— У барона своя теория на этот счёт, — скупо улыбнулся Шувалов, давая понять, что если и разделяет её, то не вполне.

— Больше некому! — решительно махнул рукой Маргасов. — Я даже почти уверен, чьи это происки!

— Чьи же? — спросил я.

— Не надо, барон, — поморщился Шувалов. — Вы берёте предположения с потолка. Безо всяких объективных причин нельзя никого обвинять.

— Я вовсе не обвиняю, а только предполагаю.

— И этого не нужно. А вот и барон Елагин! Добрый вечер, Роман Семёнович.

Отец Артёма поклонился, протянул мне руку.

— Здравствуйте, господа, здравствуйте. Не все, вижу, собрались ещё.

— Самсонова ждём, — сказал Шувалов. — Но Константин Валерьевич никогда не опаздывает.

Елагин наклонился ко мне и шепнул:

— Знаю, что родственница моя, графиня Елагина, была замешана в некрасивой истории, коснувшейся вас. Хочу заверить, что не имею к этому никакого отношения. Надеюсь, вы не в претензии?

— К вам? Ни в коей мере. Да и там уж давно всё решено.

Барон кивнул.

— Ну, и хорошо. А вот и наш Константин Валерьевич! Здравствуй, дорогой, здравствуй!

Последовали приветствия, Самсонов жал руки, кланялся и даже сдержанно улыбался.

— Господа, раз все в сборе, прошу пройти в конференц-зал, — сказал Шувалов. — Повод, по которому мы собрались, вам известен. Не будем затягивать.

— Конечно, правильно, — кивнул Самсонов. — Как говорится, сделал дело — гуляй смело.

— Правильно, — поддакнул Маргасов. — Идёмте. Дело важное, незачем откладывать.

Мы покинули гостиную и направились за Шуваловым.

Разместились за длинным столом. Я оказался напротив Маргасова. Вошёл помощник князя — Глеб Станиславович. Поприветствовал всех и занял место справа от Шувалова.

— Итак, господа, позвольте поблагодарить, что пришли на внеурочное собрание, — начал Пётр Дмитриевич. — Вам всем известен повод. Наш соратник, маркиз Скуратов, подвергся в последнее время некоторым нападкам со стороны людей со слишком развитым воображением. Иначе говоря, кто-то распустил слухи, что он нежить.

Присутствующие покачали головами, Самсонов послал мне сочувствующий взгляд.

— Следствием стал инцидент в Преображенской школе, — продолжил вещать Шувалов, — где я являюсь номинальным директором. Погибли ученики. Маркизу пришлось взять на некоторый срок академический отпуск. Очевидно, что всё это — происки врагов, либо его, либо всего клана. Я вполне допускаю оба варианта. Как вам известно, репутационная война не пустой звук, — он сделал многозначительную паузу, дождался кивков и продолжил: — Так или иначе, маркиз нашёл решение проблемы. Перед вами разложены копии императорской экспертизы, подтверждающие, что никакой нежитью он не является. Это официальный документ, который не подлежит сомнению. Вы согласны?

— Безусловно, — сказал Маргасов.

— Само собой, — кивнул Самсонов.

— Полагаю, ни у кого не возникнет сомнений в подлинности проверки, — проговорил Елагин. — И я рад поздравить маркиза с этой новой победой над врагами.

— Благодарю, — отозвался я.

Мы с Елагиным обменялись через стол вежливыми поклонами.

— От нас сейчас требуется не так уж много, — продолжил Шувалов. — Подписать открытое письмо, в котором члены совета клана выражают возмущение слухами о природе своего собрата и заявляют, что не разделяют их ни в коей мере. Это необходимо нас всем. Есть возражения?

— Конечно, нет, — сказал Самсонов, беря лежавший перед ним листок. — Полагаю, письмо будет опубликовано в прессе?

— Непременно, — ответил князь.

— Хорошо. Лично я готов.

— Спасибо, Константин Валерьевич, — сказал я барону.

— Полагаю, тут не может быть двух мнений, — проговорил Маргасов. — Конечно, ни один из нас не верит и не верил, что маркиз — нежить. Это просто нелепо!

— Значит, все согласны поставить свои подписи? — обведя взглядом баронов, спросил Шувалов.

