— Как тебе сказать…
— Это путь длиной в десятилетия, так просто не бывает!
— Ну вот так получилось, видимо переборщил немного. Слушай, у меня в ушах шумит и крутит так, как будто я катаюсь на карусели перепив крепкого чая и объевшись жирной пищей — только без тяжести в животе. Это как-то можно…
— Когда твой вестибулярный аппарат привыкнет к новым параметрам, это пройдет.
— Спасибо, успокоила.
— Можно я еще раз проверю?
— Нужно.
Вновь закрытые глаза, синхронизация с ритмом и снова потеря равновесия. В этот раз Мария говорить ничего не стала, просто отошла и упала в кресло, запустив руки в волосы.
Посидели в молчании несколько минут.
— Так ты по какому делу?
Мария, забыв про удивление, снова мило покраснела и потупилась.
— Я говорила с Варварой…
Девушка осеклась, набирая воздуха и на что-то явно решаясь. Поторапливать я не стал, молча ждал.
— Я говорила с Варварой. Она сказала, что у меня сейчас последний шанс вернуться в нормальную обычную жизнь.
— Правильно сказала, — пожал я плечами.
— Сказала, что, если я сейчас продолжу двигаться по выбранному пути, обратной дороги не будет. Говорит, что мне нужно будет стать совсем другим человеком, отринув привычную мораль.
— Тоже верно говорит.
— А я не верю.
— Ты могла бы отпилить хорошему человеку ногу?
— Я работала медсестрой в госпитале и понимаю, о чем ты говоришь. Да, чтобы диагностировать очаг проблемы или вылечить, доктор специально делает человеку больно. Но какое это имеет отношение к…
— Прямое. Ты ведь не со мной и не с Варварой сейчас споришь, а с реальностью. Читай Макиавелли, он уже все давным-давно написал. Если взять суть, то рецепт процветания и государственного благополучия всего один: старое доброе ультранасилие. Все остальное от лукавого.
— Я уверена, что всегда можно найти другой путь.
— Ага, и не один. Только все они ведут прямиком в ад. Где-то попадется добрый правитель, который как Николай или Наполеон к протестующим на площади пушки не выкатит, и…
— И что?
— И все. Не разгонишь недовольных залпом картечи, утопив протест в крови, здравствуй революция. Причем Николай — этот беспощадный тиран, всего несколько человек повесил, чем заложил под государство бомбу замедленного действия, еще и развел легион иностранных агентов по типу Герцена, прости Господи. Или посмотри на Францию — едва стали сверхдержавой и столкнулись с болезнью роста, сломались на первом серьезном внутреннем кризисе. Стоило Людовику проявить слабину, как здравствуй резня, интервенты и понимание постфактум «как хорошо мы плохо жили». Гильотину, кстати, кто придумал? Правильно, гуманисты.
Раньше я с Марией прямого обсуждения таких тем избегал, а сейчас такое странное состояние, что говорил прямо и открыто, вообще без тормозов. Мне сейчас было душно от мира, и мир ко мне симпатий тоже не испытывал — все по классике, так что юные грезы девушки я не щадил, от души наваливал.
— Считается, что политика — грязное дело. Неправильно считается, не та таблица измерений используется, надо пересчитать. Варвара правильно сказала, что тебе, если ты останешься на этом пути, нужно будет отринуть привычную мораль, да и вообще все понятия нормальности пересмотреть.
— Например?
— Вот, например, смотри: жизнь — это движение. А если у соседей больше нечего взять без большой войны и все острова давным-давно открыты, то без вызовов есть опасность застоя забронзовевшей элиты, готовую разложиться на плесень и на липовый мед. Как этого избежать? Вопрос с подвохом.
Пока Мария думала я вдруг понял, что шрам на щеке больше не болит. Неожиданно. Поднялся, дошел до зеркала. На месте, светится живым пламенем. Но не болит.
— И как этого избежать?
