– На болота? – кузнец опешил. – Да, в уме ли ты, девка? Вчерашний праздник в голову ударил? Выбрось дурь из головы да иди работай. У меня, вон, малой сегодня захворал, наворожи ему какой отвар целебный.

– У меня братец пропал, – Любомира пискнула едва слышно, но по сердитому взгляду Божана уже поняла, что помогать он ей не станет.

Кузнец вернулся к работе, а Любомира бросилась дальше искать проводника. Следующим ей на глаза попался Катай, молодой поселковый пастух. Он замешкался и последним выгонял свою часть стада на выгул. Как и все деревенские ребята, Катай был крепким, одной рукой мог своротить рог норовистому молодому бычку. В прошлом году на празднике костра Любомира всерьез на него заглядывалась, да не ко времени расшумевшаяся гроза помешала ее планам. Планам Катая она, однако, не помешала, и он благополучно обручился с Радой, которая недавно родила ему сына.

– Эй, Катай! – Любомира приветственно помахала рукой, на сей раз решив действовать осторожнее, чем с кузнецом. – Куда путь держишь?

Девушка подбежала к нему, оправила косу, заглянула в глаза. И сняла с его ворота зацепившуюся там соломинку. Не ожидавший подобного радушного приветствия Катай, оробел:

– Так… знамо дело, куда. На верхний луг коровушек поведу. Там после вчерашней грозы трава по пояс вымахала. Пущай кормятся.

– А-а-а… можно мне с тобой? Прогуляться, – Любомира потупилась, испугавшись, что в ее глазах слишком ясно читалось вранье. Впрочем, Катай не отличался особой проницательностью.

– Ну, пойдем, – парень пожал плечами. – За травами собралась, что ль?

– Ага, за травами, – Любомира кивнула и отвернулась в сторону. – А одной боязно.

– Чего там бояться-то, дорога чистая. – Пастух широко улыбнулся, но тут же недоуменно покосился на ее дорожную суму, – А чего котомка уже такая полная?

– Не верь ей, Катай! Вертит она, – откуда ни возьмись рядом нарисовался Могута, и Катай перевел на него вопросительный взгляд.

– Тебе-то что? – ученица травницы надула губы, глядя в красивое самодовольное лицо деревенского любимчика.

– А то, что ты на болота собралась. Сам слышал, как ты Божана с собой звала. Кузнец отказал, так ты теперь к Катаю подластиться решила? – Могута вскинул брови, с наглым видом поглаживая свои полные губы.

Любомира только рот открыла, но не сообразила, что возразить.

– Не, Любаш, на болота не пойду, – Катай виновато покачал головой. – Меня Рада убьет, ежели я к вечеру домой не вернусь.

– Женушкин подклобучник, – Любомира чуть слышно процедила сквозь зубы, но Могута услышал:

– А ты локти-то не кусай, что не тебе мужик достался. Иди, вон, своего суженого проси тебя в болото проводить.

– Это кого же интересно? – Любомира уперла руки в бока.

– Да, Маруна-охотника, – Могута усмехнулся. – Он те места наверняка хорошо знает, да только шибко зол он на тебя за вчерашнее. Не уверен, что уболтаешь. Идем, Катай, – он уже повернулся к пастуху, – ну ее к лешему, грушу перезрелую.

Любомира только рот открыла от возмущения, не успев придумать, как ответить на дерзость, но Могута уже увел Катая прочь. Тот только виновато покосился на девушку через плечо и отвернулся.

Еще трижды Любомира испытывала судьбу и просила знакомых мужчин проводить ее до болот, но у каждого находилась очень весомая причина, чтобы туда не идти: базарный день, детки малые, тесто в кадке у жены. Последний довод особенно удивил Любомиру, но она прекрасно понимала, что спорить было бесполезно.

Ученица травницы стояла одна посреди многолюдной поселковой площади с полной котомкой через плечо и только зубами скрипела от обиды и отчаяния. Никто, совсем никто не хотел ей помогать, никому не охота было соваться в трясину ради чужой девицы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Страх мешался с гордостью и отчаянным желанием отыскать братца. Ноги сами потихоньку понесли Любомиру в сторону леса. Туда, где за околицей жил в одиночестве деревенский охотник.

