Возвышаясь над небесной гладью, далеко за пределами взора простого смертного, Боги восседали в своем Королевстве Света, дожидаясь прибытия ангелов. Небеса представляли собой полупрозрачную платформу, лишенную каких-либо растений. В самом сердце города возвышался белоснежный дворец, окруженный просторным двором. На удивление, вокруг замка не воздвигли стен, и дома обычных ангелов были разбросаны по округе. Все они выглядели до невозможности похожими друг на друга, и лишь семь роскошных усадеб, принадлежащих Архангелам, разбавляли однообразие этого места. Главная площадь всегда была наполнена музыкой и танцами, где небесные девы и юноши, подобно людям, убивали свое бесконечное время.

Фалкир, Бог света и созидания, был подобен раскаленному золоту, словно вылитому из самого Фебуса. От него исходил жар, согревающий пространство вокруг и наполняющий его силой жизни. Светлые волосы ниспадали до лопаток, переливаясь, словно лучи. Острые, изящные уши придавали его облику иномирное величие, свидетельствуя о его божественной принадлежности. На голове сверкал обруч с крупным камнем посередине, который ложился на его высокий лоб.

Рядом с ним восседал Эридан, Бог разрушения. Его кожа была темна, словно сама беззвездная ночь, и гладкая, как полированный оникс. Взгляд его, холодный и непреклонный, источал неоспоримую силу, в которой ощущалась древняя, первобытная власть. Его череп, лишенный волос, венчала изысканная тиара из серебра. Такие же острые уши, что были у всех Триединых, наделяли его облик демоническим ужасом. Каждый его вздох напоминал о грядущем конце всего сущего, а его молчание было более громким, чем любой голос.

Между ними, в гармонии света и тьмы, восседала Эквилитас, Богиня равновесия. Ее кожа была невероятно белой, как свежевыпавший снег, излучающая холодное сияние. Длинные серебристые волосы падали мягкими волнами до пят. Черты лица были тонкими и изящными, а глаза — разными: один светлый, почти ослепительно белый, а другой темный, как глубокая бездна. Легкие одежды, словно сотканные из эфира, струились вокруг нее. Подчеркивая ее мистическое величие, на голове сверкал тонкий обруч, похожий на тот, что носил Фалкир.

Сквозь яркий свет, отражающийся от белоснежных стен дворца, один за другим начали прибывать ангелы. Один из них, шагнул вперед, склонив голову в почтении, его голос дрожал от напряжения.

— О, Триединые, мы пришли доложить о Светлом Владыке Валоры. Он сблизился с демоницей и… — ангел замер, прежде чем произнести это вслух, — разделил с ней ложе.

Зал наполнился тишиной, словно сами Небеса замерли в страхе, затаив дыхание перед его яростью. Когда Фалкир поднялся с трона, его свет вспыхнул с такой беспощадной силой, что ангелы, оказавшиеся слишком близко, испепелились на месте, их тела рассыпались в воздухе золотистой пылью.

— Снова! Он вновь осмелился нарушить наш закон! — прогремел разгневанный Бог созидания.

— Но разве он может пойти против своей крови? — лениво пробормотал Эридан, лишь равнодушно пожав плечами. — Значит он ничего не нарушил.

— Мне безразлично, как он это делает, Эрид.

— Чего еще мы могли ожидать от этого дитя? Миран всегда был слишком мягким. Связь с демоницей лишь подтвердила это. Но разве не к этому все шло? — усмехнулся разрушитель. — Рано или поздно это произошло бы.

— Молчи! Тебе ли, кого смертная женщина обвела вокруг пальца, говорить подобное?! Небеса не потерпят подобного осквернения! — Его голос дрогнул. — Снова.

Эквилитас, наконец, нарушила тишину. Чуть сдвинув аккуратные брови к тонкой переносице, как бы оценивая происходящее, она встала с места. Ее локоны мягко потянулись за ней шлейфом, словно тысячи серебристых нитей.

— Создатель повелел не трогать дитя, чьим именем названо малое светило. При любых обстоятельствах. — Дева стояла напротив созидателя, глядя на него сверху вниз.

