Для фанатика есть только символ веры, лежащий в основе каждого его вздоха, каждого жеста, каждого движения. А тех, кто этот символ веры не разделяет, фанатик бросит в топку вершащейся истории ещё вернее, чем своих братьев по вере. Впрочем, с ними он тоже не будет церемониться.

А ведь ещё вчера казалось, что войны тридцатых годов XXI века давно остались в прошлом.

Стало по-настоящему страшно.

Стэнли шёл по обезлюдевшим улицам, вжимая голову в плечи.

Но потом ему пришла в голову мысль.

Фанатики никогда не сомневаются.

Для них главное – соответствие канону, точность толкований священного знания, неотхождение от буквы и духа горних постулатов. Всё остальное – жизнь, смерть, чьи-то судьбы, а хоть бы и всего мира – фанатиков не волновало.

Этим двоим, Стэнли чувствовал каждой клеточкой своего тела, было не всё равно. Они беспокоились не о своей вере, они беспокоились о своих людях, о человечестве в целом, пусть оно и захвачено в липкие тенета прогнивших насквозь корпораций. Им важна была цель и смысл, а не следование каким-то там догмам. Ромул и его Соратники – для двух собеседников они не были богоподобными лидерами, чьё слово – закон сам по себе.

Им было важно знать.

Точно так же, как для Стэнли было важно помнить.

А значит, не всё потеряно. К чёрту интервеб с его анонимными склоками и высоким, но никому не нужным искусством. К чёрту толпы бессмысленного набского стада.

Стэнли, ты боишься войны?

Что тебя в ней пугает?

Боишься за собственное будущее? Какое у тебя будущее, ты, простой сетевой червь, только по недоразумению осознающий себя.

Боишься за свою жизнь? Ты, прочно сидящий на велфере стареющий подросток, всю жизнь проведший в самых глухих недрах Босваша, света белого не видевший и даже не мечтающий когда-нибудь чего-нибудь добиться.

Боишься за других? В отличие от той парочки, тебе плевать на людей. Ты социопат в нескольких поколениях, вообще непонятно, как ты смог появиться на свет, потому что уж у тебя потомков точно не предвидится, ты, любитель виртуальных утех. А трусы потом лавадора отстирает.

Твоя жизнь ничего не стоит даже в собственных глазах, ты сам – ноль.

Так чего же ты сейчас боишься?

Только одного – что завтра настанет, а тебе в нём не достанется даже той скромной роли, которая у тебя есть сейчас?

Ты писарь, Стэнли.

Ну так и делай своё дело.

Портал просипел звуком гигантской присоски, отдираемой от приросшей к ней поверхности.

Секунд пять приходило в норму зрение, Джон с проклятиями выскочил из кресла. Твою же мать, опять под тобой лужа.

Вот, вот, смотри, как ты жалок.

Страшно ему, холи щит.

Что угодно. Любая война, любой катаклизм. Лишь бы быть хоть кому-то нужным.

Но кому нужен писарь, которому нечего записывать?

Значит, он больше не будет писарем.

Но кем?

Кем скажут.

Полчаса спустя Джон уже дрожал на стылом ветру, коченея от промозглой мороси.

Он довезёт сегодняшнюю запись, но кое-что он добавит и от себя.

Те двое назвали близнецов Хранителями.

Ну, что ж, посмотрим, доверят ли они ему не только хранить чужие секреты.

Собрание было назначено на традиционное время – час дня по Гринвичу. Поэтому в «Хао Чжиюань», головной башне земельного филиала «Янгуан Цзитуань» сектора Гуанчжоу, уже с раннего утра стоял бедлам.

Технические службы носились по коридорам, пугая своими странными приборами «красножетонников», которым сегодня не удавалось даже рта открыть. Техники, пользуясь важностью момента, норовили отомстить безопасности за ежечасные унижения со справками-формулярами, как будто наличие справки как-то могло повлиять на то, в чём «красножетонники» ни черта не понимали – на информационную защиту. Сейчас важнее всего была она.

