Юн Лифэн шагнула к дяде для прощания, чувствуя, как в груди что-то тоскливо сжимается.

- Жаль, что на твою юность выпали такие печальные дни, - советник Юн улыбнулся племяннице, - ты умна и сильна, Лифэн, и я рад, что ты выросла такой под моим кровом. Позаботься о моей супруге и прими на себя ее дела, пока она не оправится от горя, вызванного разлукой. Увы, но свиток судьбы написан так, что тебе придется принять дом до того, как ты станешь супругой.

Ладони Юн Лифэн похолодели от услышанного. Она подняла глаза на дядю. Его признание, данное им поручение… это казалось оглушительным.

Юн Лифэн хотелось разрыдаться, как тетушка. Высказать дяде все терзавшие ее страхи. Объяснить, что теперь боится потерять его так, как потеряла отца и матушку. Но смела ли она ответить таким поведением на дядину веру в ее силы? Могла ли она заставить его усомниться в том, что его супруга получит должную поддержку? Юн Лифэн проглотила подступившие к горлу слезы и поклонилась.

- Я обещаю сделать все, чтобы стать помощью и опорой тетушке, - говорить мешал застрявший в горле горячий комок, - буду с нетерпением ждать радостного часа новой встречи.

Теплые руки легли ей на плечи, заставляя выпрямиться. А потом советник Юн сделал то, чего не делал с тех пор, как Юн Лифэн исполнилось четырнадцать – крепко обнял, прижав к себе.

Объятие было недолгим, но достаточным для того, чтобы девушка почувствовала, как бешено стучит сердце дяди и дрожат его руки. Советник Юн тяжело переживал грядущую разлуку – но ничем не выдавал этого.

- Не медлите более. Путь дорога ваша будет благословлена.

Госпожа Юн, захлебнувшись сдавленными рыданиями, безвольно позволила усадить себя в закрытую повозку. Юн Лифэн последовала за ней. Слуги, что оставались в усадьбе, склонились в прощальных поклонах, неровным хором произнося слова прощания и желая господам доброго пути и скорого возвращения.

Юн Лифэн уже опускала плотный занавес, когда в окошко повозки вдруг влетел скромный букет поздних цветов.

- Доброго пути, госпожа! Не давайте воли страху! – послышался голос садовника Хоу, - сердце госпожи выше него!

Юн Лифэн закрыла глаза, чувствуя, как по щекам поползли горячие слезы. Тетя, сжавшаяся на подушках, казалась такой несчастной и слабой. Юн Лифэн мягко обняла ее, прижимая к себе и легонько укачивая – почти так же, как десять лет назад госпожа Юн пыталась утешить свою маленькую осиротевшую племянницу.

***

Советник Юн смотрел на идущую рядом даму Со. Безмятежно спокойную и свежую, причесанную волосок к волоску и источающую нежнейший аромат духов. Казалось, она просто прогуливается по дворцовым залам, улучив свободный от выполнения обязанностей час.

Юн Ичэн надеялся, что ему удается хранить такое же самообладание. На душе советника стало значительно спокойнее после того, как он отослал свою семью в Чжуюнь, однако истинного успокоения так и не было. Что, если их нагонят? Что, если вопреки всем ожиданиям, дело принца Шэнли будет проиграно? Что, если затеянное им и дамой Со предприятие не увенчается удачей? От этих мыслей колени мелко дрожали, а в животе словно лежал кусок льда.

Дверь, в которую они свернули, была совсем неприметной. Несведущий человек был бы уверен, что она ведет в коридор для дворцовой прислуги или в каморку, где хранится запас фитилей и масла для светильников. На первый взгляд, так оно и было – темный, узкий, никак не украшенный ход, по которому могли пройти слуги низшего ранга, не попадая на глаза знатнейшим людям и высшим сановникам Цзиньяня.

Этот неприметный коридор кончался столь же неприметной дверью. Перед ней Юн Ичэн и Со Мэйсю ненадолго замерли, собираясь с духом.

