Круг огня, окруживший эльфа, вспыхнул нестерпимо ярко, с незаметной для глаза скоростью структуры метнулись к темной фигуре… и погасли. Только свечение браслетов чуть усилилось.

– Единственная сложность возникла с аккумуляторами, – продолжал между тем Сергей Ильич. – Починить мы их не смогли, пришлось использовать свои разработки. Так что есть некоторый предел энергии, который комплекс может усвоить. Но у тебя столько энергии просто нет. А в остальном мы восстановили функции комплекса полностью.

Окружающее пространство вдруг пришло в движение. Семен, ожидавший нападения, отпрыгнул в сторону, схватил Алиту за руку, но тут же заметил, что это движение не представляет для него опасности. Все мелкие и не очень предметы, рассыпанные вокруг: пули, гильзы, автоматы, осколки камня вдруг поднялись в воздух и, набирая скорость, устремились к фигуре в светящихся браслетах. Каждый предмет, подлетая на достаточно близкое к цели расстояние, вдруг вспыхивал ярко-красным светом, так, что скоро вокруг противника образовался шар цвета красного каления. На долю секунды Семен поверил в победу, но тут же увидел, что шар пропал, а враг стоит невредимый в середине круга расплавленного камня. Пахло горелым металлом. Сергей Ильич перешагнул через багрово светящийся круг и остановился. До него оставалось метров пять.

– Ты невнимательно слушал, – произнес он укоризненным тоном, – я сказал: восстановили полностью.

Эльф наклонил голову:

– И…

– Тоже, – кивнул Сергей Ильич.

Дальнейшего Семен не увидел. Происшедшее заняло не более секунды и было незаметно для человеческого взгляда. Размазанное движение, занявшее ползала, размазанные вспышки, ветер и слитный многоголосый звук – вот и все, что ощутил Семен, перед тем как увидеть, что Рорик лежит, буквально пришпиленный к каменному полу несколькими металлическими штырями, в которых Семен с удивлением узнал стойки наружной металлической ограды. Алита всхлипнула, вырвала руку и бросилась к эльфу.

– Не стоит так переживать, – иронически заметил Сергей Ильич. Браслеты ярко светились, он был местами опален, местами ранен; из нескольких порезов текла кровь, но на ногах стоял твердо и падать в обморок, как это ни печально, явно не собирался, – с его регенерацией дай ему часа три-четыре, опять будет прыгать, как козлик.

Алита повернула голову и с надеждой взглянула на говорившего, но тот сделал неприступное лицо:

– А вот этого, моя дорогая леди, я никак допустить не могу. И не просите.

Алита вскочила и, сжав кулачки, бросилась на Сергея Ильича, подбежавший Семен едва успел схватить ее за талию и оттащил назад. Алита всхлипывала и вырывалась.

– Благодарю тебя, смелый рыцарь, – Сергей Ильич отвесил насмешливый поклон, – я предпочту провести еще три таких боя, чем подвергнуться нападению разъяренной женщины.

Алита обмякла и зарыдала. Семен стоял в растерянности.

– Ладно. Как видишь, Семен, у тебя уже не осталось никакого выхода. Так что думай. Хотя – какого черта! Даю тебе минуту, и либо ты идешь со мной добровольно, либо остаешься лежать здесь. Девочкой можешь не прикрываться, даже если бы тебе и хватило духу взять ее в заложники, у тебя все равно нет никаких шансов.

Семен задумался.

– Ну, что надумал? – скучным голосом поинтересовался Сергей Ильич.

– Да вот, считаю, – ответил Семен, – сколько будет двадцать пять тысяч помножить на три шестьсот да помножить на двадцать четыре да на триста шестьдесят пять да еще на десятку?

– Что за ерунда? – Сергею Ильичу загадка не понравилась, и отгадывать он ее не собирался. – И сколько же получается?

– Много получается, Сергей Ильич, – ответил радостно Семен. – Я б даже сказал, до хрена, извините, получается.

И бросил в него небольшую пластинку, изготовленную словно бы из вулканического стекла.

Бросил, одновременно падая спиной назад во все еще открытый люк и увлекая за собой безвольную Алиту. Последним движением он свободной рукой закрыл Алите лицо.

Потом взошло солнце.

Семен очнулся от холода и сразу понял, что полет в двадцатиметровую шахту не прошел для него даром, Семен даже застонал от боли. И тут же услышал сбивчивый шепот, прерываемый всхлипываниями:

– Потерпи, не шевелись, ты за что-то зацепился, пока падал, я, как смогла, перевязала, но кровь все равно течет.

Семен только сейчас ощутил под головой чьи-то колени.

– Алита? – спросил он шепотом и улыбнулся.

