Пять!

Паренек, которого задерживали копы, поднимается и бредет доставая на ходу что-то блестящее из кармана. Я думал это нож!

Четыре!

Нарик матерится и захлебывается ругательствами. Парень уже вбивает их ему в глотку.

Три!

Я зажимаю Катьке рот ладонью. Если этот псих увидит нас, мне конец. Конечно о том, что он наверняка уже слышал её сирену я не вспомнил.

Два!

Задержанный переворачивает усатого на живот и садится у него в ногах.

Один!

Убийца говорит: «Я же просил тебя забрать её.»

Мне конец.

11.

Можно было на ситуацию и со стороны Витьки посмотреть, но там только сопли были в основном и дикий страх. А со стороны усача холодная ненависть и горячие пиздюлины. Поэтому продолжим.

Я когда увидел толстяка-бармена и Катьку в кустах немного офонарел. Ну как же расстались совсем с другой стороны и они должны были уже быть на пути к Катиной общаге, или где она там живет, а были туточки. Плюс Катя рот открыла и раскинув руки на руках у толстяка-бармена возлежала, как помещица на перинах, а он на меня выпучив глаза смотрел и побелел как памятник Ленину в лучшие годы.

— Я же просил тебя забрать её.

Даже злиться сил нет, только что все силы ушли в этой безумной авантюре, энергия рванула и вышла вся, еще чуть-чуть и упаду прямо здесь. А у меня три мента отдыхают в лужах крови.

Бориска трусится и пальцем тычет. Я оборачиваюсь, Витька — молодец уже с усатого крылья выкорчевывает. Да так зло вырывает, с наслаждением.

— Спасибо, — говорю Борьке и осматриваю своего. Так и знал, и у него крылья сложены на спине, как парашюты. Вот тебе и слуги народа — настоящие хранители тьмы. Причём все трое. Да и как бы нормальный человек ужился в компании уродов — так не бывает, или сам станет уродом или уйдёт. Эти спелись.

— И что мне с тобой делать?

И правда, что?

Витька деловито вырывает второе крыло и поднимается. Я машу ему рукой и возвращаюсь к баранам.

— Ты ведь понимаешь, как вы не вовремя вернулись?

Борис кивает, у него дрожат пухленькие губки. Катька похрапывает у него на коленях.

— С ней что?

— Вырубилась, — пищит Бориска и округляет глаза.

— Что она видела?

— Ничего, — слишком быстро отвечает он.

— Значит почти всё. И что мне делать с вами?

Витька пытается перевернуть жирного, а Бориска бледнеет и худеет на глазах.

— Я помогу другу, а ты посторожи Катьку. Потом мы уйдём, а ты подними ей ноги выше туловища, расстегни блузку и маши над ней чем-то, если через десять минут не очнётся — вызывай скорую.

— Хорошо.

— Ты ничего не видел.

— Хорошо.

— С ней я завтра поговорю на работе.

— Хорошо.

— Перестань «хорошокать».

Он замолчал и зубами стучал, как от холода. Витька закончил с толстым и пошатываясь шёл к нам. Вырванные крылья он перекинул через плечо, как паруса и они покорно повисли вдоль Витькиной спины. Толстый с еле сдерживаемым страхом смотрел на него.

«Что же с вами всеми делать?» — обречённо подумал я.

Борис помог погрузить полицейских в машину и я отогнал её чуть дальше, да там и оставил их приходить в себя. Витька, тем временем, Борюсика сторожил.

Катьку подняли и отвели на скамеечку ближайшую, где она открыла глазки, а мы с другом по-тихому свалили.

— Б-беда, — почти прошептал Витька, когда мы шагали домой уже по улице, оставив за спиной чертов парк.

— Почему? — спросил я и осмотрелся на всякий случай, никто не преследовал.

— Уроды видела м-меня. И т-тебя. Они нас все равно н-н-н-найдут.

— Плевать, — ответил я, — подумаем об этом завтра. А сейчас спать, мне через пару часов на работу.

Витька хотел что-то ещё бурчать и даже пробовал, но я его уже не слушал. Кроме полицейских нас ещё и Борька с Катей видели, да и мало ли кто ещё. Проблемы разрастаются снежным комом, зато улов хороший — наш сосед в яйце будет доволен.

1.

