Оглашение имени наследника так и не произошло, и Шэнли сознавал всю шаткость своего положения. В беседах с глазу на глаз император может намекать на что угодно. Но пока слово не прозвучало с высоты Яшмового Трона, пока оно не записано алой тушью и к нему не приложена соколиная печать, это не сильно отличается от травы на ветру. Моу не раз находили способ заставить Чжэнши принять нужное им решение – так кто поручится, что подобное не произойдет и в этот раз? А в их победу верит куда больше людей, чем в победу отпрыска от наложницы из дома Янь.

И вот теперь еще смерть Ло Сунлиня…

- Как я понимаю, никто ничего не видел? – Шэнли сжал веер так, что одна из планок печально хрустнула.

- Да. Стражу, конечно, будут допрашивать. А министр Ло уже бросился к Моу, - Со Ливей машинальным движением подбрасывал и ловил свою должностную табличку, не замечая неодобрительного взгляда наставника Ли, недовольного таким обращением со столь официальным предметом.

Шэнли так и не понимал до конца, что он чувствует. Ли Сунлинь не был его другом, как Со Ливей. Не был доверенным и близким с самого детства, как Хал Вэньянь. Он просто был членом его свиты. Сыном министра Ло. Юношей, которого три года назад, когда Шэнли была пожалована собственная резиденция, сочли достойным включения в свиту второго сына государя. Чжучжэн полагала, что это удачный ход и таким образом они смогут залучить на свою сторону семейство Ло. Но Ло Сунлинь попытался убить Шэнли, а министр теперь повсюду кричит, что его сына безвинно оклеветали и уже открыто принял сторону сочувствующих Моу.

Шэнли злился на Ло Сунлиня. Презирал за предательство. И ненавидел за попытку покушения. Шэнли желал, чтобы Ло Сунлиня наказали – однако лишь после того, как тот назовет истинных организаторов, которые должны составить ему компанию на палаческом помосте, где их рассекут тринадцатью ударами. Пусть Ло Сунлинь в руках дознавателей и не отрицал своей вины, но в то же время он не назвал ни одного имени. Даже сущеглупому дураку было ясно, что молодой Ло лишь шашка в чьей-то игре… но он отпирался.

И в то же время Шэнли ощущал что-то вроде сожаления. Ло Сунлинь был рядом с ним три года. Смеялся тем же шуткам. Разделял вино. Упражнялся на мечах с ним и Хао Вэньянем. Слушал наставника Ли. Сочинял нежные, неуловимо грустные стихи. Неужели все это время он таил в сердце предательство? Или же его вовлекли в измену совсем недавно?

Шэнли сжал губы. Как бы то ни было, Ло Сунлинь встал на сторону его врагов. И не стоит давать себе размякнуть, вспоминая его стихи. Куда важнее думать, чем он может ответить Моу. И как при случае уберечь от лап дознавателей Чжу Юйсана, в котором преданности и чести оказалось больше, чем у всего семейства Ло.

- Боюсь, я в ближайшее время стану посещать вас все реже, - в голосе Со Ливея слышалось нескрываемое сожаление.

- Следят? – Хао Вэньянь уже почти привычно нахмурился.

- Следят за всеми, - Со Ливей покачал головой, - нет. Меня все больше и больше нагружают по службе и все чаще придираются, даже если все хорошо. Будто пытаются выставить дело так, что я не справляюсь с обязанностями. А с недавних пор еще и набиваются в приятели, пытаясь вывести на разговор по душам.

Последнее не было большой новостью. Сторонники Моу кружили рядом с людьми из свиты Шэнли подобно почуявшим поживу стервятникам. От Чжу Юйсана принц знал, что с ним пытались заводить разговоры о том, что юноше из Цзянли, не имеющему знатных родичей и покровителей в столице, может прийтись непросто и, быть может, многое в придворной жизни для него обременительно или непонятно. Даже наставнику Ли выражали восхищение написанными некогда трактатами и уверяли, что столь ученый муж не должен растрачивать себя на столь суетные придворные заботы. А сколько членов свиты не были с ним откровенны и прислушались к сладким речам?

- Вас пытались подкупить? – Хао Вэньянь смотрел пристально и строго.

- Нет. Пока нет, - Со Ливей все-таки не успел поймать табличку, и она со стуком упала на пол, вынудив наставника Ли недовольно поморщиться, - у них не так много того, что они могли бы предложить.

