И вот теперь снова проигрыш. Шэньгун скоро станет отцом. Чжучжэн задыхалась от негодования от несправедливости судьбы. Да, Чжэнши всю свою жизнь любил лишь ее… но много ли от того проку, если в итоге восторжествует Синьюэ, став Матерью Державы? А уж она-то не преминет отыграться на сопернице и Шэнли за долгие годы жизни в положении покинутой жены.

Смотреть на довольные лица Моу и их приспешников не было больше сил. Взгляд Чжучжэн скользнул по лицам тех, кто поддержал ее и Шэнли. Они встречали поворот судьбы, который мог стать роковым, с непроницаемыми выражениями на лицах. Лишь у племянника, Яня Жунсиня, едва заметно подрагивали крылья носа. Чжучжэн подняла глаза на исполненное отстраненного покоя лицо государя, огражденное от всех двенадцатью нефритовыми нитями. Счастлив ли Чжэнши от того, что зачат его первый внук? Сознает ли он, что это дитя – угроза жизни Шэнли, плоду их любви?

Наверняка сознает. Но Чжэнши всегда был в первую очередь императором Цзиньяня и не имел права выдавать на людях своих истинных чувств. Как не имел и права руководствоваться в своих решениях лишь велениями сердца.

Под удары гонгов в зал торжественно вошли дворцовые гадатели, неся сандаловый ларец со свитком, на котором был начертан результат их гаданий. Чжучжэн из-под полуопущенных ресниц следила, как они приближаются к тронному возвышению, каждые три шага совершая троекратный земной поклон.

Все в зале Вознесенного Сокола дышало величием момента. Славой Цзиньяня и могуществом династии Тянь, которая сегодня в заявляла всему миру о том, что продлевается еще на одно поколение.

Мальчик. Все знаки при гадании указали на то, что принцесса Шучун носит под сердцем дитя мужского пола. Сияние лиц Моу могло затмить собой сияние золотых росписей в зале. Они с трудом скрывали упоение успехом и, кажется, уже ничуть не сомневались в том, что именно принцу Шэньгуну, сыну Моу Синьюэ, уготовано взойти на Яшмовый трон.

Чжучжэн сохраняла безмятежно приятную улыбку на лице, даже чувствуя, как в нее вонзается торжествующий взгляд императрицы. Глаза самой Чжучжэн обратились на скромно потупившую взор Шучун. Кто бы мог подумать, что эта худющая хошусская коза так быстро понесет! Теперь весь Цзиньянь будет благословлять ее чрево и молиться о ее здравии…

Когда смолкли пышные славословия, призывающие благословение Небес на принцессу Шучун и пожелания счастливого ожидания ей и ее ребенку, принц Шэньгун, серьезный худощавый юноша, за все празднование так ни разу и не повернувший лица к лучащейся скромным счастьем супруге, сошел со своего места.

Все так же не меняясь в лице, он принял из рук Ло Деминя церемониальный лук и колчан с четырьмя стрелами. Принцу предстояло по примеру своих предков пустить на все стороны света стрелы с извещением об ожидании нового поколения.

Государь Чжэнши следил за сыном задумчивым, чуть затуманенным взглядом. Вспоминал ли он о том, как девятнадцать лет назад так же выходил на террасу, чтобы пустить церемониальные стрелы, извещая мир об ожидании рождения своего первенца Шэньгуна? Или размышлял о судьбе своих сыновей и еще нерожденного внука?

Плавным слитным движением натягивая лук, Шэньгун выпустил две стрелы. Но, когда принц начал поднимать лук для третьего выстрела, его руки вдруг дрогнули и опустились.

По залу Вознесенного Сокола пронесся тревожный вздох. Если отец, узнав пол первенца, не может выпустить стрелы – это дурной знак. Император слегка нахмурился. Чуть заметно, скрытно за нефритовыми нитями. Чжучжэн сдала веер сильнее, сожалея, что не может подойти к нему ближе, положить руки на колени и успокоить.

Сначало казалось, что небо просто внезапно заволокло налетевшими невесть откуда тучами – так вдруг поблекли яркие краски и померкло сияние золота. Но тучи едва ли заставили бы принца Шэньгуна замереть, подняв лицо к небу. И не темнело бы все сильнее, словно посреди солнечного дня вдруг наступала ночь.

- Затмение, - простонал глава дворцовый гадателей, падая на колени и утыкаясь лбом в пол, - невежественный слуга смиренно извещает государя – солнце сокрыто.

