— Арман поговорил со мной насчёт тебя, — вдруг произнёс он, всё так же продолжая курить.

Эти слова будто молнией пронзили меня. Внутри всё перевернулось.

— О чём он говорил? — мой голос дрогнул, но я старалась сохранять спокойствие.

Гюстав бросил на меня недоверчивый взгляд.

— А чего это он так заботится о тебе? — спросил он с едва заметной насмешкой, но в его тоне чувствовалась угроза.

Я пожала плечами, стараясь выглядеть безразличной.

— Может быть, потому что ты попросил? — ответила я, вставая со стула и начав убирать за собой посуду. Я не хотела продолжать этот разговор.

Пытаясь сменить тему, я добавила:

— Я завтра пойду к родителям.

— Нет, ты останешься дома, — резко перебил он.

Кружка выскользнула из моих рук и с грохотом упала в раковину. Я повернулась к нему, не веря своим ушам.

— Что?

— Ты никуда не пойдёшь!

— Гюстав, ты же всегда позволял мне навестить родителей. Мне нужно сделать там уборку.

— Сами справятся, — отрезал он, и в его голосе не было ни тени сомнения.

Я стояла, глядя на него, не понимая, что происходит. Гюстав никогда раньше так не реагировал на мои поездки к родителям.

— Гюстав, я не прошу разрешения. Я просто сообщаю, — сказала я, пытаясь сохранить спокойствие.

— Я сказал нет, значит нет! — отрезал Гюстав.

Слёзы подступили к глазам, и я с трудом сдерживала их. Остаться дома не было для меня проблемой, но то, как он пытался меня контролировать, ломал мою волю, будто я была игрушкой в его руках. Этот гнетущий контроль разрывал меня изнутри.

Чтобы не усугублять ситуацию, я лишь кивнула и продолжила мыть кружку. Но внезапно я ощутила его тёплые руки, обнимающие меня за талию.

— Иди, Селин, — его голос стал неожиданно мягким, и он коснулся губами моей шеи. — Я просто хотел проверить тебя. Не плачь. Я не хочу, чтобы ты плакала.

Его слова звучали почти успокаивающе, но я осталась неподвижной. Прикосновения, которые когда-то могли принести мне утешение, теперь вызывали лишь странное чувство пустоты.

Я замерла, всё ещё держа кружку в руках, и его губы вновь коснулись моей шеи. Но вместо тепла и близости, которых, казалось бы, я должна была ощутить, я чувствовала лишь холод и растерянность.

— Селин, — продолжал он, чуть крепче обнимая меня, — я знаю, что был неправ. Просто мне больно. Больно от мысли, что ты больше не моя, что в твоём сердце появился кто-то ещё.

Его слова были пропитаны горечью, и я почувствовала, как ком подкатывает к горлу.

— Я всегда была твоей, Гюстав, — тихо ответила я, но сама не верила своим словам.

Он повернул меня к себе, заглядывая в глаза. Его взгляд был другим, без привычного холода. В нём читалась какая-то искренняя усталость, отчаяние.

— Я не хочу терять тебя, Селин, — сказал он, проводя рукой по моим волосам. — Я знаю, что был жесток. Знаю, что ты несчастна. Но ты должна понять — я люблю тебя.

Эти слова, которые когда-то могли бы растопить моё сердце, сейчас звучали как последний аргумент, как попытка удержать меня там, где мне уже не хотелось быть.

— Любовь… — прошептала я, опуская взгляд. — Любовь не должна причинять боль, Гюстав.

Он молчал, его руки всё ещё крепко держали меня.

— Знаю. Но я хочу, чтобы у нас всё было хорошо, Селин.

А я? Я не знала, чего хотела. Всё во мне было разорвано на части. Гюстав был прав: я уже предала его. Я изменила ему с Арманом — его другом, человеком, которому он доверял. Но Арман не виноват. Он старался избежать меня, держаться на расстоянии. А я не отставала. Это была моя вина. И иногда мне казалось, что я вовсе не достойна любви Гюстава.

— Милая, — он поднял мою голову за подбородок, заглядывая в мои глаза. — Селин, не расстраивайся. Я тебе доверяю, и… хочу сказать, что если бы не Арман, я бы и не опомнился.

Его слова эхом отозвались внутри меня. Боже… Я чувствовала себя ужасной, самой отвратительной женой на свете.

