Я глотнула вина, принялась за еду и с набитым ртом спросила мужчину:

— Ты вчера что-то говорил о своём безумии. Что ты имел в виду? Ты ведь в итоге оказался прав. Насчёт клиники.

Морган закинул в рот ягоду и помрачнел. Я узнала эту муку на лице. То была дилемма— что рассказывать, а что нет? И так как это последний вечер вместе, я надеялась, что хоть чем-то он поделится.

Не знаю, сколько прошло времени, но я уже съела половину тарелки, когда лже-доктор нарушил тишину. Его голос, ещё более хриплый, чем обычно, заполнил комнату.

— Я нашёл договоры, и ни в одном из них не было фразы о магических вмешательствах. Сейчас я понимаю, что там не было договоров Зеффа, но тогда я об этом не знал и подумал, что… придумал всё.

Что-то мне подсказывает, что это далеко не всё. Но, видимо, всё, что мне полагается знать.Я удивилась, когда Морган продолжил.

— Я видел кое-что. Кое-кого. Её нет в живых, и я не мог бы… Я обознался. Это всё.

Морган заговорил рваными фразами, как будто каждая из них причиняла ему боль. Да такую, что он сжал кулаки.

— Морган, прости.

— Ты… тут ни при чём, — он посмотрел на меня удивлённо, словно только что осознал, что я здесь.

— Я не хотела лезть не в своё дело. У меня всегда так, задаю вопросы и делаю этими ими больно. Но наверно это объяснимо, мой дядя такой же. Даже нет, он ещё хуже. Он не поймёт, что сделал кому-то больно, даже если проедется по бедняге трактором.

Уголки губ Моргана приподнялись. Снова вспыхнул огонёк интереса в его ненастоящих глазах.

— Давай так. Один вопрос тебе, другой мне. Если затрагиваем что-то больное, не обижаемся, просто меняем вопрос. Договорились?

— Дда, — я удивилась, что мужчина предложил вечер откровений и ожидала подвох. И долго мучиться в неизвестности не пришлось.

— У меня как раз есть вопрос. Как ты потеряла свои силы?

Ну конечно, хитрый доктор. Ты, по-видимому, давно готовил этот вопрос.

Как я потеряла силы

Мне хотелось хоть с кем-то побыть маленькой девочкой. Чтобы позаботились обо мне, а не я. Чтобы спасали меня, а не я. И у меня был такой человек, но он ускользал из моих рук, медленно, но верно, чем больше замечал, что я тянусь к нему не только как ученица. Меньше чем через год я заканчивала колледж и нутром чувствовала, что наши пути разойдутся навсегда.

Тогда я решилась на шалость. На то, чем занимались мои одногруппницы постоянно, и это сходило им с рук. На то, что разделило моё существование на жизнь и горькую посмертную песнь о ней.

Я собрала волос К., то, что он любит больше всего, свой волос и приготовила смесь трав. Дальше — несколько часов на огне, десять слов — слишком мало для последствий, которые меня ждали. И один взмах руки над кофе мужчины, который мне доверял.

Ничего не произошло. Ни в момент, когда мы обсуждали моё будущее после колледжа, ни позже, когда он поделился, что, оказывается, встречается с врачом, которая приходила лечить его мать. В тот момент я обрадовалась, что зелье не сработало. Что-что, а мешать чужому счастью я не хотела. А чего хотела? Не знаю, я не думала, просто делала.

Никто не смог сказать, что произошло. Но в тот же день на зельеварении мой исцеляющий отвар не сработал. Врачи, которых заказывал мне К. с разных городов, ничего не сделали. Только что-то бормотали и царапали заметки в чёрных блокнотах.

Все как один твердили, что ещё никогда не видели такой отдачи. Да, она есть всегда, когда воздействуешь на волю другого человека. Но обычно настолько мала, что её не замечают. Может сломаться каблук или разболеться голова. Никто ни разу ещё не встречался с полной потерей магии при таком баловстве. Разве что во время смертельных чар, но это был явно другой случай. А раз никто с таким не встречался, то и излечить это было нельзя.

Мне было жаль. Дяде было жаль. К. было жаль, и это было последним, что он сказал мне. Эти слова врезались мне в подкорку мозга.

