Полковник рефлекторно отшатнулся, пытаясь прийти в себя.

Ну-ну, ты у нас уже не маленький, переживёшь. Служи, солдат.

Стэнли шёл по коридору, щурясь от света голых ламп, шёл в полном одиночестве под звуки эха собственных шагов. Нужно обдумать план возвращения, ведь в эти болота нетрудно попасть, очень легко тут пропасть без следа, а вот выбраться отсюда так, чтобы тебя не взяли где-нибудь в Саянских горах, уже куда сложнее.

Но и это, в общем, вопрос решаемый. А вот как понимать срочный вызов Цагаанбат, появление на горизонте не кого-нибудь, а самого директора Баума – так с ходу и не скажешь.

И ещё Стэнли беспокоил тот факт, что близнецы продолжали молчать, несмотря на его продолжающийся настойчивый зов.

Беспокоил, ха. Стэнли уже готов был в связи с этим по-настоящему паниковать.

Безумие и боль, подхлёстывающие друг друга, поочерёдно накатывающие на серые полимерные стены башен, разбивающиеся о них с яростным криком и вновь разбегающиеся для бессмысленного броска.

От боли и безумия тут кричало всё, каждое перекрытие, каждое стекло, каждый кабель, каждый нерв, каждое сухожилие, каждая душа.

Только что спокойно пробиравшийся сквозь толпу подросток с пустыми глазами наркомана мог внезапно ощериться, забиться в угол и начать оттуда выкрикивать нечто бессмысленно-агрессивное, после чего безумно расхохотаться и завыть на белеющую в сером небе «люстру» наблюдателей из числа «красножетонников».

Вполне благополучный клерк, уверенный в себе представитель корпоративного криля – одет в добротное пальто из искусственной шерсти ламы, на предплечье дорогая модель «гоутонга», на голове «визор», под мышкой портфель как признак сословия – столкнувшись случайно плечом с кем-нибудь из подвернувшегося на пандусе «быдла», вдруг выхватывал из кармана безумно дорогой экранированный разрядник и принимался палить в белый свет, как в копеечку, после чего кончал с собой, выбрасываясь в двухсотметровую пропасть за ограждением.

Пожилая домохозяйка, живущая на корпоративную пенсию давно не встающего и не разговаривающего мужа, безо всяких причин останавливалась на самом проходе, и стояла там, не обращая никакого внимания на толчки и ругательства со всех сторон. Долго стояла, пока её не забирала вызванная кем-то соцслужба. Она просто разом забывала, кто она, что тут делает, и куда ей теперь идти.

Обычные истории огромной агломерации, лишние строчки в суточных отчётах. Бытовые драмы без причин и последствий, кроме очередного трупа, пропавшего без вести или же просто увезённого в итоге в муниципальную богадельню, где, как известно, даже здоровые долго не живут.

Какое кому дело, что их число только за последние полгода удвоилось.

Какое кому дело, что подобное творилось сейчас по всей метрополии, задевая даже лунные города, но почему-то не касаясь дальних колоний.

У тех, впрочем, были свои проблемы.

А Земля продолжала собирать статистику.

Массовые побоища возникали словно ниоткуда, по мановению руки невидимого дирижёра обычно внешне бесстрастные, словно замороженные люди разом превращались в кровожадных монстров, готовых рвать друг друга зубами и ногтями. Безупречными искусственными зубами, которые никогда не изотрутся и не заболят, и идеальной формы полированными ногтями, произрастающими из пересаженной корневой матрицы, которая гарантированно позволяет превратить ваши пальцы в произведения искусства.

На месте побоищ некоторое время лежали изувеченные тела, потом их убирали, пандусы мыли специальными растворами, заменяли изломанные ограждения, и всё начиналось заново – до следующей вспышки немотивированной ярости.

Стэнли хаотично перемещался по Мегаполису, с трудом отдавая себе отчёт, чего он этим добивается.

Как давно его не было в подобных местах. Так давно, что рассудок писаря уже почти отказывался воспринимать это как реальность. То, что в болотах Сибири и горных пустынях Саянских гор ощущалось как накатывающийся на планету вал вселенской катастрофы, от которого хотелось бежать, бежать, бежать куда глаза глядят, тут, у самого подножия этого вала, обретало совсем иные масштабы и затрагивало уже не столько тонкие струны души Стэнли, сколько самое его органическое нутро, скручивая кишки узлами спазмов, пережимая нервные каналы горячечным пульсом, до предела натягивая межпозвоночные сухожилия, пока всё его тело не превращалось в единый комок боли, которая заглушала всё остальное.

