— Ну что, «загляделся»? — буркнул бомж, почувствовав себя главным. — Пошли что ли?

Я почесал щипчиками спину между лопатками, и мы перешли дорогу.

5.

Бараки обнесли деревянным забором, как концлагерь проволокой, и входить нужно было через единственную калитку. Жора вошёл первый и проверил нет ли кого во дворе, а потом впустил меня. Неудивительно, что никто не сидел на скамеечке и не курил рядом с огромной трёхлитровой банкой, наполненной окурками — ночь на улице.

Приходилось внимательно смотреть под ноги, не хватало еще шприц в ногу загнать. Может и преувеличиваю, но мало ли что у этих отбросов валяется под ногами. Как не Спидом заразишься так лишаём от этих упырей. Нужно будет потом сюда вернуться со спичками и бензином.

Окна, все кроме самого дальнего, были тёмные — народ видел уже третьи сны.

— Это кто? — прошептал я показав рукой на отблески.

— Пухлый телевизор смотрит. Я же говорил. Подожди здесь, я проверю коридор.

Он оставил велосипед у стены, оглянувшись на меня, вошел в дом. Скрипнула дверь, закрываясь, и вернулась тишина ночного дворика. По дороге проехала машина, и я, скучая, проследил за ней. Кому не спится в ночь глухую? И где этот старик? Как бы не обманул бомжара и толпу собутыльников не вытащил, чтобы меня «поиметь». На всякий случай я засунул руку в карман и одел свинцового друга на пальцы. Приближающиеся шаги — одна пара ног, но я на всякий случай напрягся. Дед высунулся из проёма открывшейся двери и молча поманил меня. Приложил палец к губам. В руках у него ничего не было, рядом никто не шуршал, и я расслабился.

Коридор встретил тухлым запахом грязной обуви, мокрой бумаги, табака, спирта и лекарств. Обычно в таких коммуналках проходы завалены ненужными вещами, которые жалко выкинуть типа коробок, пакетов, ящиков, поломанных самокатов и запасных колёс для автомобилей. Здесь было наоборот просторно, не то, что в моём детстве. Бомжи складированием хлама не занимались, что странно-наверное у них складировать нечего.

Я шёл за новым знакомым ориентируясь только на его силуэт и звук шагов, но ни во что так и не врезался и ничего не перекинул.

Двери по обе стороны коридора молчаливо провожали нас каждая своими звуками: храпом, сопением, свистом или постаныванием во сне. Акустика здесь, конечно. В одном конце коридора хрюкнешь в другом испугаются.

В детстве я немного пожил в таких «общежитиях» с общей кухней и множеством соседей разных национальностей. Начиная хохлами и белорусами, и заканчивая таджиками и русскими корейцами. Мне было весело. Родителям, наверное, не очень.

— Идём, — прошептал Жорик, — направо. Посидишь у меня, пока я проверю с кем Пухлый.

Он открыл белую деревянную дверь и вошёл в комнату, а я за ним. Здесь тоже не спали и горела лампочка, только очень тускло. Я замялся на пороге, буквально на секунду, и вошёл. Не люблю новые знакомства, но кого мне здесь стесняться, бомжей?

— Здрасте, — неожиданно для себя промямлил я и замер. Большая женщина на кровати в противоположном углу кивнула и посмотрела на Жорика. Она реально была очень большая. Огромная. Железная кровать, сохранившаяся ещё со сталинских времен, удерживала тушу чудом. Множество перин, подушек, простыней под огромными ягодицами не давали ей прогнуть советское зодчество до пола. Ноги-тумбы с огромными складками, которые ложились бледными слоями друг на друга, тянулись вниз, не доставая до пола. Интересно, если она поднимется во весь рост, сможет ли устоять на ногах или эти огрызки просто сломаются под таким тоннажем? Судя по идеальной белизне кожи, такой белой, почти мертвецкой, толстуха на улице не была никогда. Если бы она закрыла глаза своими лопухами с палочками-ресницами и затаила дыхание, то я бы подумал, что это огромный законсервированный труп. Совсем как в этом фильме про маньяка. «Психо», кажется. Там пацан свою мертвую мамашу в комнате держал. Если бы она не смотрела удивленно на деда, не облизывала толстые губы и не вздымалась бы её грудь, как два белых камня, я бы точно решил, что вляпался в очередную семейку маньяков. Ну а что они вокруг меня крутятся как мухи вокруг… мёда.

