— Так приятно наконец познакомиться с тобой, дорогуша. И твои сапоги! Обожаю этот фиолетовый.

Я не знаю, как относиться к тому, что меня назвали «дорогушей», но объятие Пэтси крепкое, тёплое, и в нём столько искренности, что я чувствую лёгкое облегчение. По крайней мере, она явно не ненавидит меня.

Я просто сохраняю улыбку и говорю:

— Приятно познакомиться, Пэтси. Еда выглядит потрясающе. А пахнет ещё лучше.

Она отстраняется, но оставляет руки на моих плечах.

— Господи, ну ты просто вылитый отец.

Я хочу отшутиться чем-то вроде «Да, все так говорят» или «Я часто это слышу», но никто никогда мне этого не говорил.

Во всяком случае, никто из тех, кого я знаю.

Моя жизнь в Далласе была настолько отделена от жизни отца на ранчо, что мои друзья и соседи даже не знали, кто он такой. Они не могли сказать, похожа я на него или нет, потому что он никогда не был рядом.

Я сглатываю. Я не заплачу. С трудом сдержав эмоции, я отвожу взгляд и киваю в сторону еды.

— Ты так готовишь всё время?

— У нас здесь на ранчо много народу. Те, кто могут, едят в доме, но основная часть работников питается в бараках, куда я им вожу еду.

Она кивает на пожилого мужчину у огромной фермерской мойки и на молодого парня за столом с ребёнком на коленях.

— Молли, познакомься: мой муж Джон Би. А за столом — Сойер Риверс с дочкой Эллой.

У меня внутри всё сжимается от знакомой фамилии.

Сойер поднимает на меня глаза и машет мне рукой вместе с маленькой Эллой. Мой желудок снова делает кульбит, когда я встречаюсь взглядом с его ярко-синими глазами. Без сомнений, он брат Кэша. Та же фигура: широкие плечи, мощная грудь. Но, в отличие от Кэша, он мне улыбается.

— Рад познакомиться, Молли. Элла, скажи привет.

Элла ничего не говорит, но улыбается — точная копия своего отца, с теми же ямочками.

Я машу ей рукой.

— Привет, Сойер. Привет, Элла. Сколько тебе лет?

Сойер помогает ей поднять три пальчика.

— У нас недавно был день рождения, да?

— Элла получила ещё подарки? — спрашивает малышка.

Мы все смеёмся.

— Элла, милая, ты и так знаешь ответ, — пожилой мужчина поворачивается к нам, опираясь ладонями о край раковины. — Ты всегда получаешь подарки.

Пэтси улыбается.

— Как тут тебя не баловать, солнышко? Только посмотрите на эту кроху.

— Она просто прелесть, — говорю я.

— Спасибо, — Сойер мягко приглаживает светлые, едва заметные волосики Эллы. — Но если честно, народ, это уже становится проблемой. Игрушек столько, что нам просто негде их хранить.

Джон Би качает головой.

— Ну и проблемы у тебя. Добро пожаловать на ранчо Лаки, Молли.

— Вы тут все ковбои, или…

— Сойер — да, — Джон кивает на него. — А я с дочерью, Салли, занимаемся ветеринарией по всему округу.

— Лучшие ветеринары в Техасе, — вставляет Сойер.

Гуди подтверждает:

— Это правда. Забота, с которой они подходят к животным, не имеет себе равных.

В этот момент в кухню заходит молодая женщина в джинсах и сапогах. В сгибе её руки — пятикилограммовый мешок сахара.

— Спасибо, Гуди. Я училась у лучшего.

Женщина, вероятно, и есть Салли. Поднявшись на цыпочки, она чмокает отца в щёку.

— Лучшего, то есть старого? — смеётся Джон Би.

Салли улыбается.

— Ну, или как вариант — у главного босса. В любом случае, ты — лучший учитель.

— А ты, детка, отличный ученик. Когда не ведёшь себя как невыносимая заноза в заднице.

Пэтси качает головой.

— Да ладно вам, вы же как две капли воды. Салли, дорогая, это Молли Лак, дочь Гарретта.

— Молли! Ох, как здорово наконец познакомиться! Твой отец часто о тебе говорил.

У меня внутри всё сжимается. Значит, так.

— Привет, Салли. Это очень мило с твоей стороны. Я…

Горло сдавливает. Я прочищаю его.

— …скучаю по нему.

— Ох, Молли, мне так жаль, — Салли ставит мешок сахара на остров рядом с кувшинами чая. — Мы все скучаем по Гарретту.

