— Может быть, — сказал я. — Может, ты права. Но меня с детства учили, что «нет» значит «нет». Если тебя просят уйти — ты уходишь. Я не думал, что должен умолять тебя быть частью моей жизни после всего, что мы пережили. Я не знал, что это был, чёрт возьми, какой-то тест.

— Тест? — покачала она головой. — Я не проверяла тебя, Мэддокс. Я даже не понимала, что делаю это, пока мой терапевт мне не объяснил. Да, это было несправедливо по отношению к тебе, но я ждала, что ты докажешь, что мама была неправа. Что я стою того, чтобы за меня боролись. Я столько лет жила в атмосфере насилия, пренебрежения, одиночества, что, когда оттолкнула тебя, это стало просто самореализующимся пророчеством. Я не была для тебя достаточно важна, чтобы ты остался. Я не заслуживала тебя…

Её слова ударили по нам обоим, и её лицо вспыхнуло от осознания. Она всё ещё пыталась сдержать слёзы, так же, как всегда пыталась, когда я находил её избитой, дрожащей, истекающей кровью. И, чёрт возьми, я не мог это выносить.

В два шага я оказался рядом и обнял её, прижимая к себе, как делал это в мечтах тысячи раз. Как хотел сделать уже десять лет. Я провёл ладонью по её спине, ощущая тепло её тела, вдыхая её запах, перемешанный с воспоминаниями о нашем детстве. Кола и Лунные пирожные. Дом. Спокойствие.

Когда она подняла на меня глаза, полные призраков прошлого, я не знал, кто из нас двинулся первым. Но вдруг мои губы оказались на её губах. И в тот же миг я застонал, не сдержавшись. Годы, проведённые без неё, смешались с обидой, разочарованием… но эти чувства быстро растворились в чём-то более глубоком — в ощущении дома и тоске по нему. Это захлестнуло меня целиком, вместе с радостью от осознания, что нашёл нечто потерянное. Обрёл его снова, заново открывая каждый фрагмент.

Её губы поддавались мне, но с такой же жадностью, с какой я искал в ней воспоминания, прошлое. Я провёл языком по её губам, и она впустила меня, позволив утонуть в этом вкусе, в этих движениях, в этом столкновении желаний.

Я сжал её волосы, наклонив её голову назад, открывая шею. Прошёлся по её коже губами, чуть прикусил мочку уха, лизнул изгиб шеи, а затем снова впился в неё губами, исследуя, жадно, неистовo. Она ахнула, так же, как десять лет назад, и у меня внутри всё сжалось, желание накрыло, подчиняя меня этому мгновению.

Я вновь поймал её губы в поцелуе, на этот раз жёстко, с той яростью, которой раньше не знал. Даже с ней. Даже в те первые, осторожные ночи, когда мы только учились друг другу.

Затянувшийся гул отвлёк нас, но именно МакКенна первой отстранилась, её рука дрожащими пальцами легла мне на грудь. Она тяжело дышала, её губы были красными от моих поцелуев, от прикосновения моей щетины. И я хотел оставить этот след по всему её телу. Хотел снова узнать каждую её линию, каждый изгиб, каждый уголок, который заставлял её задыхаться от удовольствия.

Она повернулась к кофейному столику, где её телефон вибрировал о дерево. Когда она прочитала сообщение, её лицо застыло. Мне хватило секунды, чтобы понять: это был страх. Страх и боль.

Я шагнул ближе.

— Что случилось?

Её лицо вновь стало непроницаемой маской, и она покачала головой.

— Ничего.

— Это было не «ничего», МакКенна. Это был страх. Я знаю страх, когда его вижу.

Она сглотнула и отвела взгляд.

— Скажи мне, — попросил я, но мой голос прозвучал слишком жёстко, слишком командно — так, как я говорил на работе. Это лишь насторожило её ещё больше. Её подбородок вздёрнулся в упрямом жесте.

— Один поцелуй не даёт тебе права требовать от меня объяснений. Я тебе ничего не должна.

Она развернулась и пошла к коридору.

Я последовал за ней.

— Я не это имел в виду, — сказал я, и она замерла. Я продолжил: — Я просто хотел сказать, что я здесь. Я могу помочь.

— К сожалению, сейчас никто не может помочь. Но спасибо.

Она не дала мне возможности ответить. Просто скрылась в гостевой комнате, закрыв за собой дверь.

