— Иллюзии нельзя использовать для обмана, — сказала я. — Они развеиваются, и это причиняет горе. Ох, наверняка те, кто купил поддельные украшения, тоже будут не в восторге, однажды обнаружив медь и стекляшки…

— С этим мы разберёмся, — твёрдо сказал мистер Харден.

— А как вы стали безопасником?

— Спустя некоторое время мой дядя тайно решил помочь. Я восстановился на учёбе. Теперь-то уж я понимал, как это важно для моего будущего, и старался не только ради себя. Окончил пять курсов, с третьего уже получал королевскую стипендию… Боюсь, я не сказал Дите, кем работаю. Не хотел, чтобы она тревожилась, когда я в отъезде. Потом она выросла, и я всё собирался сказать — и всё откладывал.

— Так почему вы ушли?

Он повернул голову — впрочем, недостаточно, чтобы мы встретились взглядами — и сказал:

— Потому что Элеонора велела мне убираться. Она пригрозила, что иначе выложит Дите правду о том, что я не её отец, а я видел уже, как подобная правда рушила отношения. Я не мог потерять дочь и предпочёл уйти.

— И всё равно потеряли её, — строго сказала я.

— Я бы сказал позже, — возразил он. — Сам, когда нашёл бы слова, а не так, как это сделала бы Элеонора. Я искал слова.

— Но Дите не нужны были слова, ей нужны были вы!

— Что вы знаете о жизни, Сара? — сказал мистер Харден, развернулся и натянул одеяло мне на голову. — Спите уже, а не умничайте!

Само собой, никто и не собирался спать. Я немедленно выбралась наружу и спросила, ничуть не обидевшись:

— У вас были опасные дела? Было так, что вас хотели убить?

— Может быть, раза три, — поколебавшись, ответил он.

— Считая отравленный кофе?

— Тогда четыре.

— Расскажите!

— Умоляю, Сара, усните, — попросил он. — Или я расскажу вам ужасно скучную историю о бумажной работе и отчётах, которые приходится заполнять, и о запросах, и о постановлениях, и о другой волоките.

— А почему Элеонора сказала вам убираться именно теперь?

— Я думаю, она нашла другого, — сказал он со вздохом. — Может быть, даже того, кто… Я не знаю. Она так и не созналась мне, кто настоящий отец ребёнка. Я стал не нужен, меня отослали, она попросила развод, я не дал, комиссар поглядел на меня и отправил куда подальше, чтобы я развеялся, вот и всё. Спите. Это неподходящий разговор для юной девушки вроде вас.

— Я думаю, Дита не такая. Не отречётся от вас, если узнает правду. Вы зря боитесь.

Он надолго замолчал, а потом ответил:

— Может быть. Поглядим.

Теперь я совершенно успокоилась. Не кто-нибудь, а настоящий безопасник уверил меня, что я не преступница и бояться нечего, а все дурные люди будут наказаны завтра же. И он был таким милым и ни в чём меня не винил! Мои родители на его месте всё ещё продолжали бы читать нравоучения, а может, перешли бы уже к наказаниям, и в воздухе стоял бы запах маминых капель.

— Какой вы хороший! — с чувством сказала я. — Дите с вами повезло.

— Послушайте, Сара, — сказал он, обернувшись. — У вас её голос, и слушать всё это невыносимо. Спите!

Я ещё повертелась с боку на бок. Лежать под одеялом в одежде было неудобно, но всё-таки я задремала. Мистер Харден разбудил меня, когда за окном только начинало сереть. Он стоял надо мной в пальто.

Лампы были погашены. Я поморгала, пытаясь понять, где нахожусь, а потом вспомнила.

— Мне пора уходить, — сказал он. — Теперь послушайте, Сара: если что-то пойдёт не так и я не вернусь, делайте всё, что вам велит миссис Тинкер. Вы поняли? Молчите и не прекословьте. Ваша задача — выжить. При первой возможности отправляйтесь в Дамплок, отыщите комиссара Томаса Твайна и сообщите ему всё, что знаете. Этому человеку я верю, как себе. Вы запомнили? Томас Твайн. Я бы сам с ним связался, но, боюсь, в этом крошечном городке не так-то просто найти коммутатор, и времени нет.

— Если что-то… Почему что-то может пойти не так?

— Подобная вероятность имеется всегда.

— Но вчера вы об этом не сказали!

— Хотел, чтобы вы нормально спали. Мне пора, закройте за мной.