— Здрасте, — протрубила она как та труба, что собирает на Страшный Суд. Голосок такой. Не женский, прямо скажем. Но и не мужской. Я понял, кого она мне напоминает. В Звездных войнах такая огромная и ленивая тварь была — бандитами заправляла. А это её удачный косплей.

— Вечер в хату, — ляпнул я не подумав и вошел. Толстуха следила за мной одними глазами, которые, как прицелы, поворачивались в складках кожи.

— Георгий, это кто? — прицел перекинулся на бомжа, и он щёлкнул пальцами, вспоминая, как меня зовут. Махнул рукой и пожал плечами, пришлось выручать.

— Охотник на нежить, — представился я и поклонился. — Чистильщик. Небольшая зачистка в вашем квартале. Больше оно вас не побеспокоит.

— Кто? Георгий, о чём оно говорит?

— Мама, всё нормально. Человек из полиции. Он скоро уйдёт, а ты его не видела никогда и знать не знаешь.

Это оказывается его мать? Сам не кушает, но эту гору откармливает? Вот она любовь к матери, как мило. Точно, как в том фильме.

Глаза повернулись ко мне и губы сжались недовольно, собирая морщины вокруг рта.

— Ничего не понимаю Георгий, но не нравится мне этот фашист.

Я зиганул и поклонился.

— Фройляйн не извольте беспокоиться. В вашу тихую гавань корабль войны не зайдёт. Быть может даже и не услышите ничего. Но телевизор включите погромче на всякий случай. Не пропустите обращение фюрера.

Она уставилась на меня и вдруг захохотала. Десяток подбородков затрясся вместе с ней и с её ночной рубашкой и со складками на руках и ногах. Дом, кажется тоже затрясся от смеха и я подумал «как бы соседи с кроватей не попадали, если они не в коробках спят, 'грёбаные цыгане»

— Какой телевизор? Пусть оно глаза пошире откроет, скажи ему, Георгий.

6.

Мда, неудобно получилось. У них даже радио не шуршит и грязная лампочка под потолком качается — какие тут телевизоры? Ещё бы робот-пылесос упомянул.

— Без обид. Не со зла, дамочка. У всех разный уровень жизни.

Туша колыхнулась, пошла рябью, почти как в кино и опять открыла дырку, которую называет ртом.

— Фашист — юморист, да еще и полицейский. Чудеса. Чай будешь пить?

— Почему бы и не выпить с хорошей женщиной?

— Иди, Георгий, по своим делам, а мы пока чайку накатим.

Бомжик кивнул и посмотрел на меня.

— Я щас. Пойду-проверю и вернусь.

— Да не вопрос.

Не очень и хотелось чаю бомжацкого, но в тишине сидеть рядом с большой тетей тоже особого желания не было.

— Я так понимаю, заваривать придется мне? Где тут у вас кухонные принадлежности?

— А ты хочешь, чтобы я встала?

Пухляшка захохотала и подняла руку, указывая на единственный столик в комнате.

— Ты слепой что ли? Вон всё стоит.

На столике действительно находился старый чайник, упаковка чайных пакетиков, более-менее чистые кружки.Плюс коробка яиц, зелень, сковородка, пару тарелок. Все на одном столе, в художественном беспорядке. Одно радует, что это будет не чефир.

Я налил свежей воды из бутылки, включил шнур в розетку, расставил две чашки и кинул по пакетику в каждую.

— Вам сколько сахара?

Туша снова затряслась от смеха.

— Ты где-то его видишь, дядя?

— Значит будем без сахара.

— Фашисты забрали, — кивнула тетка, — и коровку.

Я осмотрелся в поисках стула. Здесь он был только один, стоял у изголовья кровати этой громады.

— Шутите, — сказал я, — может хватит? Давайте чайком баловаться.

Женщина кивнула и заерзала, устраиваясь поудобнее. Белой лапой с пальцами-коротышами она похлопала по спинке стула улыбаясь.

— Не обижайся, сынок. От бедности мы такие злые и недовольные. Вот был бы у меня сахар я сразу бы подобрела. Садись рядом, чего стесняться, я не кусаюсь.

Она опять похлопала по спинке стула и оскалила свою трещину. Внутри я поёжился, но внешне не показывал — взял две кружки за ободки и мягко ступая в два шага был рядом с Мясной Горой.