— Вставай! Пошли, сейчас же.

Я открываю глаза, и мне в лицо вспыхивают яркие огни, а на меня кричат мужчины. Следующее, что я помню, — меня поднимают, вытаскивают из моей крошечной комнаты и увозят с корабля на верфь. Ослепляющий свет, освещающий широкое пространство, ощущается так, будто тысяча крошечных иголок пронзает мой череп, оставляя меня дезориентированным и с головокружением после столь долгого пребывания в темноте. Десятки мужчин, женщин и детей стаскивают с корабля за мной, каждый из них выглядит таким же напуганным, как и я. Их растерянные и испуганные крики эхом разносятся по ночному воздуху.

Грубые руки хватают мои запястья за мгновение до того, как на них защелкиваются наручники. Я вздрагиваю от того, как сильно холодный металл впивается в мою кожу, поэтому я не вижу приближающегося другого мужчины, пока он не завязывает мне глаза тканью.

— Эй! — протестую я, борясь с хваткой первого мужчины. Он сжимает хватку, и мое возражение превращается в крик боли.

— Перестань бороться и иди, — хрюкает мужчина.

— Иди к черту, — огрызаюсь я, откидывая вес назад, чтобы вырваться из его хватки. Это не работает.

— Ты только усложнишь себе жизнь, если не пойдешь.

— И можешь идти на хер.

— Ладно. Хватит об этом, — заявляет он, прежде чем земля исчезает у меня под ногами, и прежде чем я успеваю нанести ответный удар, меня швыряет в заднюю часть машины, и я жестко приземляюсь плечом на металлический пол.

— Ублюдок! — кричу я, шипя от боли, которая распространяется по руке.

Со связанными руками и закрытыми глазами теперь бесполезно сопротивляться. Я знаю это, но, как я уже сказала, я не сдамся без борьбы. Я выпрыгиваю, мои ноги ударяются только о воздух, прежде чем двери захлопываются, а затем мой каблук сталкивается с твердой дверью. И вот мы движемся.

Я изо всех сил пытаюсь сесть и снова опуститься на колени, но это трудно, так как мое равновесие нарушено движением автомобиля. Я не одна, судя по рыдающим звукам вокруг меня. Несколько человек кричат на иностранных языках, которых я не понимаю, но у меня такое чувство, что мы все задаемся одним и тем же вопросом. Куда мы едем? Почему это случилось с нами? Что с нами случится?

Я не знаю, как долго мы едем, но достаточно долго, чтобы мы могли быть где угодно в Майами. Когда автомобиль наконец останавливается, задние двери распахиваются, и руки снова хватаются. Я вываливаюсь, падая на колени на гравий. Мелкие камешки впиваются в мою голую кожу, затем меня тянут вверх и дергают прочь.

— Будь осторожен с товаром, pendejo, — предупреждает мужчина с сильным испанским акцентом. — Они не стоят столько денег, если они повреждены.

— Я не товар, ты, придурок, — выплевываю я в сторону испанца.

Он отвечает глубоким смехом, прежде чем приказать мужчине, держащему меня. — Отведи ее внутрь.

Пол под моими ногами становится твердым, как бетон, и плач моих товарищей по несчастью эхом разносится вокруг меня, как будто мы находимся в каком-то большом и пустом месте.

Меня прижимают к стене, и с моего лица снимают повязку. Я быстро моргаю и оглядываюсь, пытаясь понять, что происходит вокруг, одновременно ища любой признак пути к побегу.

Мы находимся на большом складе с потолком, нависающим высоко над металлическими стропилами, и разбитыми окнами, разбросанными по нему. Одну за другой женщин загоняют в такие же позы, и моя душа разрывается на части при виде детей. Я вижу Лиама на каждом из их испуганных лиц, и все, что я хочу сделать, это заключить их в свои объятия и защитить от ужасов, которые, как я знаю, грядут.

Я ужасно переживаю за Лиама, но, увидев детей сейчас, я рада, что он остался в Италии. По крайней мере, с Анетт у него есть шанс на нормальную жизнь, если я больше никогда его не увижу. Быть сиротой — лучшая жизнь, чем та, что ждет этих детей.

— Раздевайся! — кричит мужчина. Его односложный приказ посылает волны ужаса по комнате. Его нетерпение растет, когда мы не выполняем его достаточно быстро. Щелкнув пальцами, он делает знак своим людям. Мужчина со шрамом, пересекающим его лицо по диагонали, приближается ко мне с кривой ухмылкой.

