— Именно. Но это все внутренняя политика, давай про внешнюю — чтобы твое государство процветало, у тебя не должно быть друзей, только союзники. Желательно не равные, а подчиненные. Соседи — если ты большая империя, должны за тебя воевать и в твоих интересах погибать, а ты, если обеспокоена благополучием своего государства, а не чужого, будешь на это спокойно смотреть. Желать здоровья погибшим, глубоко скорбеть по предыдущей династии, помогать занять трон новой — уже потом, когда разберешься с ослабленным о соседей врагом, который изначально рассчитывал на твое прямое вступление в войну. На языке государственного благополучия это называется прагматичная политика, в привычном понятии морали — одно лишь сплошное большое предательство. Руководствуясь интересами своей страны, одной рукой ты будешь кормить милых белочек с ладони, а второй подписывать указы, из-за которых запылают чужие города и гибнут десятки или сотни тысяч, а то и миллионы чужих людей ради того, чтобы хорошо жили твои. Только лишь став — в понимании опять же обычной морали, самым настоящим злодеем, ты сможешь построить государство, где девяносто девять процентов твоих подданных будут жить процветающе, а бесконечная война будет идти где-то там, на другом конце света — часто специально созданная, чтобы твоя армия не простаивала, не превращалась в небоеспособный бюрократический пузырь, а являлась реальной силой, обеспечивая дипломатический вес государства. И пока на планете остается хотя бы два претендента на мировое могущество, рецепт благополучия твоего государства никак не поменяется.

В дверь вдруг раздался негромкий аккуратный стук.

— Сиди, я сейчас, — поднялась Мария. — Влад, спрашивают, сметку можно забрать?

— А, да, конечно. Вон там стоит.

Отдав горничной сметку с совком, Мария вернулась на свое место.

— То есть ты говоришь, что жертвовать чужими — это естественно для политики?

— Да.

— А если жертвовать близкими?

— Правитель ответственен за миллионы своих подданных или граждан. И жертвовать близкими, на мой взгляд, должен до отсечки «Зачем мне такая страна, в которой не будет этого человека?» То есть, жертвовать всеми, кроме самых близких людей. Опять же, с нюансами — ты сама про табакерку вспомнила. И выбирать между властью и, условно, любовью и человечностью, придется постоянно.

— Насколько ты близок с Маргарет?

Вот оно что, а я как-то не догадался.

— Говори сразу, что случилось, не люблю загадки.

— Варвара подозревает, что именно Маргарет каким-то образом заразила тьмой боярынь из экипажа.

— Почему ты мне это говоришь?

— Наказание, если будет получено подтверждение — смертная казнь. Варвара вместе с князем Барятинский уже арестовали Маргарет и сейчас ее допрашивают. А я пришла сказать тебе об этом и узнать, как ты…

— Я в этом сомневаюсь.

— В чем?

— В том, что Маргарет сейчас допрашивают.

— Почему?

— Да потому что нет уже ни Маргарет, ни Варвары, ни Барятинского.

— Что?

Не отвечая я смотрел в пространство и чувствовал себя очень странно.

Внутри по-прежнему пустота — огонь словно выжег эмоции и чувства, так что я воспринял страшное известие совершенно спокойно. Это, надо сказать, пугало. Но без страха — скорее озадачивало пониманием, в какого биоробота я превратился.

Надежда оставалась лишь на то, что человеческие эмоции вернутся, как только вестибулярный аппарат придет в норму после синхронизации физического и эфирного тела.

Следственные действия затянулись еще на неделю. Все это время я жил и мыслил, не испытывая ни чувств, ни эмоций. Вел себя как обычный человек просто потому, что так правильно себя вести.

Потом нас наконец выпустили из-под надзора и начались тренировки. В отсутствии князя Барятинского капитаном-инструктором на первое время нам поставили мичмана Егорова. В первый день, критически осмотрев и опросив свою новую команду, он повел нас на пирс, знакомиться с яхтой. Половина опыт хождения под парусом имели, половина море первый раз видели. Ну и я примерно посередине — самый умный и красивый, как в том самом анекдоте про обезьяну.