День шёл за днем, а за мной никто не «выезжал». Я продолжал ходить на работу и там с места на места перекидывал коробки вместе с дядей Толиком, и ничего не происходило. Витька трусливо отсиживался дома — но никто не стучал и не звонил в дверь. Никто не набирал с неизвестного номера, никто не угрожал в мессенджерах и даже под окнами никто не крутился. Витька не скучал — делал генеральную уборку, смотрел сериалы и готовил завтрак и ужин, я только приносил продукты. Требухашку тоже подкармливали, благо после последней вылазки перьев был целый шкаф. Яйцо благосклонно поглощало подношения и «открываться» не собиралось. Мы уже и привыкли к нему, жили как маленькая европейская семья. Соседи поглядывать начали с подозрением, а Витьку даже сосед отловил, когда он мусор сам осмелился вынести.

Андрюха так и не начал пить, но зато глазастый стал, как снайпер. Цапнул Витьку за руку и не обращая внимание на заикание немного допросил. Первым делом спросил не голубки ли мы случаем и когда Витька сказал, что нет, заметно расслабился. Спросил, как Витьку зовут и откуда он приехал. А чего тут живет и почему не работает? И когда уезжать собирается? А прописан где?

На удивление мой друг на этот раз не струхнул и там где можно — отвечал начистоту, а там где лишнего лучше не говорить строил из себя дурачка. Ничего дядьке Андрею узнать не удалось. Надо будет к нему зайти — пообщаться, сильно настырный стал. Свернутый кастетом на бок нос улучшает характер.

Витьке и правда скоро придется уезжать и это печально, но он не может сидеть у меня вечно — есть своя жизнь, свой дом. Останусь я сам на сам с крылатыми людьми и с безмолвным припадочным яйцом. И рождения Требухашки Витька может не увидеть. Грустно всё это. Каждому Бэтмену нужен свой Робин. Ну пусть валит, предатель. Всё придётся делать самому.

Витька тоже мрачнел с каждым днем, и Требухашку гладил, говорил с ним как с родным и даже мокрой тряпочкой вытирал.

С Катькой общаться пришлось мне.

Недолго она встречи избегала, но хотя бы попыталась. Пришла, закутавшись в платок, как мусульманка и быстро к себе проскочила, пока мы со стариком машину разгружали. Как назло и не отойти было — усатый надзором стоял за спинами. Потом ещё была машина, и ещё, а потом уборка площадки, а он всё над нами зависал, как коршун. Даже бедному Толику покурить не дал — отойдет на минуту, мы только расслабимся, а он уже назад бредёт с горячей чашкой кофе. Толик только сигаретку достал и назад положит в пачку, а я аромат кофе вдыхаю и вздыхаю.

Катька на улице даже не показывалась, а я всё ждал машину, которая сейчас за мной приедет. Не приехала. А директор тоже после обеда не вернулся, засел в кабинете и по телефону кричал на кого-то.

— Что ты так смотришь на неё? — спросил дядя Толя, — влюбился что ли?

— На кого смотрю? — отморозился я и добавил. — Какая уж тут любовь, ни денег, ни машины.

— Эх, — сказал Толик и пошёл курить.

Катьку я после работы перехватил. Переоделся по-быстрому и ждал за углом. Когда на встречу вышел, то толстушка чуть не убежала, но разговор удался. Я включил обаяние на полную мощность и рассказал о том, что «всё не то, чем кажется», и три мудака в форме живы и здоровы, но немного напуганы. Что её как и Бориску никто не видел и потому если не влезут сами, то никто про них, как про свидетелей, и не узнает.

Девочка заверила меня в том, что никуда и не собиралась идти, а если бы и хотела то набрала полицию ещё вчера. А вот бармена мне бы стоило проверить, раз уж на то пошло. Мы ведь коллеги, а он совершенно чужой человек — первый встречный.

Я поверил ей и домой проводил до самого подъезда, развлекая историями из заграничной жизни. Для полного эффекта хотел чмокнуть в губки на прощание, но не решился. Как-то не тянет меня к ней, даже если нужно притвориться. А без любви и губки не сладкие.

Короче похлопал её по широкой спине, развернулся и ушел. Из-за занавески на втором этаже кто-то выглядывал. Наверное родители всё ещё ждали жениха.