Не просто так об угрюмости Маруна ходили байки в поселке. Охотник был нелюдим и неразговорчив, его побаивались. Он приходил время от времени, приносил лесную добычу, брал в обмен хлеб да молоко, и снова исчезал в своей чащобе. А вчера вечером Марун Северный Ветер удивил всех. И тем, как лихо отплясывал на празднике, и тем, как много улыбался. А ведь все его улыбки предназначались именно ей, Любомире…

Стиснув зубы, девушка направилась в сторону одинокой охотничьей избушки.

***

Лесной охотник жил в маленьком аккуратном домике. Так сразу и не скажешь, что он в нем бобылем век коротал – чистенько, уютно, по крайней мере, снаружи.

Чем ближе Любомира подходила, тем медленнее ступала – боязно было, особливо после того, что ей ночью в пламени костра примерещилось. Хотя сейчас, при свете солнца, под пение лесных птиц ее вчерашние страхи казались уже почти выдумкой. А ну как ей и, правда, показалось? Дым в глаза попал, молния блеснула? Никто ж больше медведя не увидел.

Хозяина избушки нигде видно не было, и Любомира уже решила, что он затемно ушел в лес на промысел. Она выдохнула с облегчением – раз уж не судьба ей была договориться с пугающим охотником, так нечего и бояться. Одна сходит за братцем на болота, не пропадет. Ходила же она в лес за травами, а это лишь чуточку дальше…

Любомира собралась уже уходить, развернулась, когда ее остановил низкий глубокий голос, прозвучавший откуда-то из окружавших избушку зарослей:

– Пришла?

Девушка так и замерла на месте, боясь шелохнуться. Она не заметила охотника, а он тем временем спокойно наблюдал за ней, совершенно невидимый.

Любомира кивнула:

– Пришла.

– Чего надобно? – в голосе Маруна не было ни капельки дружелюбия, и Любомира только сглотнула. Прав был Могута, Марун на нее злился, от его вчерашней сердечности не осталось и следа.

– Помощь твоя нужна… – девушка проговорила тихонько, ожидая чего угодно, от взрыва злорадного хохота до грозного медвежьего рева.

Но услышала лишь шорох веток за спиной. И все-таки обернулась. Марун выбрался из зарослей и теперь стоял перед ней, недовольно хмуря брови. Одет он был по-дорожному, в руках короткое копьецо, на плечах моток веревки. Верно, он и впрямь собирался на промысел, да появление Любомиры его остановило.

– Вот как? – охотник хмыкнул. – А зачем бы мне тебе помогать, Любомира-травница? Или не так, – он прищурился, изучая девушку, словно зверушку, запутавшуюся в его силках, – Любомира-обманница.

– Я не обманница… – девушка принялась несмело оправдываться.

– Разве, нет? – охотник не дал ей договорить, скрестил руки на груди. – Ты мне ночь теперь должна, Любомира.

Девушка вспыхнула от подобного бесстыдства, щеки ее заалели, словно два наливных яблочка. Она понимала, что охотник был прав, но не желала признавать этого:

– Ничего я тебе не должна, оборОтник окаянный!

– Как ты меня назвала? – выражение лица Маруна тут же сменилось с обиженно-сердитого на удивленно-настороженное, он опустил руки вдоль тела и недоуменно посмотрел на девушку.

– ОборОтник! Медведь-шатун! – понимая, что нащупала нужную струнку, юная ведьмочка принялась играть на ней.

Лицо Маруна потемнело, и Любомира даже перепугалась, что сейчас снова увидит медведя воочию.

– Да, знаешь ли ты, балаболка деревенская, кто такой медведь-шатун?

От страха Любомира принялась дерзить:

– А знают деревенские, кого пригрели у себя под боком? Чего молчишь? ОборОтник!

Последнее слово звонко раздалось под пологом леса и застыло где-то в переливах птичьих трелей. Повисла тишина, если не считать щебета птиц и шороха листвы.

Охотник исподлобья смотрел на ученицу деревенской ведьмы, поигрывая желваками на скулах. Она стояла перед ним, насупившись, до белых костяшек на пальцах сжимая лямки своей котомки. Наконец, Марун нарушил молчание:

– Вот что, ведьма недоученная, иди-ка ты отсюда подобру-поздорову. Пока я не рассердился. Так и быть, прощаю тебе вчерашнее, только на глаза мне больше не попадайся, а то я за себя не ручаюсь.