Но Морган… Единственное, на кого он может злиться — это мир, который забрал сначала родителей, а потом сестру. На его месте я бы сделала всё, чтобы больше никогда ни к кому не привязываться. На своём — я делаю также, пусть и по другим причинам.

Я прочистила горло и попыталась создать хотя бы иллюзию спокойного, ровного голоса:

— Это визитка одного из врачей?

— Хозяина клиники. Полицейские отмахнулись от меня и покрутили у виска — прошло ведь три с половиной года. Та клиника давно переехала, да и визитка могла попасть к Луизе случайно. Может она вообще просто собиралась лечить зубы. Поэтому мне пришлось следить за ним, наблюдать за каждым шагом. А когда ничего подозрительного узнать не удалось, я подделал документы и устроился ассистентом в клинику.

— Не ассистентом, а вторым врачом. Я тебя так до сих пор называю… в своей голове. Лже-доктор, — перекатила я на языке последнее слово. Мне определённо нравится, как это звучит.

Морган улыбнулся, кажется, даже искренне. Не знаю, сколько длился наш разговор, но остатки чая уже остыли, а солнце поднялось достаточно, чтобы осветить тени под его (и наверняка под моими) глазами.

Я не собиралась прерывать его и старалась не задавать лишних вопросов, чтобы не разрушить атмосферу доверия и откровений. Что-то мне подсказывало, что своей историей за все эти годы Морган делится в первый раз. А может и в последний. Один слушатель в десять лет — его скорость. И я последняя, кто мог бы винить его в этом.

Вопрос о том, как мужчина увидел пропавшую сестру, повис в воздухе. Но я не спешила его озвучивать, а он — отвечать. Также я не спешила делиться мыслью, которая крутилась у меня на языке. Лучше затолкнуть её подальше и не вспоминать.

Бессмысленная надежда не даёт ничего хорошего. Она зажигает глаза, окутывает фальшивым удовлетворением говорящего, но надолго ли? Озвучивший надежду уйдёт. Тот, кому её дали, останется. Блеск в глазах болезненно потухнет и больше никогда не зажжётся вновь.

Поэтому я никак не могла озвучить назойливую мысль, которая, я уверена, и так неоднократно посещала Моргана: тело Луизы не нашли, а значит, есть вероятность (ничтожная, одна к сотне тысяч, но всё же есть), что она жива.

— Первый раз я увидел сестру перед превращением в ворона, — мужчина опустил глаза, как будто признавался в чём-то постыдном. — Потом через три года, в ночь перед тем, когда позвонил тебе попрощаться. Я собирался снова стать вороном и не возвращаться.

Такая жизнь была бы проще, но тебе нужна была помощь, а я должен был помочь. Я решил, что сделаю это, а потом улечу. Третий раз я видел сестру вчера, — Морган поморщился, будто воспоминания причиняли ему боль. — И я… будто правда обезумел. Я видел её так отчётливо, что мне просто не могло показаться. Бежал за ней, но она исчезла. А дальше ты всё видела.

— Я понимаю, — начала я и влепила себе мысленную пощёчину — да как я могу это понимать? — Я понимаю, почему ты хотел сброситься. И почему ты видишь сестру, мне кажется, тоже. Это не делает тебя сумасшедшим.

Морган поднял на меня глаза. В его алмазном взгляде читалось изумление и… тепло? Он достал из кармана фото и протянул мне. В лодке сидели, улыбаясь, два ребёнка, оба с мороженым в руке — темноволосый мальчик и белокурая девчушка, брат и сестра. У мальчика на коленях лежала кепка, как у Шерлока Холмса, и по сезону она совсем не подходила к его шортам. Девочка поправляла рюши на платье, а брат обнимал её. Несмотря на чёрно-белый снимок, я уловила сходство в их тёмно-коричневых, нет, в чёрных глазах.

— Твои глаза и волосы — это отдача от превращения в ворона? — догадалась я.

— Да. Я не ожидал такого. Да что там, я вообще даже представить не мог, что по-настоящему можно превратиться в ворона. Да, слышал сказки, как и все. И читал дневники пра-пра-пра-прадеда, где он писал, что он на самом деле ворон. Но его никто не воспринимал всерьёз. Отец, когда отдавал мне записи, предупреждал, что А́ртур был болен.