Чжучжэн смотрела на охваченных смятением родичей императорского дома и сановников, допущенных на торжество. На то, как Синьюэ становится бледнее тофу под всеми своими румянами. Как оцепеневшая Шучун прикрывает свой пока еще плоский живот рукавами одежд. Как, не в силах совладать со своими чувствами, император Чжэнши медленно поднимается с трона.

Темнота заполняла огромный зал, растекаясь по нему, как пролитая тушь по бумаге, и огни, которые в спешке зажигали на своих пальцах заклинающие, едва справлялись со сгущающимся мраком.

«Что вам еще нужно? – хотелось закричать Чжучжэн, - какой еще знак убедит вас, что это дитя – предвестие горя? К какому предупреждению вы прислушаетесь?»

Так и не отправленная в полет стрела запада переломилась в сжатом кулаке принца Шэньгуна.

- Что это значит, - голос Чжэнши, перекрывший шелест подавленных вздохов, перекатывавшихся по залу, был совсем негромок. В нем не слышалось ни гнева, ни удивления. Чжучжэн знала, что именно это и является свидетельством запредельной ярости, охватившей Чжэнши.

Затмение солнца в день оглашения беременности невестки императора. Никто в Цзиньяне не сочтет это добрым знаком. С мстительной радостью Чжучжэн смотрела на то, как миг великого торжества Моу оборачивается прахом.

- Невежественные слуги смиренно молят государя внять словам! – гадатели простерлись ниц. Еще несколько мгновений назад эти люди предвкушали щедрую награду – четырехкратно превышающую награду за весть об ожидании девочки, - а теперь молили о снисхождении из-за того, что не смогли предсказать затмение… так истинными ли были их вести о том, что дитя во чреве Шучун является мальчиком?

- Все знаки указывали на благоприятнейший день.

Чжэнши сдвинул брови. Совсем немного, но этого было достаточно, чтобы привести в ужас все, присутствующих в зале Вознесенного Сокола. Когда император показывает свои чувства… значит, они слишком сильны. Гадателей наверняка будут с пристрастием допрашивать – не таили ли они дурного умысла, назвав день злого знамения благоприятным.

- Небеса в своей суровой мудрости послали нам знак в этот счастливый день, - совладав с собой, Чжэнши опустился обратно на трон, - за празднествами и повседневными радостями нам не следует забывать о неотвратимости Шестой Эпохи. Так пусть же ни одно наше слово, деяние и помысел не лягут на темную чашу весов, не ускорят тем ее приближение и не омрачат будущее нашим детям, что готовятся войти в мир. Мы смиренно и с благодарностью принимаем знак Небес и призываем наших подданных укрепить сердца, следуя по пути добродетели.

Пока он говорил, мрак, заполнявший зал, начали светлеть и рассеиваться. Закрывшая солнце тень отступала, возвращая миру сияние дня.

Чжучжэн склонилась вместе со всеми, почтительно слушая взвешенную торжественную речь государя. Чжэнша умел властвовать над ситуацией. Вот и сейчас сумел сгладить смятение людей своей речью. Но сплетня в народе, темный слушок о неугодности плода Шэньгуна… они останутся. И если не пожалеть серебра – умолкнут не скоро. Может быть, это подтолкнет Чжэнши к тому, чтобы наконец открыто объявить Шэнли наследником?

Чжучжэн прикрыла глаза и вознесла короткую горячую молитву Небесам.

***

«Мне страшно», - в очередной раз подумала про себя Юн Лифэн, вдевая нитку в иголку.

На нежно-розовом шелке распускались цветы дикой орхидеи. Оставалось вышить еще восемь, чтобы полностью завершить работу. Но сейчас сосредоточиться на вышивке никак не получалось. Стежки ложились неровно, вынуждая распускать их вновь и вновь. Если так пойдет и дальше, то исколотая иглой ткань просто придет в негодность, и весь труд последних месяцев окажется загублен.

Затмение внушило глубокий страх Юн Лифэн, но не только оно было причиной охватившего ее беспокойства. Дядя, советник Юн, порой беседовал в кругу семьи о своих делах, и Юн Лифэн не удаляли под предлогом того, что такие темы неприличны для девичьих ушей. Из этих бесед она почерпнула достаточно, чтобы смотреть в будущее с тревогой. Возможно, девице вроде нее и следовало бы побольше думать о цветах и нарядах, а не о делах державы, но эти дела напрямую касались семьи, к которой она принадлежала.