Эти слова не были красивой рисовкой. Со Ливей был богат, в свои молодые годы возглавлял род Со и никогда не встречал отказа у красавиц.

- А если вам предложат вашу жизнь? – негромко, без тени вызова спросил Чжу Юйсан.

Со Ливей ответил не сразу. Подняв табличку, он долго смотрел в лицо Чжу Юйсана. Потом перевел взгляд на принца.

- Не знаю. И не хотел бы узнать, каким был бы ответ.

Шэнли невесело усмехнулся. Что же, по крайней мере, Со Ливей ответил честно.

- Будем надеяться, что никому из нас не прилется такое узнавать, - голос Хао Вэньяня звучал преувеличенно бодро.

Шэнли подавил улыбку. Его молочный брат явно пытался как-то разбавить гнетущую тишину, что воцарилась после вопроса Чжу Юйсана и ответа Со Ливея.

- Раз уж нам посчастливилось собраться, вы, как сопровождавшие меня на помолвке и те, кто будет сопровождать на свадьбе, помогите советом. Мне опять нужно писать нареченной Юн Лифэн…

Принц сполна оценил отважный поступок Хао Вэньяня. Молочный брат был не в восторге от свадьбы, которую ему устроила матушка, и добровольно лишний раз о невесте и подготовке к женитьбе не заговаривал.

- А Письмовником вы воспользоваться не хотите, - в тон Хао Вэньяню подхватил Чжу Юйсан, глаза которого оставались тревожно серьезными, - быть может, тогда какие-либо приличествующие стихи?

***

С кузеном, молодым наследником вана Лицзе Янем Жунсинем, Шэнли никогда не был особенно близок. Двоюродный брат был на десять лет старше и всегда держался с крайней церемонностью. Даже за чашкой чая и чаркой вина он не забывал подчеркивать положение собеседника. Шэнли не раз говорил, что, вероятно, даже к лежащему в колыбели младенцу Янь Жунсин будет обращаться со всеми титулами и поклонами. Даже государь Чжэнши считал такую церемонность за пределами парадных покоев обременительной. Но наследник Лицзе иначе, кажется, попросту не мог.

Впрочем, сейчас было не до симпатий и антипатий, вызванных несходством их нрава. В них текла кровь рода Янь, и потому они были союзниками.

От одежд Яня Жунсиня шел ощутимый горьковатый запах дыма – при выходе из покоев больного государя Чжэнши посетителей окуривали священными травами, отгоняющими болезнь. Шэнли почувствовал, как сердце кольнула обида. Его так ни разу и не допустили к отцу… и к матери тоже.

- Сиятельная госпожа мать Вашего высочества выражала глубокое сердечное сожаление из-за того, что много дней не имела счастья видеть Ваше Высочество, - лицо Яня Жунсиня выглядело спокойным. Только у глаз что-то будто сжималось, - и потому поручила скромному родичу передать письмо Вашему высочеству.

От парчового футляра пахло тем же дымом священных трав, что и от одежд Яня Жунсиня. Шэнли с волнением открыл его.

От бумаг пахло не дымом, а материнскими духами. И немного – лекарственными снадобьями.

Вопреки словам Яня Жунсиня, писем было два. Почерк того, что выпало первым, Шэнли узнал сразу. Изящные четкие немного размашистые знаки вышли из-под кисти лично императора Чжэнши.

В своем послании отец был краток. Он сожалел о некстати сразившем его недуге и и о том, что не может лично увидеться с Шэнли. Заверял, что остался тверд в своих намерениях и потому в завещании будет начертано имя любимого и достойного сына. Извещал о том, что в скором времени в Кленовый Павильон придет приказ, согласно которому Шэнли будет отправлен в загородный дворец в Ююне, и просил запастись терпением и мудростью. Что этот приказ он отдает в надежде убрать своего возлюбленного сына подальше от дворца Гуанлина, что Моу легко могут превратить в ловушку.

Послание от матери было еще более кратким, но куда более теплым. Чжучжэн тревожилась за сына. Просила быть осторожным. Предупреждала, что здоровье государя куда хуже, чем об этом сообщают. И что она останется с ним до самого конца болезни – не важно, будет ли это выздоровление или же горький исход.