В его дневниках ничего про отдачу нет. Но вряд ли он три года жил в теле ворона, хотя это и объясняло бы его помутнение рассудка. У меня есть теория, которую никак не проверить. Природа пытается установить равновесие. Я «побелел»‎ после трёх лет в роли ворона, с тех пор моя внешность не менялась. Возможно, чем больше я так живу, тем больше мой человеческий облик отдаляется от тёмного. Чтобы не забывал, кто я есть на самом деле. Ладно волосы, но глаза… Первое время я считал их проклятьем и не мог смотреть на себя в зеркало.

— А мне они нравятся, — проговорила я тихо, давая Моргану шанс не услышать. Но у него отличный слух.

Мужчина второй раз за утро посмотрел на меня с удивлением. Так, будто до этого упускал во мне что-то важное. Что-то, что пытался сейчас найти в моём взгляде и в губах… Он перевёл взгляд на мою шею, как раз в то место, где располагался уродливый шрам. Я замерла, не пытаясь прикрыться. Это было бессмысленным, наверняка лже-доктор уже давно заметил отметину, просто его тактичность не позволяла упомянуть её вслух. Сейчас же, когда я не пыталась её скрыть, он позволил себе рассмотреть меня, а я решилась озвучить просьбу, которая, как назойливая муха, давно зудела в моей голове.

— Ты… — я запнулась, ощущая себя обнажённой от одного его взгляда. — Ты не мог бы убрать его?

Морган, не поднимая взгляда, приблизился ко мне и медленно убрал мои волосы за спину, открыв шею полностью. Его глубокое дыхание согревало мою кожу, и внутри всё задрожало от волнения. Мне хотелось бы разгадать, чувствует ли подобное Морган, но его лицо было непроницаемым. Взгляд не встречался с моим, скользив по шраму, только губы приоткрылись, чтобы произнести более хриплым, чем обычно, голосом:

— Зачем?

— Он раскрывает всем мою суть.

— И какую же? — Морган встретился со мной взглядом, и я занервничала, потому что не знала точного ответа на этот вопрос.

— Глупой ведьмы. Точнее, глупой бывшей ведьмы, которая уже никогда не исправит своей ошибки... Нет, если это сложно, не страшно, я обойдусь.

— Это не сложно, Марла. Если ты хочешь, я уберу его. Но мне было бы жаль избавляться от части тебя, пусть даже от той, которую ты ненавидишь.

Кончиками пальцев он прикоснулся к моему шраму, и мне показалось, что в этом жесте было столько обожания и тепла, сколько я никогда за всю жизнь не испытывала. Я смутилась (а смутить меня очень сложно, молодец, лже-доктор), рефлекторно отвернулась и перевела тему:

— Хороший слух и нюх — тоже последствия превращения?

— Да, — Морган тоже отвернулся и посмотрел на часы. — Как и зрение. Приятный бонус. Он работает не на постоянной основе, но я с лёгкостью могу включить его, когда нужно. Отдохни немного, я позвоню мастеру, договорюсь о ремонте машины.

Я хотела возразить, но предательски зевнула и передумала. Мужчина, кажется, прочитал всё на моём лице и победно набрал номер единственного в городе автосервиса. А через две минуты разговора уже не так победно бросил трубку.

Кажется, в этом городе, как нигде, соблюдают график отдыха и трудовой кодекс. Поэтому машину обещают сделать только к завтрашнему обеду, не желая брать переработку. Ни дополнительная плата, которую предлагал Морган, ни просьбы, ни угрозы (надо отдать должное лже-доктору, исполнены они были мастерски) не сработали.

— Ура, ещё сутки в этом городе! — мой сарказм говорил об обратном, и мой сокамерник догадался бы об этом и без страдальческой гримасы на моём лице. Сам разделял эти чувства.

Я на удивление быстро и сладко отрубилась, а проснулась, когда уже начало темнеть. Днём Морган проверил местоположение Зеффа, он оказался там же, где мы его вчера оставили. Это немного успокоило меня, чего нельзя сказать о лже-докторе. Подозреваю, что поэтому я застала его на мини-кухне с кофе и очередной книгой в руках.

— Ты хоть спал? — я поставила греться чайник и закинула в рот несколько ягод голубики.

— Нет, — коротко ответил Морган и перелистнул страницу. Почувствовав мой взгляд, он оторвался от книги и неохотно продолжил. — Пытаюсь найти ещё что-нибудь про связь. То, что книга написана человеком, который не знал ни одну ведьму, а просто изучал мифологию и материалы о гонении ведьм, не упрощает задачу.