Они понимали, что замышляют настоящее святотатство. Что они не должны были даже приближаться к запретному покою. Но иного выхода они попросту не видели. Императрица Синьюэ готовилась подменить завещание в ларце и обвинить Чжучжэн в том, что та положила ложное завещание под подушку умирающего государя Чжэнши, пользуясь тем, что неотлучно находится при нем. Юн Ичэн в очередной раз поразился о том, насколько же велика осведомленность дамы Со о делах и речах, что скрывает Рубиновый дворец. Эта женщина походила на паука, скрытно опутавшего сетью своих тайных соглядатаев весь дворец Гуанлина. Впрочем, он, посредством яда и серебра завладевший секретом потайных ходов дворца, был пауком не меньшим.

План был отчаянным. Раз императрица позаботится о том, чтобы в миг смерти государя в покоях оказались угодные ей люди, нужно лишить их печати, которая отмыкает священный ларец с завещанием.

Лицо дамы Со заметно дрогнуло, когда Юн Ичэн отворил дверцу в запретный покой. Он заметил, что ее суховатые красивые руки немного дрожат.

Крохотный темный покой предназначался для единственного древнего нефритового ларца, в котором хранилась соколиная печать Цзиньяня. Печать, что была древнее и самой державы, и имени Тянь, принятого династией.

Юн Ичэн шагнул внутрь. Дама Со оставалась в потайном коридоре – ей было запретно ступать сюда. Ее след был бы замечен всеми, и план мог пойти прахом, сделай она хоть полшага вперед.

Они боялись дышать. Снаружи, за бронзовой дверью, запретный покой охраняли служители печати. Если хоть малейший шорох привлечет их внимание – обречены и госпожа Чжучжэн, и принц Шэнли, и семьи Юн и Со, и все, кто встал под руку Янь.

Платье липло к спине между лопатками советника. Что, если ключ, сделанный по давнему восковому слепку, не подойдет? Тогда останется лишь признать поражение, и ждать неизбежного, глядя как осуществляется план государыни Синьюэ, столь же святотатственный, как и их собственный.

Мгновения обратились для него в часы. По вискам скользили щекочущие струйки пота, когда он осторожно поворачивал ключ. Тихий щелчок показался оглушительным, подобным удару грома.

Нефритовая крышка поднялась неожиданно легко, открыв его взору покоящуюся на затканном золотом синем шелке старшую из реликвий Цзиньяня – древнюю печать из читого синего лазурита. Никто не имел права прикасаться к ней, кроме государя и назначенных им людей.

Печать мягко и спокойно легла в его руку. Не запылали охранные огни. Драконы и соколы, украшавшие стены запретного покоя, остались немы и бездвижны. И все-таки вздохнуть полной грудью Юн Ичэн смог лишь когда снова запер ларец и закрыл за собой тайную дверцу.

Он не удивился бы, если бы печать опалила пальцы дерзновенно прикоснувшейся к ней дамы Со. Но вновь ничего не произошло. В чем причина? Неужели наложенные на нее чары ослабли за многие века?

- Ее нельзя оставлять во дворце. Моу перевернут здесь все.

Дама Со изящным жестом промокнула покрытые испариной виски краем тонкого платка и холодно улыбнулась.

- Я найду способ, господин советник. Мертвое тело не станут обыскивать даже Моу – из уважения к покойному.

Юн Ичэн хотел было осведомиться, чьим мертвым телом намерена воспользоваться дама Со и почему убеждена, что оно попадет в нужные руки, но натолкнулся на ее взгляд, полный жесткой решимости.

- Вы…

- Мой племянник – умный и верный юноша. Друг Его высочества. Он глава рода Со и единственный мой родич в Гуанлине.

Юн Ичэн в потрясении покачал головой. Он знал, что дама Со безоглядно предана госпоже Чжучжэн и ее сыну, но и представить не мог, как далеко простирается верность этой женщины и ее ненависть к Моу.

Дрогнувшими руками он извлек из мешочка для орехов завернутую в тонкую белую бумагу пилюлю. Добыть ее ему стоило больших денег, а кривому Хоу – больших усилий. Юн Ичэн рассчитывал в случае нужды использовать это драгоценное снадобье для себя…

- Это пилюля мнимой смерти, благородная госпожа Со. Трое суток вы ни чем не будете отличаться от мертвой.

Брови женщины чуть приподнялись.

- Слишком щедрый дар, советник Юн. Вы добывали ее не для меня.

Юн Ичэн проигнорировал е замечание.

- Когда дыхание жизни вновь вернется к вам, вы куда вернее сможете укрыть печать от врагов и передать ее Его высочеству Шэнли.