— Как долго? — я прочищаю горло и делаю глоток воды, которую протягивает мне Роуз, прежде чем продолжить. — Как долго я отсутствовал?

— Неделю.

События той ночи в церкви стремительно развиваются, словно ускоренная кинолента. — Лиам?

Роуз оглядывается через плечо, когда Рафаэль приближается с шевелящимся ребенком на руках.

— Привет, брат, — его глаза стеклянные, когда он смотрит на меня.

— Рафаэль.

Роуз забирает Лиама у Рафаэля и сажает его к себе на колени достаточно близко, чтобы я мог видеть и трогать его. Я протягиваю пальцы, и Лиам тут же хватает один из них.

— Я пойду за доктором и скажу ему, что ты проснулся, — Рафаэль вытирает глаза, прежде чем направиться к двери, бросая на меня последний взгляд перед уходом.

Следующими подходят папа и мама, и я рад видеть их обоих.

— Майкл! — мама рыдает, ее лицо искалечено, и она плачет у меня на плече. — Я так рада, что ты в порядке.

Папа сжимает мою руку. — Рад видеть, что ты не спишь.

— Рад, что не сплю, — говорю я ему. — Что случилось в церкви?

— Когда Патрик направил пистолет на Роуз, в этот момент появился Коннор и уложил его, — взгляд Данте метнулся к Роуз, и я последовал за ним.

Роуз склонила голову, целуя макушку Лиама, и я переплел наши пальцы в знак молчаливой поддержки. Я уверен, что она чувствует некоторую степень вины за действия своего отца и, возможно, за его смерть, но Патрик сам несет ответственность за свои действия. Ничто из того, что произошло, не было ее виной, и мне нужно, чтобы она это знала. Мне нужно сказать ей, что я сожалею обо всем, что я сказал на пляже.

Что когда я сказал, что люблю ее, я имел это в виду. Я люблю каждый ее дюйм. Хорошую, плохую, уродливую. Черную, белую и серую.

Еще одно воспоминание промелькнуло в моей голове, заставив меня резко сесть. Внезапное движение вызвало резкую боль в моем теле, не давая мне возможности сделать что-либо еще. Руки тянутся ко мне, как будто пытаясь остановить меня, но это было излишне. Я падаю обратно на кровать, и мой взгляд перемещается в сторону Роуз.

— Тебя ударили ножом.

— Да.

— Дай мне посмотреть.

— Майкл…

— Роуз, — я прерываю и не оставляю места для споров. Я могу лежать в постели, но я все еще я. — Дай. Мне. Посмотреть.

Она закатывает глаза с тяжелым вздохом. Если бы я не лежал в постели, а она не была ранена, я бы сейчас посадил ее на эту кровать, наказав за этот маленький акт саркастического бунта. Роуз передает Лиама маме и затем сползает с кровати. Ее движения прерывистые и медленные, и если она думает, что я пропустил эту маленькую гримасу только что, она ошибается.

Роуз закатывает рубашку, открывая большую белую повязку, обмотанную вокруг ее средней линии.

Прежде чем я успеваю заговорить, она быстро говорит: «Я в порядке», но я чувствую скрытый смысл в ее словах и замечаю печаль на лице мамы, прежде чем она отводит взгляд.

— Нет, ты не в порядке, — говорю я, и когда выражение лица Роуз меняется, я понимаю, что я прав. — Что еще случилось?

— Один из моих яичников был поврежден ножом, и они не смогли остановить кровотечение. Им пришлось удалить его, но у меня все еще есть один из моих яичников и моя матка, — Роуз раскрывает правду, не встречаясь со мной глазами.

Я осторожно протягиваю дрожащую руку, кладу два пальца ей под подбородок и поднимаю ее лицо. Боль очевидна в ее глазах, но есть и что-то еще. Что-то вроде вины. О, ради всего святого…

— Ты жива. Это все, что имеет для меня значение.

— Но я, возможно, не смогу снова забеременеть. Один яичник все усложняет, а я всегда хотела большую семью, как у тебя и…

— Роуз, — она резко останавливается и ждет. — Есть и другие способы иметь собственных детей. Суррогатное материнство — это вариант. Верно?

— Верно, — соглашается она после долгой секунды.

Сейчас она может согласиться со мной, но я знаю, что этот разговор далек от завершения. Мы должны разобраться с чувством вины, которое она чувствует, потому что оно не нужно.

