С Аркашей и остальными уже беседовали, и протоколы допросов Святослав читал. Вот только вынужден был признать, что вопросы пусть задавались правильные, да все равно не те.

– Заодно и поглядит пускай на людишек, а то мало ли…

– Думаете, найдем еще… проклятых?

– Чем старые Боги не шутят? – Казимир Витольдович стряхнул с рукава пылинку.

В госпитале было тихо. Не то чтобы в этой тишине имелось нечто странное, но Астра все равно нервничала.

Утром.

Когда отводила зевающую Розочку в сад, убеждая себя, что всенепременно поговорит с нянечкой, но стоило той глянуть на Астру, и слова застряли в горле, а руки мелко противно задрожали. И потом дрожали, когда она подбирала слова, пытаясь все-таки донести до этой крупной всем недовольной женщины, что Розочка – обыкновенный ребенок, что ничем-то она не отличается от детей иных. А та слушала и глядела, и хмыкала, показывая всем видом, что ей-то лучше знать, кто обыкновенный, а кто дивье отродье. Стоило же Астре замолчать, как женщина поднялась и веско произнесла:

– Шли бы вы работать, мамаша. Небось опаздываете.

И сказанные слова опять же пробудили тревогу.

Опаздывает.

И вправду опаздывает. Снова. На троллейбус, который не станет ждать. И не стал. И пришлось идти пешком, спешить, бежать, хотя, конечно, никто-то ее за опоздание ругать не станет, но все равно ведь неудобно. Неправильно. И с каждым шагом непонятная иррациональная эта тревога лишь нарастала. А уже в госпитале окончательно оформилась. И Астра поняла, что сегодня что-то случится. Обязательно. И это что-то будет касаться ее, Астры, жизни. И вряд ли изменит ее к лучшему, скорее уж наоборот.

Пытаясь избавиться от этого чувства, она заглянула в реанимацию, убеждаясь, что парень и вправду пошел на поправку, что нужды в ее способностях нет, и это хорошо. Разве что боль уменьшить бы. И она шагнула даже к кровати, но, встретившись с яростным взглядом пациента, отступила.

Странные все-таки существа люди. И она, Астра, наверное, никогда не научится их понимать.

– Злится? – Анна Николаевна все поняла верно. – Не бери в голову. Он не на тебя злится.

– А на кого?

– На всех.

– Почему?

Наверное, глупый вопрос. И сама Астра не слишком умна, но сегодня как никогда ей хочется поговорить хоть с кем-нибудь.

– Почему… потому что ему больно и плохо. А еще потому что ты красивая девочка, у него же на всю жизнь шрамы останутся, и такие, которые красивых девочек пугают.

– Я не боюсь.

– Это ты, – Анна Николаевна раскалывала карты по стопкам. Работала она неспешно, но, странное дело, и в этой своей неспешности она всегда и всё успевала. – А другие будут пугаться. Невеста его второй день не заглядывает. И от этого у него мысли нехорошие… и правильные.

– Может, просто ей тяжело?

– Тяжело. И ему тяжело. А еще они сейчас поняли, что подвиг – дело минутное, порыв души, но вот с последствиями этого самого порыва ему всю жизнь жить придется.

– Думаете, он сожалеет? – Астра приняла стопку карт, которые следовало бы передать в регистратуру.

– Допускаю. Но признаться себе не признается.

– И что… с ним будет?

– Понятия не имею. Если сильный человек, то справится. И со шрамами, и с невестой, и с остальным. Друзья помогут.

– А если слабый?

– Слабому помочь куда как сложнее. Да и не всякая помощь на пользу пойдет, – Анна Николаевна передала лист. – Таблетки вот разложи. И успокойся. Что-то с тобой сегодня не то.

– Не то, – согласилась Астра.

– С Розочкой неладно?

– Скорее со мной.

Она, Астра, похоже слабая, ни с чем-то справиться не способная, таблетки и те норовят из рук выскользнуть. И путаются.

Не хватало еще.

Это все страх.

Но чего она боится? В госпитале, который знает едва ли не лучше Анатолия Львовича. В госпитале ей всегда было спокойно, куда спокойнее, чем дома. А тут… сердце не на месте. Еще одно выражение, смысл которого недавно был непонятен, а теперь вдруг Астра его, нет, не поняла, но почувствовала.