Лучше бы он продолжал злиться. Лучше бы он был со мной жесток, чем таким… таким мягким и понимающим. Это лишь усиливало чувство вины. Он заставлял меня осознавать, насколько низко я пала.

Гюстав наклонился ко мне, его губы медленно приближались к моим. Он поцеловал меня — настойчиво, требовательно, словно пытался вновь пробудить во мне ту женщину, которая когда-то была только его. Но я не отвечала на его поцелуй. Его язык проникал внутрь, а прикосновения становились всё настойчивее.

Я осталась неподвижной, словно статуя, безразличной и чужой. Он продолжал, его руки медленно скользнули к моей груди, едва прикрытой шёлковой тканью майки. Пальцы сжали её, но внутри меня была лишь пустота. Ничего. Ни удовольствия, ни близости — только гнетущая тяжесть вины. Не было ни желания, ни радости — только тяжесть, что-то давящее на грудь, не дающее дышать.

— Гюстав, — наконец прошептала я, пытаясь мягко отстраниться.

Он остановился, замер на мгновение, его глаза встретились с моими.

— Ты совсем не хочешь меня? — спросил он.

Я опустила взгляд, не зная, что ответить. Как объяснить то, что внутри меня всё уже давно сломалось?

— Это не так… — начала я, но даже эти слова прозвучали неубедительно.

— Не так? — он шагнул назад, убрав руки. — Тогда скажи мне, что это, Селин? Почему ты всегда такая холодная? Почему ты больше не смотришь на меня, как раньше?

Я вздохнула, пытаясь найти слова, которые бы не ранили его ещё больше.

— Признайся мне, Селин. Ты влюбилась в другого?

— Не надо, пожалуйста…

— Нет, я хочу знать! — он повысил голос, и я вздрогнула. — Ты любишь его?

Я замерла, не в силах ответить. Вопрос, которого я боялась больше всего, теперь прозвучал, и молчание стало для него очевидным ответом.

— Чёрт возьми, Селин… — он провёл рукой по волосам, отворачиваясь. — Ты даже не можешь солгать, чтобы меня успокоить.

— Н… нет.

Слёзы текли по моим щекам, но я не могла даже защитить себя. Всё, что он говорил, было правдой.

— Селин, ты только моя, — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Никто тебя у меня не отнимет, а если попытается, я убью вас обоих! Ты поняла меня?

Его слова эхом отдавались в моей голове, тяжёлым грузом давя на грудь. Я подняла голову, глядя прямо в его глаза, и тихо сказала:

— Прости меня, Гюстав.

На мгновение он замер. Его взгляд потемнел, опустел, как будто мои слова забрали у него последние остатки сил.

— За что?

— За всё, — едва слышно ответила я.

Его лицо исказилось гневом, а потом резко сменилось на отчаяние.

— Я на нервах, Селин! — крикнул он, размахивая руками. — Ты совсем с ума сошла? Объясни нормально, что, чёрт побери, с тобой происходит?!

Он ударил рукой по столу и вышел из кухни, громко хлопнув дверью. Я осталась стоять, чувствуя, как воздух будто выкачали из комнаты. Глубоко вздохнув, я попыталась собраться с мыслями, но они расползались, как песок между пальцев.

Ночью, когда Гюстав уже спал, я тихо взяла телефон, отчаянно сдерживая рвущиеся наружу эмоции. Я сама не знала, что на меня нашло, но каждая клеточка моего тела требовала Армана. Гюстав больше не вызывал у меня ни интереса, ни желания. Я чувствовала, что схожу с ума.

Я тихо пробралась в ванную, села на край ванной, и, не задумываясь, начала печатать:

«Ты спишь?» — отправила я, сердце учащённо билось.

Спустя несколько минут он зашёл в сеть.

«Нет. Всё в порядке?» — его ответ был коротким, но волной облегчения накрыл меня.

«Да, просто соскучилась.»

Я нажала отправить, а потом застыла, глядя на экран. Ответа не было. Прошла минута, две, пять. Сообщение было прочитано, но он молчал.

Внутри всё сжалось от злости и обиды. Я обещала себе не писать ему, но снова нарушила это обещание. Почему он так со мной? Почему его равнодушие причиняет мне такую боль?

Наконец, экран мигнул:

«Плохая идея писать мне. Не делай этого больше.»

Я чуть не выронила телефон. Его слова словно резанули по сердцу. Почему он так холоден? Разве я ему совсем безразлична?