– Молчи, береги силы. Нас скоро обязательно найдут, вот увидишь, все будет хорошо, ты только теперь не умирай, я для тебя все, что хочешь, сделаю, Семен: хочешь, я разрешу тебе в комнате курить? Ты только не умирай, прошу, я не смогу без тебя.

Семен поморгал, но все равно видел только ослепительную, выжигающую глаза вспышку на черном фоне. Шумела текущая вода. «Коллектор», – подумал Семен. – Неужели Алита меня вытащила? Хорошая девочка. Было бы неплохо, если бы нас действительно поскорее нашел… кто-нибудь, не хотелось бы ее огорчать». И ответил успокаивающе:

– Не бойся… нас, тверских, так просто не убьешь.

И никто не видел, как двадцатью метрами выше на месте черного эллипсоида вдруг появился жутко багроволицый человек в чудной одежде. Человек упал на колени и стал жадно глотать воздух. Цвет лица понемногу приобретал нормальный оттенок. Человек открыл глаза, и выражение отчаяния на его лице сменилось надеждой, а потом – безмерным удивлением.

– Во дают, – негромко сказал он. Смахнул с себя пепел, посмотрел на проплывающие над головой облака и пробормотал: – Опять я все самое интересное пропустил.

Выбрался на относительно ровный участок и замер в удивлении.

То, что это шавелар, Вадик понял сразу, несмотря на то, что никогда их раньше не видел. И, несмотря на его состояние – совершенно ясно было, что никакая регенерация ему уже не поможет, – это скорее следовало назвать остатками шавелара. Но удивил Вадика вовсе не вид шавелара и даже не то, что он еще был жив, удивили его глаза – наполненные безграничным счастьем. Глаза человека, вдруг понявшего, что его человечеству больше не грозит гибель.

Тим пробирался через толпу людей. Люди стояли плотно и пропускать подростка особо не стремились, так что Тим вовсю работал локтями и коленями, протискиваясь к своей цели. Никто, впрочем, по этому поводу не возмущался.

Этот сон Тиму был знаком. В различных вариациях, он снился ему уже неделю. «Опять», — уныло подумал он, лежа под одеялом в каком-то совсем другом месте и времени. Он вроде бы даже приоткрыл там глаза, чтобы в душном полумраке своей комнаты разглядеть слабые очертания письменного стола и яркие зеленые цифры китайского будильника. Сейчас вполне можно было напрячься, разорвать связь с нелепым надоевшим сном — и если не проснуться, то хотя бы додремать спокойно.

Но глаза отметили время (6.56), и непроснувшийся разум решил не просыпаться. Ощущения теплого одеяла, застоявшегося комнатного воздуха и негромких шумов ночного города пропали, оставив Тима в толпе плотно стоящих молчаливых людей. Он вздохнул, удвоил усилия и наконец выбрался из толпы, сразу же напоровшись на ограждение — деревянный брус, закрепленный с помощью деревянных же кольев на уровне его груди. Тим вцепился в брус руками, встал поудобнее, отдышался и принялся наблюдать.

По ту сторону перил начинался пологий спуск, выложенный большими плитами серого камня и заканчивающийся у широкой дороги. С другой стороны был точно такой же подъем, с точно такими же деревянными перилами наверху и стоящей за ними толпой людей. Но Тим не глядел на ту сторону, он глядел на дорогу, по которой шла торжественная процессия. Сложно сказать, каков был ее смысл и в чем состояла ее цель, но было в ней определенно что-то недоброе. Люди с обеих сторон дороги не кричали, не приветствовали идущих, а только молча и недвижимо наблюдали. Процессия была немаленькой — голова колонны уже скрылась где-то за границей внимания, а хвоста еще не было видно. Сейчас мимо Тима шли, собравшись группами по четыре, удивительно толстые лысые мужчины в необъятных одеждах. На их мясистых лицах белыми и черными красками были нарисованы страдающие маски. Их балахоны словно жили своей жизнью, бугрясь, шевелясь и подергиваясь в разные стороны без каких-либо видимых причин. Хотя очень скоро шевеление это стало Тиму понятно — балахон одного из мужчин вдруг дернулся, натянулся (Тиму послышался негромкий вскрик-всхлип), а потом из-под края одежды показался… лежащий ребенок. Похоже, это была девочка — лет трех-четырех, в коротком белом сарафанчике и белых же штанишках. Она тут же вскочила, бросилась догонять «свой» балахон, но не успела — идущий сзади мужчина подхватил ее за шиворот, распахнул перед собой светло-серую ткань, опустил девочку туда и запахнул одежду обратно. Ритм процессии при этом не сбился ни на полшага — все происходило в движении, никаких эмоций не отразилось на лицах участников, и даже звуков лишних не прозвучало. Но почему-то у Тима этот эпизод вызвал жуткое неприятие, чуть ли не омерзение.