Напарник был доволен, да и я не возражал. От меня продавщица ничего не требовала и не просила, но каждый раз после работы я провожал её домой. Не в качестве расплаты за пирожки и супчики, а потому что не хотел, чтобы с ней что-то случилось. Убийцу всё ещё не поймали, а о введении комендантского часа ходили упорные слухи. Даже мэр уже намекал на такой поворот. Народ медленно подводили к мысли: «Надо». Со дня на день грянет, а пока я старался защитить хотя бы одну, пока не созреет Требухашка.

3.

Сосед тоже про меня не забыл. Как узнал, что Витька уехал, обрадовался и в друзья, и в хорошие соседи набиваться начал. То после работы перехватит, сидя на своей любимой лавочке, то вечером в двери постучит и спичек попросит или соли, а сам через плечо заглядывает.

Один раз даже с бутылкой пришёл «посидеть», но я отказал. Во-первых, он бросил вообще-то, во-вторых, я не пью, а главная причина была в том, что я гусеницу по приколу на кухонную дверь приклеил, и Требухашка медленно тренировался сползать вниз, оставляя липкий след. Не нужно таких вещей посторонним наблюдать.

И что же, обиделся сосед? Да нифига. Даже «спасибо» сказал за то, что я не дал сорваться — второй раз я его спас, типа. Как мне это уже надоело. Не отставал он со своей навязчивой идеей: «Приведу тебе Костяна и приведу Костяна. Только посмотри, только посмотри». Отказаться охота, но я ведь уже пообещал. Поэтому только время тянул в надежде, что он забудет. Но Андрей не забыл.

Вечером он постучался в двери уже не один, с Костяном.

Я вышел в коридор, на порог их не пустил, потому что Требухашка лежал в коробке на столе.

Костяна я смутно помнил, один из тех бухариков, что били меня тогда. Правда, сейчас выглядел он намного хуже, чем я в тот момент. Его не просто избили, а ещё поездом переехали, в грязи вываляли и заставили год не мыться и не кушать. Чёрные глаза таращатся из глубоких глазных впадин, волосы причесаны, но их — раз-два и обчёлся.

— Выйдем? — попросил Андрей, и я со вздохом потащился за ними во двор.

— Парни, мне завтра на работу. Выспаться охота.

— Присаживайся, — сосед сел первым и Костяна за руку потянул. — Так когда?

— Что когда?

— Слышь, Мишка, не гони. Ты обещал его посмотреть.

Костян грустно икнул и согласился, я только руками от перегара прикрылся, как от огненного дыхания дракона.

— И что я с ним делать буду? — так соседу и сказал, но он только плечами пожимает:

— Делай, что хочешь, но брата спасай. У него семья, хоть и бросила дурная баба парня, но помогать дочкам нужно. А с того света не очень и поможешь.

— Можно после смерти по ночам жене являться, — предположил я, — и выть. Типа привидения.

Костян грустно поднял брови и кивнул.

— Смеёшься, — сказал Андрей, — а человек может завтра под забором окочуриться, а может сегодня в своей блевотине захлебнуться. И виноват будешь ты.

«Да почему я!» — захотелось заорать от злобы и отчаяния, но удалось сдержаться.

— Я ведь говорил, что нет никаких гарантий, — проскрипел я сквозь зубы.

— Хорошо, — покорно согласился сосед, — нас устраивает даже такой шанс. Верно, Костян?

Костян кивнул.

— И зайдёт в дом только он.

— Принято. Слышь, Костян, ты согласен?

Костян был согласен.

— И он будет терпеть, если придётся, и выполнять все мои указания.

Сосед чесал маковку чуть дольше обычного на этот раз.

— Ну? — переспросил я. — Всё?

— А ты… это… слышь… Ничего такого… в задницу ему засовывать не будешь, слышь?

— Всё, — сказал я и встал, — идите на хер быстрыми шагами, я спать.

И тут ожил Костян. Как только смог так быстро двигаться, схватил меня обеими лапами за руку и на колени грохнулся:

— Мужик, помоги. Не слушай его. Всё сделаю — спаси. На грани я уже. Пью всё, что журчит, как не спалил потроха ещё до сих пор, сам не знаю, а остановиться не могу.

— Встаньте, встаньте, — я наклонился и взял его за плечи, ни дать ни взять американский проповедник.

А теперь все мы скажем «Аллилуйя!»

Попытался его поднять, но мужик только сильнее в меня вцепился и в глаза смотрел, как пёс, мечтающий о том, что бросивший его хозяин сегодня точно вернётся.

— Помоги, мужик! На тебя вся надежда, или в парке ночью повешусь — сил нет больше. Семья ненавидит, жена военного себе нашла, с дочерьми не разрешает видеться, а моим девочкам шестнадцать и четырнадцать — самый важный возраст, подростковый. А я, я когда напьюсь, хочу им шеи свернуть, такая злоба внутри. Собственных ангелочков ненавижу и к вояке ревную, потому что он им всё покупает, и они ему улыбаются — я видел.

Под конец своего монолога он почти перешёл на шёпот.

— Убить из ревности хочу детей, только жажда выручает. Если бы пьяным не валялся постоянно, то давно бы сделал. А как в себя приду, то холодею от своих мыслей, чувак. Мне или в дурку, или на тот свет. Ты — последний вариант, путь к свету. Забери меня с собой, я приду сквозь злые ночи, — злобно захрипел он, и я похлопал его успокаивающе по спине.

— Ладно-ладно. Встань, не нужно так убиваться. Давай попробуем, только мне нужно приготовиться. Жди здесь, на лавочке.

— Спасибо, — запричитал он, — спасибо, Светлый человек! Попробуй, я всё выполню, лишь бы сработало.

— Благодарочка, — уже закуривал, удовлетворённый сценой, сосед, — я его постерегу, ты давай быстрее, тебе завтра на работу.

— Зульфия-целительница, — вдруг вспомнилось мне имя, — видел афишу. Может, вам к ней обратиться?

Костян вдруг завыл и за волосы схватился, будто желая парик вырвать.

— Ты обещал, — напомнил сосед, и я пошёл домой.

Требухашка! СОС! У нас проблемы!

Гусеница лениво лежала, обожравшись хлеба, и не реагировала на внешние раздражители в моем лице, а я метался по кухне, не зная, что делать.

— Ладно, ты пойдешь на плечо старым дедовским способом. Нет, заметит под футболкой.

Я схватил коробку и, не придумав ничего лучше, спрятал ее под диван вместе с гусеницей. Навел порядок: застелил постель, пособирал разбросанные вещи и поставил посреди комнаты стул. Подумал и поставил напротив него зеркало. Накрыл зеркало одеялом — выглядело смешно. Развернул зеркало к стене, а одеяло сложил и сунул на место. Принес из ванной свежее полотенце и положил на кровать. Нашел свои старые наушники Sennheiser и кинул рядом. Включил на телефоне мистическую музыку и, пожав плечами, пошел звать пациента.