Наш разговор прерывает стук в дверь. Рафаэль возвращается с мужчиной, который, как я предполагаю, является моим главным врачом.

Судя по отчету врача, мне повезло, что я жив. Огнестрельное ранение в верхнюю часть бедра, задевшее бедренную артерию, вызвало чрезмерную потерю крови, из-за чего мое сердце дважды останавливалось во время операции, и моим врачам пришлось ввести меня в кому, чтобы мое тело могло восстанавливаться без перерыва.

Я мало что помню о времени, проведенном в коме. Это похоже на слабый сон, на долгий сон, который все еще не дает мне покоя. Я смотрю на Роуз, и она поднимает на меня глаза. Она — причина, по которой я жив. Роуз и наш сын. Они дали мне что-то, за что можно бороться, пока я плыл в бесконечной темноте.

Нехотя, врач проводит мне ряд тестов, к моему немедленному разочарованию. Когда мы наконец возвращаемся после того, как каждый дюйм моего тела прощупывали, сканировали и кололи, моя палата заполнена. Только теперь там Габриэлла вместе с Энцо и странной женщиной, которую я никогда раньше не видел.

Мой лучший друг сидит в инвалидном кресле, рядом с ним стоит капельница. Белая марля, обернутая вокруг его груди, торчит из его печального мятно-зеленого больничного халата. Он бледный, с мешками под глазами, а его светлые волосы завязаны в очень небрежный пучок. Роуз сообщила мне, что он в конечном итоге потерял часть печени из-за огнестрельного ранения, которое он получил, защищая самых важных людей в моей жизни. Я должен ему больше, чем он когда-либо узнает.

— Ты выглядишь ужасно, Энцо, — замечаю я с дразнящей улыбкой.

— Я все еще могу надрать тебе задницу, — бросает Энцо в ответ.

Я становлюсь серьезным, мои мысли снова переключаются на причину, по которой он в инвалидном кресле. — Спасибо, Энцо. Я никогда не смогу отплатить тебе.

Энцо склоняет голову и кивает, понимая благодарность за мои слова. — И тебе никогда не придется этого делать.

Я поднимаю глаза на блондинку позади него. — Кто ты?

— Это Эвелин, — представляет женщину Роуз. — Она моя лучшая подруга из Европы. Она та, кто помогла мне сбежать, когда я узнала, что беременна.

— Так что теперь я должен еще одному человеку. Спасибо, что помогла Роуз и нашему сыну.

— С удовольствием, — отвечает она.

Габриэлла вытирает глаза и улыбается мне со своего места рядом с Рафаэлем. — Я просто рада, что все в порядке.

Я оглядываю комнату, замечая одного отсутствующего.

— Где дядя Лео?

— Он и Доминик представляют нашу семью на похоронах Игоря сегодня, — отвечает папа.

Мама ёрзает на диване, явно чувствуя себя неуютно, и бормочет: — Наша семья вообще не должна там быть.

Папа кладет руку на колено жены. — Нам пришлось кого-то послать. Лео предложил.

Я разрываюсь, потому что я согласен с мамой, но понимаю точку зрения папы в политическом плане. Независимо от обид на нашу семью, ДиАнджело все еще правят Верховным столом. Если мы не будем там в какой-либо форме или возможности продемонстрировать поддержку другой семье Верховным столом в потере, то это будет выглядеть плохо для других преступных семей в Майами.

— Насколько зол Сергей?

— Он расстроен из-за смерти своего брата, но принес свои извинения нам и семье О'Лири. Он утверждает, что не имел представления о действиях своего брата.

— Ты веришь ему?

— Нет, — честно отвечает папа после долгой паузы. — Но у меня нет доказательств обратного, поэтому мы вынуждены пока наблюдать. Коннор предложил помочь всем, чем сможет.

Мне нравится Коннор. У него сильная, крепкая голова на плечах, и женитьба на сестре Роуз поможет укрепить связи между семьями.

— А как же Дмитрий? — спрашиваю я, замечая, как Габриэлла напрягает плечи. Мне все еще не нравится, что этот мужчина обращается к моей младшей сестре по имени.

— Сергей уверяет меня, что Дмитрий тоже ничего не знал.

— А ты как думаешь?

— Что Дмитрий не знал об Игоре, — Габриэлла прерывает нашего папу, прежде чем он успевает ответить. — Он не лгал.