В голове снова вспыхнуло воспоминание, которое мучило меня прошлой ночью — как МакКенна, ещё подростком, осмелилась бросить вызов теням своего прошлого, заставляя меня прыгнуть через ледяной ручей. Сейчас она снова бросала мне вызов. Только теперь дело было не в детской забаве, а в том, смогу ли я, наконец, сбросить тьму, которую навесила на меня Сибил.

Я прочистил горло.

— У тебя уже есть ключ. Мне кажется, что так и должно быть, — сказал я.

На её лице мелькнуло удивление — будто она даже не рассчитывала, что я соглашусь. И часть меня всё ещё жалела, что согласился. Сердце билось, как сумасшедшее. Я не просто бросался в неизвестность сам — я втягивал туда Милу. А я поклялся защищать её любой ценой.

— Да-а-а! — завизжала Мила, сжав кулачки, а потом помчалась к маме, крича, что МакКенна остаётся.

МакКенна смотрела на меня широко раскрытыми глазами, прежде чем тихо сказала:

— Я не причиню ей боль, Мэддокс.

Дело было не только в том, что она могла сделать с Милой. Но я не мог сказать этого вслух при своей маленькой сове. Вместо этого я ответил:

— Ты не можешь этого обещать.

— Могу. «Не навреди» — это не просто часть клятвы Гиппократа. Это мой принцип жизни.

— Теперь.

Она нахмурилась.

— Ты живёшь так теперь, — повторил я, потому что никто и никогда не ранил меня так, как сделала это она.

На её лице появилось понимание. Она опустила глаза, стала нервно теребить вилку.

— Да… теперь.

Мила вдруг плюхнулась рядом со мной и протянула руку к кусочку бекона, который МакКенна положила мне. Я перехватил её руку.

— Сколько уже съела?

Она подняла на меня огромные, умоляющие глаза.

— Пять плюс два.

Я рассмеялся.

— Думаю, хватит, Букашка. Если будешь есть дальше, у тебя заболит живот.

— Но бекон — это моя самая любимая еда! — надула она губы, скрестив руки на груди.

— Даже больше, чем блины? — спросила МакКенна, и я едва сдержал смех.

— Даже больше, чем блины. Хотя, яблочный пирог бабули, наверное, на равных. — Мила тут же подпрыгнула и рванула к маме. — Бабушка, а можно положить бекон в один из яблочных пирогов? Это был бы самый лучший пирог во всей вселенной!

Мама рассмеялась.

— Может быть, птенчик.

— Да! — Мила сжала кулачок в победном жесте.

Мой телефон внезапно заорал, разрывая воздух музыкой. Я быстро выключил будильник, а когда поднял голову, увидел, что МакКенна едва сдерживает улыбку.

— Ты до сих пор используешь эту песню? — Она старалась не смеяться, но в голосе легко читалась насмешка.

— Чёртовски верно, — ответил я. — Это хорошая песня.

Десять лет назад она дразнила меня за то, что я поставил её на будильник.

— Папа! Ты опять должен доллар в банку за ругательства!

Я громко рассмеялся.

— Как она вообще тебя услышала? — спросила МакКенна, бросив взгляд на Милу, которая вернулась к маме.

— Она точь-в-точь как мама — слышит, как сарайная сова.

Я поднялся на ноги и посмотрел на женщину, которая когда-то разорвала мне сердце.

— Так… — Я прочистил горло. — Мне надо быстро заехать на ферму Дженкинсов, но потом я вернусь за Милой. Можешь поехать с нами или отправиться домой уже сейчас. Как хочешь.

Она потянула себя за прядь волос.

— Подожду тебя. По-другому было бы неправильно.

♫ ♫ ♫

Я до сих пор сомневался в здравомыслии своей матери и собственных решениях, позволяя МакКенне остаться у нас, когда забрал Милу и поехал домой, а МакКенна следовала за нами в своей арендованной машине. Эти сомнения усилились после звонка из реабилитационного центра — Сибил сбежала.

Частично это была моя вина. Я специально не отвечал на её последние два звонка, в которых она требовала, чтобы я приехал. Но теперь это означало, что она нарушила приказ суда, ей грозит тюремное заключение… и она может появиться в Уиллоу Крик в любой момент.