Того, кто не верил в существование Матери, следовало насильно доставлять сюда, в самое нутро гигантской агломерации, построенной на месте уничтоженных в катаклизмах начала XXI века европейских городов, тут всё сразу становилось на свои места. Мать была не Матерью, а самой сутью, и не Земли в целом, а только и столько человечества. Уникальное собрание всего прекрасного, но и всего самого отвратительного, что было в людях. Раньше её незаметное присутствие могли ощутить разве что возвращающиеся из многолетних экспедиций астронавты, ощущать так же остро, как голод и жажду. Но теперь, о, теперь, когда Мать умирала, обречённая самой своей природой на то, чтобы до конца вкусить человеческого безумия, её существование чувствовал каждый.

Большинство этого даже не сознавало, воспринимая удушающий смрад миллионов людей вокруг как нечто привычное и естественное. Никому и в голову не приходило задуматься, почему на него секунду назад нахлынула волна тошнотворной ярости. А это в толще офисной башни мимо его прекрасно кондиционированного лифта бизнес-класса в добрых пяти метрах, за двумя металполимерными перекрытиями пронеслась набитая под завязку кабина с простыми работягами, по подряду ремонтирующими один из уровней. Мать всегда была лишь средой, как воздух, как вода. Без них нельзя жить, в этом смысл их необходимости каждому человеку, но воздух и вода ещё и могут передавать звуки. Так мы слышим. Мать в порыве отчаяния пыталась вразумить своих детей, транслируя между ними панические волны отчаяния.

И тем самым только приближая свою гибель.

Окончательный распад ткани человеческой ноосферы был неизбежен, Стэнли это отчётливо понял в первый же день пребывания в Мегаполисе, когда, борясь с рвотными позывами, ползал по пятизвёздному номеру корпоративного отеля «Сейко» в поисках источника столь бурной реакции собственного организма.

Температура, влажность. Лёгкий ароматизатор витал в воздухе. Даже долгожданная ванна (дорогое удовольствие!) не принесла обещанного облегчения. Потому что ни воздух, ни вода тут были ни при чём. Это были люди. Миллионы людей. С их подленькими мыслишками, пустыми эмоциями, бессмысленными судьбами, злобой, похотью, завистью, алчностью, всеми прочими истинными добродетелями современного жителя агломераций, корпоративного служащего не только в рабочие часы, но круглые сутки.

Стэнли только теперь понял причину той ярости, которую вызывало у Соратников упоминание корпораций. Они упустили момент, когда была пройдена точка невозврата, эти спруты захватили всё, до чего сумели дотянуться, и главное – они поработили души, а значит обрекли Мать на гибель.

Стэнли не мог даже подумать, что будет, когда это случится.

Все упадут замертво? Сойдут с ума? Превратятся в пустых биороботов с бессмысленно таращащимися на мир слепыми глазами?

Нет, вряд ли. Человек спокойно живёт на дальних планетах.

Просто уйдёт нечто бесценное, невозвратимое, невосполнимое. Но с этим живут. Да, Стэнли?

Думать вообще не хотелось, хотелось куда-нибудь скрыться, туда, где эта тошнотворная атмосфера гнойного бокса муниципального госпиталя бы чувствовалась не так остро. И Стэнли попытался воспользоваться традиционным рецептом.

Три таблетки транка под язык, визор на глаза, утопить тело в объятиях комфортного кресла, активировать имплантанты через привычно зашелестевший кулерами «гоутонг», картинка пошла. Привычный уютный виртуальный мирок интервеба.

Тут продолжался всё тот же ад.

Не спасала и вполне ожидаемая пустота – сколько лет прошло с тех пор, как это паразитное пространство в недрах взломанных корпоративных клаудов стало запретным для обычных любителей анонимного общения. Стэнли за все несколько часов пребывания в интервебе не встретил тут ни одного человека, пользоваться же инфопространством для обмена оперативной информацией агенты Корпорации могли и без помощи громоздких визуализаций аватар, для этого существовали десятки более простых протоколов, а подобные Стэнли ностальгирующие олдфаги, видимо, окончательно повывелись.