После того, как ближе к обеду капитан-инструктор закончил с теорией и расставил экипаж по местам, распределив роли, вышли на открытую воду. Едва засвистел ветер в ушах, как я ощутил себя настоящим морским волком. Вот только капитан-инструктор, топорща бакенбарды, смотрел предельно критически и выглядел так, как будто съел лимон. Не знаю, что ему не нравится — на мой взгляд выглядит все вообще прекрасно.

Выглядело все прекрасно до первого поворота — там даже я понял, что экипаж наш не совсем слаженный и пока не готов покорять олимпийские вершины. Но после второго был третий поворот, четвертый, пятый, десятый и пятидесятый — в общем, дело пошло. Когда — ближе к вечеру, возвращались в порт, снизу раздался легкий, но все же заметно ощутимый удар. Мичман Егоров, нахмурившись бакенбардами, прислушался.

— Чувствуете, как лодка по-другому поехала?

Я, если честно, разницы вообще не ощущал, как и другие предельно сухопутные члены команды.

— Мы поймали пучок водорослей на киль, сейчас будем учиться его снимать, — сообщил Егоров.

Вот теорию я знал хорошо и сейчас понял, о чем речь. У нас под водой, на нижнем конце киля, прикреплена обтекаемая и заполненная свинцом болванка полтонны весом — бульб. Когда при сильном ветре или волнении яхта заваливается на борт сильным креном, он работает как противовес, возвращая лодку обратно, не давая лечь на воду или перевернуться.

Сейчас же этот обтекаемый полутонный снаряд не давал соскользнуть с киля пойманному пучку водорослей. На скорость яхты в серьезных соревнованиях влияет даже свисающая с борта в воду веревка, поэтому водоросли нужно снимать. Для того, чтобы это сделать, нужно пройти немного задним ходом, чему капитан-инструктор решил научить нас прямо сейчас. В теории все просто — рулевому нужно поставить яхту носом ровно против ветра и зафиксировать руль прямо, а шкотовым двинуть гик большого паруса вперед, ставя его перпендикулярно линии корпуса. Если все это сделать слаженно и одновременно, яхта поймает ветер обратной стороной паруса и поедет задом и назад.

Звучало просто, вот только со слаженностью и одновременным действием у нас выявились серьезные проблемы. Примерно такие же испытывает впервые севший за руль новичок-водитель, когда ему нужно научиться трогаться на ручной коробке передач. Казалось бы, ничего сложного — включить передачу и плавно отпуская педаль сцепления, одновременно так же плавно нажать на газ. Когда научишься переключать передачи — становится невероятно сложно заглохнуть, даже не всегда специально получается это сделать, машина все равно едет, как ни бросай педаль. Но вот для начала этому нужно научиться…

После получаса попыток мне уже казалось, что проще кому-нибудь нырнуть, в попытке счистить с киля этот пучок водорослей. К таким мыслям пришла и Мария — правда, решение она нашла совсем в другой стороне. Передав мне штурвал, она встала на самой корме, расставив руки в стороны. Вода вокруг яхты забурлила, и на бурлящей большой волне мы прокатились назад на пару десятков метров.

— Неплохо, ваша светлость, — прокомментировал Егоров, с заметным трудом сохраняя спокойствие, Мария его явно впечатлила. — Только лодка-то наша сейчас вместе с волной перемещалась, а смысл в другом. Водоросли с киля должен встречный поток воды снять.

— Merde! — услышал я, как под нос себе выругалась уже предельно злая великая княжна. Она, все же, была капитаном и разыгрывающуюся сейчас комедию бессилия воспринимала своей личной неудачей.

По команде Марии управлять ветром попробовали мастера воздуха Гусев и Делайла. Задумка была хороша, исполнение подкачало — им просто не хватило сил. Не все в команде гении, как Мария — даже в условиях недостатка энергии способная чудеса показывать. Но на помощь пришла Мари-Анна, выполняя своё основное предназначение. Мария активировала свою силу, принцесса вейла перенаправила ее мастерам воздуха, ветер надул поставленный и удерживаемый как надо парус. Лодка наконец-таки поехала задом, к облегчению и радости всей команды. Хотя на мой взгляд, все же было проще Федора фалом обвязать и бросить в воду, чтоб нырнул и водоросли счистил.