У меня внутри всё переворачивалось — и из-за этого, и из-за вопроса, стоит ли сказать Миле правду о том, кто такая МакКенна. В жизни родителя мало решений, которые можно разделить на чёрное и белое. И это было одно из них. Иногда мне хотелось, чтобы у меня было руководство с чёткими кодексами и правилами, как в моей работе, чтобы легче ориентироваться в этом хаосе.

— Папа? — позвала Мила из своего автокресла на заднем сиденье Бронко.

— Да, Букашка?

— Ты не любишь МакКенну?

Вот это вопрос.

Когда-то я её любил. Потом ненавидел. А теперь она пугала меня так же, как и власть, которую могла получить надо мной… и над Милой. Я всё ещё её желал — что было сущим кошмаром. Но нравится ли она мне? Я больше её не знал. Как можно любить или ненавидеть кого-то, кого ты не знаешь?

— Она мне вполне нравится, — наконец сказал я.

Мила замолчала, а я попытался справиться со своими эмоциями, чтобы она их не почувствовала.

— Я не люблю темноту, — внезапно сказала она, будто я этого не знал. Будто у нас в доме не было дюжины ночников из-за её страха.

Я всегда думал, что это отголосок её младенчества — когда она оставалась одна в темноте, кричала, требуя самого необходимого. Когда её маленькое тело уже запоминало одиночество, но разум ещё не мог это осознать.

От одной мысли об этом меня словно пронзало ножом. О том, какой я её нашёл…

— Знаю, — тихо ответил я.

— Вот так же ты чувствуешь к МакКенне, — добавила она. — Как я к темноте.

Я взглянул на неё в зеркале заднего вида, поражаясь тому, как она видит мир.

Я никогда не верил в эти разговоры про эмпатов, пока не появился мой ребёнок. Когда мама впервые сказала мне об этом, я только фыркнул. Но Мила удивляла меня почти каждый день своим чутьём к людям, о котором большинству взрослых и мечтать не приходилось.

И сейчас она была права. Я боялся. И я точно знал, чего. Но почему боялась МакКенна — вот это я не понимал.

Мы въехали в гараж, и я всё пытался придумать ответ, который моя дочь сможет понять. Когда я вышел из машины и открыл дверцу, чтобы помочь ей выбраться, она не двинулась с места. Вместо этого положила ладошки мне на лицо, её глаза были почти на уровне моих.

— Папа, тебе одолжить мой ночник?

У меня перехватило дыхание. Моя крошка предлагала мне то, что спасало её от страха… чтобы я не боялся.

Голос у меня был хриплый, когда я ответил:

— Нет, милая, но спасибо. МакКенне и мне… нам нужен другой свет.

Она мудро кивнула, как будто поняла.

А потом сорвалась с места и помчалась к дому.

— Смотри под ноги! — крикнул я ей вслед.

Когда я её догнал, МакКенна уже вытаскивала из багажника свои две сумки. Те же самые, с которыми приехала два дня назад. Вид их напомнил мне, что для неё это лишь короткий визит, а не переезд. Через несколько дней она уедет, а мне снова придётся собирать осколки нашей жизни.

Как только я открыл дверь, Мила пронеслась внутрь, а МакКенна остановилась рядом со мной на верхней ступеньке. Я потянулся за её большей сумкой, и наши руки столкнулись.

Тепло. Желание. Всё это накрыло меня, словно вспыхнул прежний фитиль.

Я встретил её взгляд. Её губы снова приоткрылись, как за завтраком.

Зная, что она тоже чувствует это напряжение, мне одновременно хотелось притянуть её к себе и поцеловать так же сильно, как и вытолкнуть обратно в машину и заставить уехать.

Вместо этого я просто втащил её багаж внутрь и направился к гостевой комнате.

— Тебе сюда.

Она последовала за мной.

Мила уже сидела на кровати, подпрыгивая.

— У нас ещё никто не оставался, кроме мисс Рианны, — заявила она.

МакКенна посмотрела на меня, её взгляд на мгновение опустился ниже моего лица, прежде чем вернуться обратно. Я поймал этот момент и задумался, кого именно она представляла себе под именем Рианны.

Я мог бы сказать ей, что это наша старая учительница третьего класса, но, по какой-то нелепой причине, я надеялся, что она ревнует.

Что она думает, будто Рианна — моя девушка.

— Тебе пора готовиться ко сну, — сказал я Миле.