Пэтси кивает, пока Салли помогает ей сыпать просто невероятное количество сахара в кувшины.

Как бы я хотела выпить этот чай, не расплачиваясь потом адской болью в животе.

— Он был очень добр к нам, — говорит Пэтси.

— Лучший, — подтверждает Салли, беря деревянную ложку и размешивая чай. Её мама закручивает почти пустой мешок сахара.

Я смотрю, как они работают вместе, и во мне просыпается острая, пронзительная тоска по маме.

Мама ни за что не стала бы сама заваривать чай, а уж добавлять в него сахар — вообще смешно. Но она всегда была моей главной поддержкой. Всегда верила в меня. Даже если она слишком поглощена работой и светской жизнью Далласа. Сейчас эта поддержка мне очень, очень нужна.

Мне двадцать шесть, но в этот момент я чувствую себя четырнадцатилетней: неуклюжей, потерянной, захлёбывающейся эмоциями, с которыми не могу справиться. Я чувствую, как накатывает волна сожаления и боли. Глаза начинают жечь. В горле встаёт ком, словно целая луна застряла внутри.

Я стою в комнате, полной людей, которые были ближе к моему отцу, чем я. И никто из них даже не был ему родным. Это убивает меня.

Я уже готова разрыдаться, когда вдруг задняя дверь распахивается.

Яркий солнечный свет заполняет кухню, и в дверях появляется мужчина, смахивая с головы потную шляпу.

— О-о-о, ну и запахи тут! Вам даже не представить, какой урон я сейчас нанесу этой еде. Салли, скажи, что ты сделала своё сливочное масло для этих брауни.

Салли закатывает глаза, но улыбается.

— Уайатт, ты пахнешь отвратительно.

— Аромат лошади, — он подносит руку к лицу и размахивает ей, будто разгоняя запах.

Салли морщится.

— Больше похоже на пот.

— Можешь облить меня водой во дворе, — он раскидывает руки и ухмыляется. — Можешь даже раздеть меня, если хочешь.

— Секунду, схожу за резиновыми перчатками, — сухо отвечает Салли.

Парень, зашедший следом за Уайаттом, разражается смехом.

— Чёрт возьми, Салли, мы так скучали по тебе. Кто-то же должен ставить этого парня на место…

— Не при детях, — предупреждает Сойер, прикрывая ладонями уши Эллы.

— Салли недавно закончила ветеринарную ординатуру, — объясняет Гуди. — Теперь стажируется у отца, пока решает, в каком направлении двигаться дальше. А это Дюк. — Она указывает на второго мужчину. — Младший брат Сойера.

— Ага, — отвечаю я, наблюдая, как один за другим ковбои вытирают ботинки о коврик перед тем, как войти в кухню.

Каждый из них снимает шляпу, обнажая влажные от пота волосы. Их лица и руки обветрены и загорелы, что делает голубизну глаз ещё ярче.

Они пугающе грязные. И пугающе привлекательные, несмотря на пыль, пот и этот… хм… резкий, «натуральный» аромат.

У меня начинает колотиться сердце.

Сколько же их тут, этих Риверсов? Четверо? Дюжина? И когда войдёт Кэш? Войдёт ли он вообще? Что я ему скажу? До сих пор все со мной вели себя исключительно вежливо. Я не хочу разрушать этот хрупкий баланс. Но я также не хочу дать Кэшу ни малейшего преимущества, если начну с ним заигрывать.

Последний ковбой, заходящий в кухню, оказывается самым высоким.

На нём футболка неопределённого цвета, вся в тёмных пятнах от пота. Она не насквозь мокрая, так что, скорее всего, он переоделся перед обедом. Но ткань всё равно обтягивает его грудь и пресс, подчёркивая мощные мышцы.

Джинсы — тоже плотно сидят. Ковбойские сапоги. Широкий кожаный ремень. Шляпа, которую он прижимает к груди…

— Кэш! — радостно вскрикивает Элла, вскидывая к нему руки. — Элла хочет на ручки!

Я смотрю, как Кэш расплывается в широкой, ослепительно белой улыбке, прежде чем бросить шляпу на стол (короной вверх, разумеется) и легко подхватить девочку.

— Элли-белли-бу, я скучал по тебе! Как школа?

Что за чертовщина? Я почти уверена, что у Кэша есть брат-близнец. С таким же именем.

Потому что этот парень — тот, кто сейчас сюсюкает с племянницей, глядя на неё, как дурак, не может быть тем самым мерзким ковбоем, которого я встретила в офисе Гуди на прошлой неделе.