Вот как на зло.Только зря руки замарал. Чист бомжара и безобиден как ребенок. Стоит-дрожит, воняет и на меня смотрит, как на папочку, который наказывать собрался. Где мой ремень?

3.

— Н-не надо, — стонал бомж, судорожно прикрывая спину разорванной рубашкой. Я её со злости немного повредил. Не спину — рубашку. Рванул слишком резко и треснула на спине. Наверное долго на помойке лежала — отсырела или типа того.

Правая рука у него дрожала, и звенел велосипед, который он держал в перепуганной лапе.

— Перестань, дядя! Чего не надо?

Он промямлил и до меня не сразу дошло, чего он боится. А потом как дошло!

— Чего? Тебя? Я по девушкам вообще-то.

Бомжатина мне «не верила» и «продолжала» прикрываться, размахивая рукой, как веером.

— Да если бы я по мужикам был, дядя, то точно на тебя бы не позарился. Да ещё ночью в парке.

Он не поверил. Да и черт бы с ним. Вот только…

— А чего ты так решил? Вас бомжей, что часто в парках насилуют? Может традиция какая или типа того?

Он затряс подбородком, и я не понял, это «да» или «нет».

— Расскажи мне подробнее, чудик, или оставлю тебе только руль от велосипеда.

— З-зачем п-подробнее, — продолжал он косить под Витьку и это раздражало. Я почесал между лопаток и резко схватил собеседника за горло. Велосипед опять упал в траву.

— Дядя, мне очень противно держаться за твой кадык. Если подхвачу какую-нибудь кожную заразу, то приду и сожгу твой дом или коробку, в которой ты живешь. Давай-ка я руку уберу и ты не будешь кричать и задавать тупых вопросов. Как говорят в фильмах: «Кивни, если согласен».

Он был готов, и я убрал руку и вытер пальцы о штанину. Нужно дома с мылом вымыть, такое ощущение, что пальцы так и остались липкими.

— Ну, рассказывай. Где живешь? Чем дышишь? Кому даёшь?

Бомжара замялся на секунду и начал говорит.

— Живу в индийских бараках. Как и все. Наверное знаешь где это.

Индийские бараки — это одноэтажное здание, длинное как кишка в центре города. Не знаю почему «индийские» может индусы построили. Живут там малообеспеченные семьи, проще говоря отбросы общества. Те, кто еще не в тюрьме и не на улице, у кого есть хоть подобие семьи живут в индийских бараках. Свозят туда бутылки и бумаги со всего города и там же их делят и сортируют. Настоящая мафия, иногда даже разборки происходят у них, только без огнестрела, больше на ножах.

Воды в бараках нет, насколько я знаю, и электричество по часам. Так как они не платят за коммуналку от слова «совсем», то ещё счастье, что газ не отрубили и свет на вечер дают. Но бомжи уже привыкли к темноте, живут как крысы и только изредка видно из-за закрытых газетками окон пробивается робкий свет.

— Знаю, — говорю я, — как вас не знать. Лицо города. Не понимает мэр, как избавиться от такого фурункула в центре городской жопы.

— У нас есть права, — выпрямляется бомж, — пусть дают квартиры, мы сразу съедем.

— О правах сразу вспоминаешь, а обязанности?

— Я этому государству ничего не должен. Как отжали мою землю, так сразу и расплатился.

— Хорош заливать мне в уши. Вообще не интересно. Пропил, наверное всё и оправдываешься.

Бомж только зубами заскрипел, но перечить не стал — молодец.

— Мне больше другое интересно, — заметил я, — понимаешь?

— А говоришь не по мужикам, — криво ухмыльнулся бомж и свалился на велосипед, держась рукой за щеку. Я вытер ладонь о штанину.

— Будешь нормально разговаривать или нет?

— Что ты хочешь? — зашипел он как раненый змей и поднялся, вместе с великом. Картонки с багажника уже давно разлетелись по земле и собрать их в темноте будет не просто. Хотя крысы, наверняка, приучены.

— Говори. Мне всё интересно.

В индийском было плохо. Еще хуже, чем я ожидал. Место, где жили нищие, превратилось в место, где живут отбросы со всего города. И это не значит, что они все без копейки в кармане.

Гомосексуализма там не было, зато наркотиками торговали и изготавливали их там же, в бараке. Какой-то борзый по кличке Пухлый поселился и подмял бомжей по своим воровским законам.