Он тянется, чтобы прикоснуться ко мне, но я быстрее. Я срываю с себя рубашку и брюки, не отрывая от него глаз. Да, мне страшно, но я отказываюсь давать этим отвратительным оправданиям для мужчин удовольствие видеть, как я плачу.

Раздается хлопок в ладоши, и из-за занавески появляется пожилая женщина в обтягивающем платье с принтом гепарда. — Ладно, дамы, давайте вас оденем.

Холодный, расчетливый взгляд, которым она осматривает нас своими темными глазами, сразу говорит мне, что она здесь не для того, чтобы нам помогать. По крайней мере, это не имеет значения. — Вы здесь, чтобы-чтобы нам помочь? — тихо спрашивает на ломаном английском молодая девушка, едва ли подросток. Женщина фыркает и переводит свой ледяной взгляд на бедную девочку.

— Чем раньше ты поймешь, что здесь нет никого, кто мог бы тебе помочь, тем лучше для тебя.

— Тогда зачем ты это делаешь? Зачем ты им помогаешь? Разве ты не знаешь, что с нами будет? — требую я, не в силах молчать после того, как бедная девочка разрыдалась.

— То же самое, что случилось со мной, — бросает мне женщина. — А теперь заткнись и садись. Моя работа — подготовить тебя так, чтобы ты принесла как можно больше денег. Чем лучше ты выглядишь, тем выше вероятность, что тебя купит хороший мужчина.

— Ты заблуждаешься, если так думаешь. Ни один хороший мужчина не покупает женщину, — усмехаюсь я. — И ни одна хорошая женщина не помогает продавать других.

Женщина ничего не говорит, и я знаю, что задела ее за живое по глубокому хмурому лицу. Она ритмично хлопает в ладоши, и из-за занавески появляются еще две женщины. Одна толкает вешалку с платьями, а другая несет большую коробку с косметикой и аксессуарами.

— Нам нужно найти платье, которое скроет ссадины на ее коленях, — комментирует пожилая женщина, обходя меня. Она хмыкает, как будто нашла что-то, что ей не нравится. — Нам нужно сказать аукционисту, что у нее есть несколько растяжек, но в остальном она в отличном состоянии. Скажи, как давно у тебя родился ребенок?

— Иди к черту, — шиплю я. Я не собираюсь рассказывать ей ни черта о моем ребенке.

— Тебе лучше заткнуться и перестать так себя вести. Ни один мужчина не хочет болтливую сучку, — предупреждает она меня.

— Хорошо.

Женщина хмурится, но ничего не говорит, прежде чем уходит, чтобы осмотреть работу остальных.

В конце концов, меня заставляют принять холодный душ, привязывают к стулу и натирают воском с головы до ног, прежде чем надеть на меня обтягивающее черное бархатное платье с вырезом-замочной скважиной на спине и высоким хлястиком. Передняя часть платья опасно опускается вниз, демонстрируя мою упругую грудь, которая стала еще более соблазнительной и округлой после кормления Лиама грудью. Она болит от количества дней, которые я провела без сцеживания и кормления его. Я сделала все возможное, чтобы уменьшить давление на судне, но это не то же самое, что прижимать к груди своего ребенка.

— Вот так, — восхищенно говорит одна девушка. — Теперь ты прекрасна.

— Отлично.

Другая девушка опрыскивает меня какими-то духами, от которых мне хочется блевать. — Чем больше денег ты заработаешь, тем меньше вероятность, что они просто будут использовать и надругаться над тобой. Никто не хочет тратить тысячи долларов на то, что они просто собираются уничтожить.

Что-то?

Я смотрю на нее в шоке, не в силах поверить словам, которые только что вырвались из ее уст. — Ты сейчас серьезно? Ты вообще себя слышишь? Я человек. Меня собираются продать. Меня, вероятно, изнасилуют и будут пытать, и если мне повезет, они убьют меня, когда наконец закончат со мной.

Девочки обмениваются мрачными взглядами, прежде чем одна поворачивается, чтобы подкатить ко мне зеркало во весь рост на колесиках. Они превратили меня в гламурную куклу, но все, что я вижу, — это свинья, одетая для убоя.