Щелчок замка отозвался в моей душе болезненным эхом.

Я поднял голову к потолку, провёл рукой по лицу и тихо выругался:

— Чёрт…

Я не знал, что делать. Побежать за ней? Заставить её рассказать правду? Или отпустить её… даже если это означало, что она снова подумает, будто недостаточно важна для того, чтобы за неё боролись?

Мой рабочий телефон зазвонил, и я с новой порцией раздражения схватил его со стойки.

— Хатли, — рявкнул я в трубку.

— Шериф, кажется, я заметил Сибил, которая автостопом двигалась в сторону штаба Вест Гирс. Развернулся, чтобы проверить, но её уже не было. Проехал мимо старого, потрёпанного Чарджер 1970 года, направлявшегося туда. Может, она в него и села. Что прикажете делать? — голос Брюса Уокера звучал спокойно, но собранно.

Брюс был моим лучшим помощником. Он был старше меня на два года, но ему было плевать на разницу в возрасте. Ему не нужно было доказывать своё превосходство, не было зависти или скрытой неприязни из-за того, что я теперь начальник. Он сам говорил, что никогда не хотел головной боли, связанной с должностью шерифа, и в некоторые дни я его прекрасно понимал.

— Не суйся в штаб Гирс без подкрепления, Брюс. Дай мне позвонить шерифу Скалли, посмотрим, сколько людей мы сможем собрать. Оставайся неподалёку, припаркуйся у поворота к их территории и жди от меня вестей. Может, они просто вышвырнут её обратно.

— Принял, — коротко ответил он и отключился.

Я тут же набрал Скалли — шерифа соседнего округа — с просьбой о поддержке. Ни у него, ни у меня не было особого количества людей, и мы всегда прикрывали друг друга, когда могли.

Бросив взгляд в сторону коридора, я задумался, стоит ли сказать МакКенне о Сибил. Стоит ли говорить, что я ухожу? Но мысль о том, что Мила может проснуться в доме с почти незнакомым человеком, меня не устраивала. МакКенна не знала её распорядка, не знала, как справляться с её утренними капризами. Было бы проще, если бы кто-то пришёл вместо меня.

Поэтому вместо того, чтобы стучаться в её дверь, я набрал человека, которому звонил в первую очередь, когда мне нужно было оставить Милу с кем-то, кому я доверял — Рианну. Если она не могла, я звонил маме. А если и это не срабатывало, кто-то из моих братьев или сестёр обязательно приезжал. В этом плане семья меня никогда не подводила.

Через пятнадцать минут я уже был в форме, а Рианна зашла в дом, как к себе.

— Не знаю, проснётся ли она до того, как ты отвезёшь Милу в школу, но просто имей в виду — МакКенна в гостевой, — сказал я, застёгивая наручные часы.

Рианна усмехнулась, в её глазах сверкнуло любопытство.

— Я слышала, что она в городе, но не знала, что живёт у тебя. Честно говоря, слухи были такие, будто ты её чуть ли не с позором выгнал.

Жар подступил к моим щекам, и я вспомнил свои пьяные слова той ночью.

— Мила не знает, что они с МакКенной родственники. Мы пока не решили, как с этим быть.

— А что вы уже решили? — хмыкнула она, и её глаза блеснули сдержанным смехом.

Лицо запылало ещё сильнее.

— Не то, о чём ты думаешь, — пробормотал я.

Я думал о поцелуе. О том, как, если бы МакКенна не отстранилась из-за звонка, мы уже давно были бы в постели, голые, запутанные друг в друге.

Рианна тихонько рассмеялась.

— Просто иди. Я разберусь и с Милой, и с МакКенной. Береги себя и возвращайся к дочери.

Моё сердце сжалось.

Это было самое трудное в этой работе — мысль о том, что однажды я могу не вернуться. Что Мила останется без отца.

Я не мог вынести этой мысли.

Снова услышать её крик той первой ночью, снова разорвать нас вдвоём… это было бы жестоко.

Да, даже если бы меня не стало, у неё всё равно осталась бы семья. Её никто бы не оставил одну. Но это не было бы тем же самым.

Мы с ней были связаны.

И я хотел быть рядом. Хотел видеть все её первые шаги, все её победы и неудачи. Всё её счастье и все её слёзы.

Я ничего не ответил. Просто развернулся и вышел, чувствуя, как тяжелеет сердце. И не зная, как исправить это.