Он растворил ставни, и в комнату ворвался морозный ветер, принеся с собой несколько снежинок. Я выбралась из-под одеяла и поёжилась, обхватив себя руками.

Мистер Харден открутил низ трости. Там прятался раскладной крюк.

— Будьте храброй, Сара, — сказал он и вдруг обнял меня. — Помните: Томас Твайн. Если я не смогу, расскажите Дите обо всём. Я никогда не хотел её бросать.

Он был таким тёплым, и от него хорошо пахло, и я не привыкла, чтобы меня вот так обнимали, и ужасно смутилась. А мистер Харден ещё и не спешил отпускать.

— С днём Благодарения, Сара, — сказал он. — Весёленький же выдался праздник.

Потом он разжал объятия, сел на подоконник, перебросил ноги на ту сторону и велел:

— Закройте окно.

И на моих глазах стал делаться прозрачным!

— Что это? — воскликнула я. — Заклинание?

Мистер Харден вновь обрёл цвет и пробормотал:

— Заклинание. Сара, мне нужно концентрироваться.

— Невидимости?

— Нет, что-то вроде иллюзии. Подстраиваюсь под ближайшие объекты, прямо как одна ящерица, которая водится в Ригерине… Сара, здесь кирпич, да ещё и декоративная кладка, мне нужно сосредоточиться и непрерывно читать заклинание!

Я умолкла и принялась наблюдать. Вот мистер Харден как будто растворился в воздухе, но если приглядеться, я могла его видеть. Он двигался по межэтажному карнизу к водосточной трубе, цепляясь крюком за выступы, и, казалось, весь был сделан из кирпича.

— Вашу ногу немного видно, — сообщила я, высунувшись в окно.

— Сара! — простонал он, уплотняясь. — Не смотрите, уйдите.

— А я так смогу, если проучусь пять курсов?

— Нет. Сара, умоляю, вернитесь в комнату и закройте окно!

— Но почему нет?

— Хорошо: да. Вы смерти моей хотите? Исчезните!

— С днём Благодарения! — сказала я напоследок и закрыла окно.

Без него маленькая комната сразу показалась мне ужасно тихой и пустой. Прижавшись к стеклу, я попыталась отыскать мистера Хардена взглядом, но время шло, а я всё ничего не замечала. Должно быть, он уже ушёл.

Башенные часы показывали без четверти семь.

Я умылась, прошлась по комнате (здесь и ходить-то было негде), заправила постель и полежала, закинув руки за голову. По моим ощущениям, прошло уже больше часа, а мистер Харден всё не давал о себе знать!

Я выглянула в окно. На часах было пять минут восьмого.

Порывшись в сумке, я достала блокнот и на всякий случай записала: Томас Твайн. Это был блокнот Диты, мы обменялись, потому что на обложке уже стояло её имя. Думаю, она простила бы мне крошечную запись.

Повертев карандаш в пальцах, я начала что-то набрасывать на чистом листе. Даже сама не знала, что. Очертания напомнили лицо, и я наметила глаза, потом добавила нос с горбинкой и чуть вздёрнутым кончиком, тёмные брови — подвижные, одна вскинута, — линию рта и растрёпанные волосы. Потом затенила щёки, чтобы показать резко очерченные скулы. Уши вышли не очень-то хорошо, и я спрятала их за высоким-превысоким воротником пальто.

Тут я поняла, что человек на портрете похож на мистера Хардена, смутилась и захлопнула блокнот.

На часах было почти девять, а от него ни слуху, ни духу. Я забеспокоилась.

В соседних номерах просыпались. Я слышала, как шумела вода, и как трезвонил колокольчик, и как двое беседовали в коридоре. Кто-то прошёл в одну и в другую сторону, проехала тележка, в соседнюю дверь постучали, потом всё стихло.

Было уже без пятнадцати десять, и я ужасно тревожилась. Даже принялась кусать пальцы, чего не делала с детства. На этаже давно стояла тишина, но вот я услышала негромкие шаги, и что-то заскребло в замке.

Дверь отворилась. На пороге стояла Шарлотта.

— Собирайся, быстро, — велела она и вошла, закрыв за собой. — Ну же, Сара Фогбрайт! Где твоя накидка? Всё зашло слишком далеко. Мистер Харден оказался сыскарём, безопасником. Когда он пропадёт, его будут тщательно искать. Они решили, ты чересчур много знаешь.