где изображаются Ад или, например, нашествие гуннов на Рим. С той только поправкой, что как бы не был умел мастер, а реальность была в тьму тьмущу раз страшнее. Повсюду валялись тела несчастной скотины: безголовые тушки птиц, овцы с зияющими ранами и отсутствующими конечностями, корова, у которой из шеи выдрали огроменный кус мяса, наверное, на полпуда весом. В чудовищной дыре можно было разглядеть обрывки позвонков бедного животного. И все они носили на себе все те же следы чудовищной пасти с огромными клыками.

На ступенях крутой лестницы, идущей на второй, жилой, этаж, Архип увидел кровавые следы. Обычным человеческих босых ног. Небольшого размера, либо огольца возрастом не старше Дарьинова Мишки, либо девки. Следы вели наверх. Туда, где на верхней площадке ничком лежал мужчина. По дюжему сложению Архип узнал Матвея, пасечника. Наклонившись и перевернув тело, что удалось не с первой попытки, поскольку лужа крови под ним уже схватилась и рваные ошметки рубахи успели основательно присохнуть к строганным доскам, Архип посмотрел в искаженное ужасом и болью лицо:

- Ээх, Матвей Георгиевич, зря ты на меня понадеялся, - колдун с болью в сердце перевел взгляд на разодранную в клочья грудь Матвея. Выглядела она ужасно: проломленные внутрь ребра и словно бы выгрызенные внутренности, торчащие во все стороны обломки костей и позвоночника, ошметки мяса. - Не попить тебе уже медку сладкого на свадьбе дочери-красавицы.

Закрыв мертвецу глаза, Архип поднялся и продолжил поиски. Рядом с мужчиной нашлось еще одно тело, изуродованное настолько, что и не опознать, но, поскольку оно принадлежало не девке, было понятно, что это жена хозяина. А вот Агнию колдуну найти не удалось. Верхний этаж представлял собой обычный шестистенок с печью в середине и двумя комнатушками позади. В одну из них как раз тащились кровавые следы. С силой толкнув дверь, колдун с топором наизготовку ввалился внутрь. И замер, глядя на несколько бревен, по которым били с такой силой, что вырвали из замков, внизу, на стороне двора, обращенной к лесу, плетень был вывернуть. Убивец, кем бы он ни был, пришел сюда за дочерью хозяина, и без сомнения ее забрал. Архип запретил себе даже думать о том, зачем может быть нужна молодка чудовищу, способному походя откусить голову барану.