— Да самыми разными путями, среди которых нет ни одного хорошего, доброго, вечного. Никогда на важную государственную должность, если ты себе не враг, не должен попадать самый достойный. Вчера-сегодня он самый лучший генерал с поддержкой в войсках или любимый народом министр, а завтра уже решает, что правитель из него будет лучше, чем ты. Привет переворот, революция, война, разруха. Вот почему при дефиците безоговорочно лояльных кадров — а он всегда есть, сажают даже на ключевые места не достойных, а бесталанных родственников или полезных идиотов. И по итогу их деятельности тебе раз за разом с полным пониманием придется награждать непричастных и наказывать невиновных, например. Зато, другая сторона медали — всегда есть кого сместить, чтобы дать морковку власти новому человеку, создать то самое движение, не дающее элите забронзоветь. И главное в этой системе не дать слабину: троюродная сестричка, мы же с ней в детстве в уточек играли, как я ее — и в тюрьму? Или министр — он же меня на лошади учил кататься, как я вот так его — и на виселицу с конфискацией? Раз простила, два пожурила вместо того чтобы голову отрубить, и вот уже десяток безнаказанных идиотов начинают бесконтрольно самовоспроизводится, потому что берегов не чувствуют. Немного терпения, немного помощи извне и опять здрасте-приехали — война, разруха, голод, тлен. Кому-то одного Кромвеля хватило, чтобы понять логику событий, а кому-то трех революций недостаточно, давай четвертую заноси и еще пятую в подарок по акции получите.
— Это ты про какую страну?
— Далекую, потом расскажу как-нибудь, — усмехнулся я. — Давай к нашим баранам на должностях вернемся. Понятно, что всех лояльных тебе лично как правителю на месте не посадишь, тебе для этого просто людей не хватит, даже если учитывать родственников и полезных идиотов. Постоянно вокруг тебя будут неудобные, или постепенно ставшие неудобными личности, которых надо как-то снять или притормозить, чтобы совсем в себя не поверили. Прямо этого делать нельзя, если ты не бог-император, поэтому специально обученные люди тебе помогают — от компромата до физического устранения. И после ты сама лично стоишь у гроба, пускаешь слезу и рассказываешь, какой человек был хороший, лошадок любил. Понятно, что покойник сам неожиданно умер, понятно, что от тебя прямого приказа или иногда даже намека не было. Но ты сама будешь прекрасно знать, что это лично твое кладбище, которое будет понемногу, или не понемногу, будет увеличиваться. Но что стоит десяток или сотня жизней перед благополучием миллионов? Ведь иначе — переворот, война, тлен, разруха, что там еще по списку. Но это ладно, с элитой понятно, дела житейские — разделяй и властвуй. Давай теперь к простому народу — какой бы хорошей не была жизнь, вечно найдутся недовольные и вечно найдутся темы, чтобы раскачать толпу. И чем больше прав и свобод ты даешь, тем жестче придется их потом ограничивать, если государство подойдет к опасной черте, за которой маячат бунты, развал и революция. Успешная нация — это сплав народа и элит, понимающих свой путь развития. Качественно создать такую государственную конструкцию невозможно, потому что тебе будут мешать абсолютно все вокруг. Не только извне, но и изнутри — или сознательно, в попытке урвать себе больше влияния и власти, или бесплатно, просто борясь за все хорошее против всего плохого. Поэтому там, где вылезают острые углы, тебе как правителю нужно будет их постукивать молотком, часто с кровавыми брызгами. А это еще одна опасность — когда в руке молоток, все проблемы видятся гвоздями, здесь можно перегнуть палку. А еще есть сменяемость власти — ты правишь долго, прямой наследник уже взрослый и обрастает своей группой поддержки. Которая, если дорвется до власти, будет смещать твоих рассаженных везде верных людей, это опять потрясения, могущие разрушить вообще все. Поэтому сажать на трон чаще выгодно не сына, а внука, а сына отодвинуть, во избежание разных опасных для страны эксцессов.
— Таких как апоплексический удар табакеркой? — сразу догадалась Мария.
Вообще-то про «сына-внука» я говорил образно, на опыте противоборства разных партийных группировок, но Мария сходу провела параллель между Екатериной Великой, Александром и убийством императора Павла.