Он вышел из тюрьмы, где отсидел за убийство, и так как жить ему было уже негде, обосновался в индийском. Сначала сидел тихо и осматривался по сторонам, а потом деньги появились, и он начал соседей подкармливать. Потом комнату отжал у Васьки, того выгнал, а в его комнату своих мутноватых корешей поселил. Соседи не возражали — привыкли к хорошим подачкам, он ведь их не трогал. В бараках стали чаще появляться люди. Все они были незнакомые, молодые, часто девочки. Часто возвращались, даже здороваться начали с соседями. Они к Пухлому шли — дела какие-то у них общие. Потом стало ясно, что за покупками и что это за покупки. Наркотики. Большие деньги. Пухлый иногда говорил, что мог бы здесь и не жить, мог в соседнем жилом комплексе легко квартиру снимать, но Родина — это не там, где жопа в тепле, а там, где душа.

Душа Пухлого была в Индийском.

— И что? В нашем доме поселился замечательный сосед. Разве плохо? Хорошо. Ты вижу недоволен. Кстати, как тебя зовут, дядя пятидесяти семи лет?

Он назвался «Георгием» и рассказал о том, что что многим не нравится Пухлый, но сказать никто ничего не скажет. Иначе будет как с Васькой, которую сбила машина на пешеходном переходе, или с Иваном, который отравился водкой и умер в муках. Или даже с Толей, которого просто выгнали.

Никто не будет связываться с Пухлым, восседающим в Индийском, как хозяин. Ну, почти никто.

4.

Я хотел помочь Жоре с велосипедом, но он отшатнулся и попросил не мешать. Я даже извинился, за то, что ударил его пару раз, но «синяков ведь нет»? Так нужно было, а теперь мы даже подружимся. После того как я закончу с Пухлым.

— Он дома в это время или шляется где-то?

— Сидит, куда он денется. А зачем он вам? Вы из полиции?

— Ну типа того. А спать не будет?

— Нет. Телевизор смотрит почти всю ночь. Варит что-то.

— Ну ясно-понятно, что он варит. А кто ещё с ним живёт?

— Девчонки приходят, часто на ночь остаются. Молодые- красивые, потом страшными становятся, седеют — зубы выпадают, а они всё приходят и приходят.

— Дед, не трави, и так плохо. А мужики не ночуют?

Бомж остановился и я шагнул назад, чтобы не стоять в радиусе его аромата.

— Нет, он девочек любит.

Пришлось объяснить, что я имею в виду друзей, коллег по бизнесу. Мало ли, нажрутся и остаются ночевать. Такой информацией дед не обладал.

— А оружие есть у него?

— Так откуда мне знать. Не видел ни разу.

Он задумался…

— И не слышал.

— Ладно, повторим еще раз.

Мы в парке хорошо пообщались с Георгием. Он явно не любил Пухлого и согласился сдать его без колебаний. Лишь бы я его не впутал в эти разборки, задержания и допросы. Получив обещание, что его не будут вызывать ни в каком качестве, дед разговорился. Он пообещал провести меня незаметно в бараки и показать Пухлого. Но только чтобы его не впутали — поверил мне, совсем мозги пропил. Я улыбался и притворялся полицейским в штатском. Когда дед спросил, почему я один, я продемонстрировал начищенный кастет и спросил, верит ли он в мои силы. Георгий сразу поверил.

Тем временем бараки уже были через дорогу. Длинное, как поломанный палец, серое одноэтажное здание красовалось прямо под окнами Жилого комплекса «Корона», чем изрядно раздражало порядочных жильцов элитных квартир, но поделать они ничего не могли. Прожжённый коррупционер не мог просто взять и выкинуть на улицу пятьдесят человек, а дом снести. Нужно было дать им жильё, хотя бы в общежитиях расселить, но с этим у мэра было туго. Кто же будет недвижимость направо и налево бомжам раздавать?

Сжечь случайно здание вместе с жильцами или натравить бандитов не решались — всё-таки не девяностые уже, журналисты налетят как стервятники, и конец карьере. Поэтому так и стояли индийские бараки под окнами «Короны», и сушилось рваное бельё под окнами «Короны», и силиконовые инстасамки из своих квартир вынуждены были смотреть на стирающих в корытах одежду старых, неухоженных баб. А ещё грязные мужики привозили мусор со всего города и, высыпав прямо во дворе, тут же его сортировали. Аромат доходил до напудренных носиков инстасамок, и они жаловались своим фитнес-адвокатским мужьям. Те бежали к мэру, и всё опять шло по кругу. А «Индия», как стояла, так и продолжала стоять, как чёртова башня Саурона.