Перрон, я уже в поезде, он подаёт мне две сумки. Бережно, по очереди. Поезд трогается.

Мне жаль.

За последние полгода, на которые я заточила себя в комнате, я читала набор из этих букв десятки раз, сбрасывала звонки, которые предполагали тот же смысл. Но в его словах сквозило что-то особенное. Наверно дело в том, что сожалеть должна была я.

Я и сожалела. Но молча. Ни слова не сказав К. после того, как зарёванная и испуганная ворвалась в его кабинет и призналась в содеянном. Меньше всего я хотела открывать ему свою глупую, безумную часть, но идти больше было не к кому.

Грузный кондуктор что-то проворчал про открытую дверь и потащил мои сумки к купе. А я стояла, наблюдая, как очертания единственного человека, который меня по-настоящему любил, превращаются в точку.

И только когда она растворилась, я позволила себе пойти в вагон, оставив на перроне больше, чем мужчину. Отличие от остальных, то, что давало мне повод улыбаться даже когда родители меня бросили. Свою ведьминскую силу.

Моргану я рассказала почти всё, опуская часть про несчастную влюблённость и приворот. Я дипломатично заменила его на «заклинание, влияющее на волю другого человека»‎. Может это паранойя, но мне кажется, что он всё понял.

Не смотря в сторону доктора, не желая видеть его реакцию и то, как он выдавливает из себя сочувствие, я выпалила:

— Моя очередь. Откуда такая любовь к моей бабушке? С ней ты вообще другой человек. Не думала, что ты вообще умеешь улыбаться, пока не увидела тебя с ней.

И, давая ему обдумать вопрос, я сбегала за тазиком голубики и села рядом с доктором, чтобы и ему досталось. Он поблагодарил меня и начал:

— Все мои родные умерли. Я бы всё отдал, чтобы хоть на час увидеть их. В том числе бабушку. Так что, если хочешь, я имею слабость к бабушкам. К тому же, Леда замечательная.

— Прости, — ком в горле не желал проходить, поэтому мой голос стал неестественно тихим и тусклым. Я невольно придвинулась к нему так, что мы соприкоснулись плечами и коленями, потому что не знала слов, которые могли бы поддержать в такой ситуации. Только прикосновения.

— И в этом ты тоже не виновата. Это логичный вопрос. К тому же, у меня почти на любой вопрос найдётся неприятная и мрачная история, так что можешь не извиняться.

Морган грустно улыбнулся, но от меня не отодвинулся. И я решила поменять тему единственным известным мне способом — через глупые шуточки.

— Хорошо, что мы прояснили это. А то я уже подумала, что ты влюбился в Леду.

— Меня не интересуют женщины, — поморщился Морган. Его слова прозвучали как-то слишком резко.

Оу. Вот как. Вот, значит, что имела в виду бабушка под словом необычный? Тогда зачем устраивать нам ужин наедине?

— Тебе бы понравился Дэн, — не подумав, выпалила я второе, что пришло в голову.

Брови лже-доктора поползли вверх. Боги, что я несу? И что это за смесь горечи и разочарования расползается по моему телу? Я долила себе вина и почти залпом выпила половину бокала.

— Кто такой Дэн?

— Не важно, забудь.

На последнем слове я зевнула, кажется, чуть наигранно, но Морган намёк понял. Странное сочетание — замечать намёки и не видеть очевидного.

— Тебе пора отдыхать. Я постараюсь посмотреть завтра камеры.

— Как думаешь, связь разорвалась?

— Мы не можем знать наверняка. Я продолжу искать информацию и позвоню тебе, если что-то найду. — и, чуть подождав, добавил (видимо, чтобы меня успокоить), — С остальными ничего страшного не случилось, не должно и с тобой.

Похлопал меня по плечу на расстоянии вытянутой руки и ушёл.

***

Последняя нормальная ночь. Если бы я подозревала, что она наступит так скоро или вообще наступит, я бы запомнила каждое мгновение.

Запах свежего хлеба, который мать доставала из печи нам на ужин. Твои чёрные длинные волосы, развевающиеся от лёгкого дуновения ветра. Лесной воздух, свежий, со вкусом отчаяния и свободы. Трава, по которой я могла ходить босиком. Сама возможность ходить.