И вправду не на месте.

В груди оно, стучит, трепещет, а все равно не на месте.

И дышать больно.

Но с таблетками она разобралась. И с картами. Собрала термометры по палатам, раздала лекарства. Нашла в себе силы улыбнуться и не услышать шепоток за спиной.

Пускай.

И уже почти успокоилась, ближе к обеду, когда больничные коридоры наполнились ароматом еды, почти поверила, что страх ее обыкновенный, пустой, когда увидела Эльдара.

– Здравствуй, – сказал он, неловко улыбаясь. – Я так и знал, что найду тебя здесь.

Треклятое сердце ухнуло куда-то вниз, а в висках забилось одно: бежать. Бежать и прятаться. И…

– Мы можем поговорить? – поинтересовался Эльдар, озираясь. – Где-нибудь, где нам не станут мешать.

– Идем, – она нашла в себе силы произнести это слово.

И развернуться.

И пойти спокойно, сосредоточившись на том, чтобы именно идти. Шаг за шагом. Дверь в процедурную заперта, но ключ здесь, в кармане.

– Неприятное место, – Эльдар любезно придержал дверь. – До сих пор как вспомню уколы эти.

– Они тебе жизнь спасли.

Пахло спиртом, касторкой и еще дезинфицирующим средством, от которого руки сохли на раз.

– Это да… это точно… они и ты… и мне жаль, что так получилось.

Он не стал садиться, хотя имелась в процедурной кушетка, куда Эльдар пристроил пальто. Пальто хорошее, шерстяное. И костюм на нем сидит так, что становится понятно – на заказ шит.

…матушка полагала, что иначе невозможно, что любую одежду следует именно шить и непременно у отличной портнихи, иначе эта одежда глядеться не будет.

Часы на запястье.

Запонки то ли золотые, то ли золоченые. Галстук. Эльдар стал будто бы старше, серьезнее. И больше не стеснялся своего роста, но при нем, столь же невысоком, умудрялся глядеть на людей сверху вниз.

– Зачем ты приехал? – Астра задала вопрос, который ее мучил, и поняла, что дышать стало легче. И тревога, терзавшая ее с утра, исчезла.

– За дочерью.

– Нет.

– Астра, дорогая, я пришел лишь потому, что помню, чем тебе обязан.

Вряд ли.

Интересно, а если бы она не пожалела его тогда? Если бы не решилась в очередной раз сделать больше, чем должна бы? Выжил бы он вовсе? И как бы сложилась судьба самой Астры?

– И я не хочу обижать тебя. Но подумай сама. Со мной девочке будет лучше. Что ты ей дашь, кроме комнатушки в коммуналке, сомнительного сада или школы, в которой на нее будут смотреть, как на чудовище? А потом что? Повторение твоей судьбы?

– Чем плоха моя судьба? – странно, но теперь, когда страх отступил, получалось говорить спокойно.

– А чем хороша? Сидишь в этой дыре и делаешь вид, что счастлива? Работаешь какой-то жалкой медсестрой, мечтаешь стать врачом, но тебе этого никогда не разрешат. Я же могу ей дать нормальную жизнь!

Он и вправду в это верит?

– Почему теперь?

А вот теперь вопрос Эльдару не понравился категорически.

– Больше пяти лет я ничего о тебе не слышала. Ты не писал. Не звонил. Не пытался как-то… не знаю, узнать, что с нами. А теперь вдруг она стала тебе нужна? – Астра склонила голову и прищурилась. – Хотя… кажется, я вижу, почему. Ты болен.

– Это ничего не меняет.

– Меняет, – не согласилась Астра.

Болен.

Не сказать, чтобы серьезно. Он достаточно разумен, чтобы время от времени навещать целителей. И сперва этого хватало. Жизненные силы наполняли хрупкое тело, ложились на стабилизированные Астрой потоки, и болезни отступали.

Только…

– Ты в Москве живешь? – спросила она, склонив голову.

…первыми засбоили почки. Сперва едва-едва, причиняя лишь малые неудобства, справиться с которыми, однако, штатный целитель не сумел. Следом подтянулся мочевой пузырь, воспалилась простата, ныне глядевшаяся этаким алым тревожным пятном.

Ему, должно быть, не просто неудобно, но мучительно даже, особенно по ночам.