— Я точно не нужен? — семенил за нами до подъезда Андрей. — Точно-точно?

— Идите домой, дядя Андрей. Если что получится, вы узнаете первым.

Уходить он явно не хотел: фонтан любопытства прорвало, и я его понимал. Теперь и мне стало интересно, что получится. А он даже не знал, в чем задумка. Ему было интереснее в разы.

— Так, может, слышь, подстрахую?

— Ничем не могу помочь. Идите домой.

— Слышь…

— Иди домой, брат, — прохрипел Костян. — Ради меня.

— Ага, — сказал Андрей, остановился и добавил: — Ага. Ну, как скажете. Мишка, слышь, поаккуратнее там.

За кого они меня принимают? За хирурга?

Андрей остался на скамейке, а мы пошли ко мне. Костян шел покорно, как обдолбанный кот на кастрирование.

В подъезде запах старого пота и грязной одежды ударил в нос так сильно, что глаза заслезились. Поэтому, когда гость разувался в прихожей, я поспешил открыть окна.

Он уже ждал меня и, как осел, покорно следил за моими телодвижениями.

— Без обид, — говорю.

— Ничего. Тапочек нет? А то у меня лапы грязные.

Носки на его ногах и правда потеряли изначальный вид. Толстыми грязными ногтями можно было копать могилы, а пол придется помыть, чтобы не подхватить никакой кладбищенской заразы.

— Заходи так.

Я провел его в комнату и усадил на стул, спиной к окну, а сам выглянул во двор. Андрей не ушел, светил огоньком сигареты. Костян сидел спокойно, похожий на грязного старого кота, медитирующего на курятник. Нужно было бы уже начинать, но я прошел на кухню, тщательно вымыл руки, стараясь сосредоточиться и успокоиться. Сердце колотилось, выбивая дробь о грудную клетку. Не знаю, сработает или нет, но попробовать стоит.

Я торжественно зашел в комнату и посмотрел в глаза ещё не потерявшему надежду алкашу. Он действительно очень сильно хотел выздороветь, а я мог только попытаться.

— Выслушай меня, Константин, причем очень внимательно. Слышишь?

— А как же, — кивнул он и высморкался на пол. Красавец!

— Сейчас я завяжу тебе глаза. Твоя задача — сидеть смирно. Что бы ты ни услышал, что бы ни произошло, ты не должен реагировать. Нельзя снимать повязку, нельзя пытаться что-то рассмотреть. Не нужно прислушиваться и пытаться понять, что происходит. Если будет больно — терпи. Если будет очень больно, так, что невозможно терпеть, скажешь мне. Но чем больше вытерпишь, тем лучше для тебя. Понятно?

— Ясно, чего тут не понять.

— Вот и ладушки. Тогда приступим. Снимай верхнюю одежду.

Мужик вздрогнул и промямлил:

— Это обязательно? Догола?

— Я же сказал: верхнюю. Штаны мне твои не нужны. Рубаху скидывай прямо на пол, всё равно уже.

Он не стал спорить: снял клетчатую рубашку, кинул на пол, а вслед за ней через голову стянул майку. Из волосатой спины торчали не только клочья шерсти. Когда черные крылья расправились, облегченно шурша на сквозняке, я понял, что делаю всё правильно.

Черные по краям перья были желтыми изнутри, а противная коричневатая желтизна въедалась в кожу. Я провел пальцем против шерсти, и желтая пыльца посыпалась на пол, орошая гадостью паркет. Мужик умирал вместе с крыльями или был близок к смерти. Он стоял на краю.

Я обошел согласного на всё мужчину и взял полотенце.

— Завязываю глаза. Не бойся.

— Жги, и пусть у тебя получится.

И мы начали…

Я аккуратно свернул полотенце и затянул его как можно туже, махнул руками перед лицом, проверяя, видит он или нет, и подтянул чуть ниже.

— Не видно, не беспокойтесь. Можно чуть ослабить? А то череп лопнет, — произнес он с легкой тревогой.

— Расслабляться будем, если получится. А пока терпи — ты обещал.

— Ладно, — выдохнул он и больше не произнес ни слова.

Я подключил наушники к телефону, проверил на себе, затем надел их на пациента. Чем меньше он слышит, тем лучше. Пусть впитывает классическую музыку с YouTube, а мне станет чуть спокойнее.

Пришло время Требухашки. Закрыв шторами окно, я достал коробку из-под кровати. Толстая гусеница чуть оживилась, щелкая маленькими челюстями, и зашевелилась в остатках хлебных крошек, вся вывалявшись в вате.

Крылья на ее спине задрожали, зашуршали быстрее прежнего, и личинка застыла, когда я поднял коробку на уровень груди и вытянул вперед, словно жрец майя, протягивающий вырванное сердце навстречу солнцу.

— Будешь кушать? Вкусное. Ням-ням, — произнес я с усмешкой.

Костян слегка качал головой в такт рекламе, которую, как всегда, не вовремя включил иностранный видеосервис.

Требухашка выпустила коготки и начала ворочаться, пытаясь развернуться. Пыхтение и щелчки становились все громче и быстрее.

— Я понял, — сказал я, заметив ее неловкие попытки, и одним движением схватил ее пальцами за туловище. Выкинул коробку на кровать. — Ладно, была не была!

И приклеил инопланетную гусеницу на спину человеку.

Требухашка приклеилась точно по линии хребта, как самый настоящий паразит. В стороны брызнуло коричнево-кровавой жижей. Костян вздрогнул, но замер, а я задержал дыхание, готовый вырубить его, если что-то пойдет не так.

Червяк расширился, превращаясь в серое пятно, и выпустил почти невидимые щупальца с коготками в разные стороны: две вправо, две влево. Капли крови тонкими струйками поползли вниз по спине. Крылья Костяна затрепетали, будто ожили.

Щупальца знали свое дело, как и отростки. Они вцепились в корни крыльев, зацепились, начали чмокать и чавкать. От этого зрелища мне стало нехорошо, но Костян сидел, словно в трансе, не шевелясь.

— Кушай, Требухашка, кушай, — прошептал я, подавляя дрожь в голосе.

1.

Когда гусеница закончила ужинать, на спине у Костяна не было и следа инопланетных отростков. Требухашка наелся, разбух чуть ли не в два раза и отвалился — я еле успел его поймать. Костян сидел ровно и таращился в никуда, даже не вздрагивая от неприятных ощущений.

Гусеница оказалась влажной и, как всегда, мерзкой на ощупь.

— Ну что? Сделала свою работу? Посиди в коробке пока.

Возражать она не стала и уехала под кровать молча, и, наверное, даже икая, а я осторожно снял полотенце с глаз посетителя, стянул наушники, выключил музыку и посмотрел ему в глаза.

— Эй! Привет! Как ощущения?

Он не сразу сфокусировался и немного «поплыл». Я даже испугался, как бы чего не наделали своими экспериментами мы с питомцем, но фиг их убьешь, этих алкашей.