— Но дьяволица — это не те обстоятельства! — Фалкир вскочил.

— Фал, — ее голос был почти уставшим, — наш Отец не обязан раскрывать нам все детали своего великого замысла.

— Забудь о нем, Эквил! Где он теперь? Наш мир разваливается на части, а мы не можем даже пошевелить пальцем! — Его глаза вспыхнули гневом. — Нам нужно наслать на них новое Бедствие.

Раздался оглушительный звук пощечины. Как вспышка молнии, яркий свет вспыхнул от божественного соприкосновения. Фал отпрянул, ошарашенно шагнув назад, его тело напряглось, заиграло мышцами. Ангелы вокруг них переглянулись, затем, не произнеся ни слова, начали медленно покидать Небесный дворец. Лучше не попадать под гнев Богов — это всегда приводит к катастрофе.

— Наслать бедствие пора разве что на тебя, неуч! Хвала Отцу, что силы разрушения не достались такому как ты! Ты должен был следить за душами, но позволил демону взять власть в свои руки! — Эквил схватила мужчину за шею, сдавив ее с такой силой, что сияющая кожа промялась под ее когтями.

— А ты, как я помню, должна была поддерживать равновесие! — язвительно зашипел созидатель.

— Прекратите немедленно! Какой пример вы подаете нашим подданным? — Решив положить конец этому безумию, Эридан вскочил с трона и встал меж Богами, мягко касаясь темными ладонями их светлых плечей. — Мы все не справились со своими задачами!

Отпустив шею Фалкира, Богиня отступила, закрыла лицо рукой. Разрушитель был прав. Ирония того, что именно он выполнял ее роль заставила ее смутиться. С того времени, как они прибыли в этот мир, минуло не одно столетие. Их Отец дал наставления, прописал Аэлорию, создал идеальный мир, где каждая тварь будет жить счастливо. Но идеальный мир оказался чем-то недостижимым и как только Создатель исчез — все пошло не как надо. Равенство превратилось не в цель, а в процесс, который всегда оставался за пределами достижения.

Зачем он покинул их, детей своих, оставив в этой безбрежной бесконечности дней? Он создал место, полное парадоксов, где не существует простых ответов, а каждый шаг вперед ведет к еще большему количеству вопросов. Отец заложил в их сердца чувства, которые не были предусмотрены для его идеального мира, и теперь они тянули Богов вниз, в трясину разногласий и страданий.

Создатель расстелил перед ними целый мир, настолько разный, что понять каждую его часть было нереально. Мир, полный контрастов, где все живое стремится к единству, но не может достичь его, потому что наделенные чувствами существа изначально предназначены для внутреннего конфликта. Триединые всегда стремились упростить систему, искоренить различия, разрушить преграды между народами, уничтожить языковые барьеры, чтобы создать мир, свободный от ссор и войн. Но чем больше они пытались сделать мир однородным, тем больше он терял свою подлинность и жизнь. Может, эволюция движима страданиями? Может, это Боги ошиблись, ступили на скользкую дорожку? Знать этого они не могли.

Тьма. Непроглядная и кромешная. Боль. Части тела Мессии стремятся срастись воедино, но наложенные печати мешают. Его сознание возвращается лишь на мгновения, каждый раз накрывая волной мучений и вновь растворяясь в пустоте. Как будто он бесконечно тонет в глубоком Тарнэйре, захлебывается в собственных страданиях.

«Кто я? Что я здесь делаю?» — эти мысли исчезают так же быстро, как и приходят, оставляя лишь призрачные тени воспоминаний. Между проблесками сознания он ощущает, как куски его плоти медленно двигаются по направлению к голове, но путь до нее слишком долгий.

«Зачем? Почему я тут оказался?»

Бесконечные попытки разорвать магические оковы ослабляют его душу. Каждая печать жжет Нортона изнутри, лишая сил, словно она не просто удерживает его тело, а вытягивает последние остатки воли. Земля давит на него, сырость проникает в самое нутро. Похороненный заживо, парализованный и ничтожный. Ужас и отчаяние охватывают Мессию, а затем отступают вместе с ушедшим сознанием. Он не может умереть.