В честь грядущего собрания случилось и вовсе невозможное – вылезли из своих нор «желтожетонники» из числа местного начальства, принявшись подслеповато бродить по слишком освещённым и слишком просторным для них помещениям, впрочем, техникам они не мешали, да и вообще всей этой суеты не понимали. Делов-то, обеспечить синхронизацию децентрализованного защищённого канала с двойным резервированием в восходящем и нисходящем направлении. Вся остальная беготня представлялась им ненужной суетой с целью пустить пыль в глаза большим шишкам.

В общем, так всё и было.

Остальные носились как оглашенные, путаясь друг у друга под ногами и то и дело начиная переругиваться визгливыми голосами. Лишь часам к семи, когда ещё не прилетел никто из основных участников, и только эксперты вроде советника Ма Шэньбина ждали начальство в гостевых залах, всё начало постепенно успокаиваться. Проекторы и голокамеры были расставлены, физические каналы связи проверены, а «желтожетонники» к собственной радости убрались в свои кельи колдовать над балансировкой нагрузки и проверкой динамической криптозащиты.

Тут же, понятное дело, в ход пошла обслуга, подпорченный техниками декор выправить, цветы по вазам расставить, полировку лишний раз везде протереть. За ними сонно наблюдали скучающие «красножетонники» и «белые». Первые уже три раза обошли все помещения и просветили все стены, с тех пор развлекаясь только перекличками снайперов на точках, последним же, по причине отсутствия покуда начальства, и вовсе нечем было заняться, делопроизводство начнётся позже, когда кто-нибудь до чего-нибудь договорится. Или не договорится.

Если бы кто-нибудь из неянгуанской юрисдикции собрался посетить совещание лично, тогда другое дело, была бы такая бумажная вакханалия, что дым бы стоял, а так «белые» давно уже раза по три сверили друг с другом списки участников, завизировали что надо где следует и теперь насупленно клевали носом, сидя вдоль стеночки на одинаковых стульчиках, в одинаковых белых костюмчиках, каковой атрибут давно уже служил визитной карточкой их бюрократической касте.

Ма Шэньбин наблюдал за ними через стекло своего гостевого кабинета и размышлял о том, что пока вот эти хао чжиюань будут терпеливо ночевать на станциях монорельса, опоздав на поезда после ночного совещания, пока они будут продолжать себя вести подобно робо-уборщикам – нажал клавишу, и он выключился, смотрит себе в одну точку, делает вид, что не спит. Вот пока эта армия офисного криля не интересуется ничем, что расположено дальше его носа и наступит не скорее завтрашнего утра, с корпоративным болотом ничего не будет.

Потому что эти ребята в белом даже о собственной карьере не думают, они уже и так достигли того максимума, на который их отцы и деды даже рассчитывать не могли.

Сидят в чистом светлом сухом прохладном офисе, ничего не делают и получают за это кредиты, которых достаточно, чтобы содержать все три десятка бесполезных родственников, которых они не видят неделями.

Они счастливы уже тем, что раз в году на пару недель им дают прокатиться за счёт корпорации куда-нибудь на горные озёра, а на Новый год позволяют пару дней провести с семьёй. И каждый, кто хоть словом посягнёт на их жизненный уклад, будет растоптан лавиной белокостюмных бессловесных клерков, ежедневно выдающих справки, проставляющих визы или пересылающих письма от одного начальника отдела другому заму такого же начальника такого же никому не нужного отдела.

Предложи им повышение, первая реакция – страх.

Сонм людишек, чья работа вроде бы и состоит в том, чтобы что-нибудь решать, но которые на самом деле до колик боятся совершить что бы то ни было.

Они признают только один вид движения вперёд – чеканный шаг на месте.

«Белые» были единственной кастой, в которой у Корпорации почти не было своих людей. Политикой и мировыми событиями они не интересовались, даже жизнь знаменитостей и скандалы в высших корпоративных эшелонах их не задевали. Нужно было совершить очень неординарный поступок, чтобы их хотя бы чем-то заинтересовать, не говоря уже о том, чтобы кто-то из них стал вдруг работать за идею, с целью служения каким-либо идеалам.