— Очевидно, что даже один отказ лишит письмо смысла, — сказал Елагин. — Тот, кто откажется, автоматически признается либо в том, что верит нелепым слухам, либо в том, что питает к господину Скуратову личную неприязнь.

— Ни к чему объяснять очевидное, — холодно проговорил Маргасов. — Это и так всем понятно. Давайте письмо, Пётр Дмитриевич.

— Я позволил себе свою подпись уже поставить, — сказал князь, кивнув помощнику.

Тот вытащил из папки письмо и положил перед Елагиным, который сидел к нему ближе остальных.

Я пронаблюдал, как бароны поставили внизу документа свои подписи и выдавили на сургуче, который любезно зажигал для них помощник Шувалова, оттиски родовых печатей. Когда Маргасов последним проделал это, он вернул письмо Добрянскому.

— Благодарю вас, господа, — проговорил князь. — Надеюсь, со временем выяснится, кто стоял за слухами о маркизе, и мы примем меры, чтобы подобное не повторялось. Я держу это дело на личном контроле.

Я тоже поднялся.

— Позвольте и мне выразить признательность, господа, — сказал я, поочерёдно глядя на баронов. — Это важно для меня, и мне радостно знать, что вы поддерживаете своего собрата.

После непродолжительного обмена любезностями бароны разъехались. Я тоже собрался возвращаться в замок. Шувалов вызвался проводить меня до двери.

— Насчёт личного контроля, — сказал он на прощанье, — это были не пустые слова. Расследование ведётся, и я узнаю, кто пытался тебя дискредитировать, Николай. Полагаю, будет не так уж сложно разговорить хотя бы одного из тех, кого подбивали бросить тебе вызов на Арену. После опубликования письма с результатами экспертизы взявшие с тебя контрибуцию будут чувствовать себя не в своей тарелке. По крайней мере, некоторые.

— Хорошо бы, — сказал я. — И уверяю, что я вам крайне признателен, Пётр Дмитриевич. Вы всегда можете рассчитывать на мою лояльность.

— Рад слышать, Николай, — серьёзно сказал Шувалов, глядя мне в глаза.

В течение следующих дней я следил за Вэй-Дуном. Китаец посещал чуть ли не каждый день какие-то места. Даже на почту захаживал. Похоже, его хозяин вёл с кем-то активную переписку. Бывал также старик в общественной бане, парикмахерской и кофейне, где выпивал большую кружку какао с шоколадным пирожным. Я делал пометки, а потом прикидывал, как можно обратить его привычки против него. Но, к сожалению, пока вариантов намечалось немного. Старик был параноидально осторожен. Даже столовые приборы использовал свои — доставал из внутреннего кармана упакованные в тубус палочки и ел ими. Садился всегда за разные столики. Требовалось последить ещё хотя бы неделю, чтобы убедиться, что мои наработки чего-то стоят, и выбрать лучшую. Благо, времени до Нового года было ещё много, и я мог себе это позволить.

Письмо было опубликовано на следующий день после собрания совета клана. Я получил кучу письменных поздравлений, также меня навестили друзья. Особенно была довольна Каминская. Ещё бы: как официальной невесте, ей было крайне важно, чтобы жених имел чистую репутацию. Уверен, её отец тоже был рад.

В замке полным ходом шли приготовления, которые Павел лично контролировал и потому находился там почти безвылазно. Меня старался не дёргать, но периодически доставал всякими вопросами. Я отдал прислуге приказ выполнять все его требования, но на всякий случай всё-таки велел охране следить и докладывать о том, что происходит в замке. Как говорится, бережёного Бог бережёт. Из-за большого количества посторонних секьюрити приходилось работать буквально на износ, и при желании кто-нибудь мог протащить в особняк что-то нежелательное. Например, бомбу.

За два дня до торжества я вывез Есению по магазинам. Хоть моё предложение руки и сердца не афишировалось, было бы совершенно немыслимо, чтобы будущая жена не присутствовала на празднике в качестве гостьи. Платье, сумочку и туфли выбирали два с лишним часа. Есения была смущена, но к покупкам отнеслась ответственно. Как-никак, женщина — лицо мужчины. Если можно так выразиться.