Вот под такую беседу мы и дотопали с Василием до своего родного дома, в смысле до «скорой». Я немедленно занялась раненными, Василий принялся помогать Аркадию и механикам ремонтировать автомобиль. Ну как помогать? Крутился поблизости, создавал ненужную суету и отвлекал неуемными вопросами. А если попросят подать ключ, стремглав бежал выполнять и при этом радовался, как ребенок. Но в конечном счете приносил совсем не тот, что был нужен.

Машину общими усилиями все-таки починили. Хотя, честно говоря, у меня возникли подозрения, что Арсений в одиночку справился бы гораздо быстрее.

Тем временем штурмовики и водители на скорую руку разбили лагерь. Местность оказалась каменистой; маленький экскаватор, наткнувшись на неприступную скалу, гремел и тарахтел, но справиться с ней не смог. Блиндажи получились совсем маленькими, выглядели криво и уродливо, но до красоты и гармонии никому не было никакого дела. Накрыли листами металла, засыпали грунтом, занялись благоустройством внутренних помещений.

Для меня тоже выделили небольшой уголок, отгородив куском брезента от общего помещения. Умостили пару лежаков, установили маленький раскладной столик и пару детских стульчиков. Все! Медпункт готов.

Я от себя еще добавила мебели в комнату — поставила «тревожный чемоданчик» наготове. А сама с превеликим удовольствием прилегла на школьный мат и вытянула гудящие ноги.

Минут через десять призывно звякнул рельс. Пришлось вставать и топать на обед. Запахи с кухни доносились просто умопомрачительные, но меню разнообразием не отличалось. Рыба на жаре высохла, стала твердая, как камень. Но лепешки — объедение.

Поиски потерявшихся уже шли полным ходом, пока безрезультатно. Быков, озабоченный до невозможности, распределял обязанности подчиненным. Подойти и спросить как идут дела, я не решилась. Машины разъезжали по лагерю взад-вперед, поднимая тучи пыли, которая потом еще долго скрипела на зубах.

Тем временем жара стала давить все сильнее и сильнее. Спать не хотелось, тем более никаким «тихим часом» в лагере еще даже и не пахло. Но жара усиливалась, поэтому я приняла решение самостоятельно, спустилась в блиндаж и плотно закупорила вход стеганным одеялом. Дышать сразу стало немного легче. Помаявшись в тесной комнатушке несколько минут, я завалилась на лежак и задремала.

А чего ждать? Приказа к отбою?

По этой адской жарюке мы все одно никуда не поедем. А если я кому-то понадоблюсь — найдут.

Разбудили, не дав проспать и полчаса, притащили потерявшего сознание водителя. Кое-как привела в чувство нашатырем, отпоила водой, уложила на мат оклематься в холодке. Тут же притащили следующего и пока заносили, напустили жары в землянку, дышать сразу стало нечем. Не успела я привести в чувство второго, как приволокли третьего в тяжелом состоянии. Потерял сознание в машине. Пока довезли, пострадавшему совсем поплохело. Серый весь. Гипертермия.

В начале третьего прибежал посыльный весь взмыленный, глаза как у верблюда, задыхается.

— Лидия Андреевна, Эмиссар вызывает. Срочно!

— Что случилось? Говори!

— Да там это… водителя в будке заперли… и забыли…

— В смысле — забыли? — не поняла я, хватая «тревожный чемоданчик».

— Арестовали, — пожал плечами молодой штурмовик, — он вчера чуть людей не угробил. Заперли в будке на время расследования. А потом буря…Короче, забыли про него…

Пред глазами мгновенно встала картинка: полузанесенный песком капот КрАЗа, торчащий из расселины, растрескавшийся асфальт, и машины конвоя, с опаской объезжающие место катастрофы по обочине. А еще вспомнились чьи-то слова, сказанные в толпе полушепотом — «Чекист водилу арестовал. Шьет саботаж и диверсию. Расстреляют, наверное…»

Не выдержала, выругалась. Посыльный слегка побледнел, но ничего не сказал.

— Разыщи моего помощника Василия. Из «научников».

— Знаю, — кивнул головой посыльный, — сейчас позову.

Забыли они. Выродки! Сколько же бедолага в будке просидел? Без воды и еды. Жара за сорок…

Пока добежали с Василием, запыхались. Бегать по жарюке то еще удовольствие. Водителя уже вынесли на свежий воздух, расстегнули рубашку, облили водой.

Швырнула чемоданчик на песок, склонилась над телом, пощупала пульс — нитевидный. Лицо серо-землистого цвета. Оттянула веко, зрачок на свет не реагирует. На всякий случай сунула под нос ватку с нашатырем. Никакой реакции. Глубокая кома. Шансов вытащить никаких.

Обернулась к скопившейся толпе, рявкнула со всей мочи:

— Носилки тащите, быстрее!

Отыскала глазами Василия, кивнула:

— Готовь капельницу.

Пострадавшего уложили на носилки, понесли в импровизированный «лазарет».

Его бы сейчас в ванну с холодной водой, да льдом обложить…

Спустилась вслед процессии по ступенькам. Жарища, что наверху, что в моем «склепе»,- практически одинаковая. Не стала даже закупоривать вход, пусть приток воздуха остается.

Симонян умер в 15:30, не приходя в сознание. Записала дату и время смерти в журнал.

Санитар из «фашистов» угрюмо озвучил температуру «за бортом» — «полтинник перевалило».

Боже мой, пятьдесят градусов по Цельсию! Еще пару дней такой температуры, и можно списывать с довольствия всех, кто старше сорока.

Труп завернули в старое грязное покрывало, унесли закапывать. Молча, деловито, без эмоций. Сколько мы еще вот так похороним? Как бессловесные твари будем терпеть этого выродка? И что, никто слова против не скажет? Пойти мне, что ли, глаза выцарапать, раз мужики ссут? Забыл он, видите ли…

Я, конечно, никуда не пошла, очередного пострадавшего от жары притащили. В общей сложности за время дневки в медпункт обратились за помощью восемь человек, не считая умершего Симоняна. Это почти втрое больше чем вчера. Что же будет завтра? С каждым днем все жарче и жарче, а проклятая пустыня все не заканчивается и не заканчивается. Одним словом — мертвый континент. И мы все тут скоро окочуримся…

Отставшие от конвоя машины так и не нашли. Из-за невыносимой жары Быков велел прекратить поиски. Машины глохнут, радиаторы закипают, люди теряют сознание.

Живы ли еще потерявшиеся водители? Долго ли продержатся? Даже думать об этом не хочется.

После подъема по лагерю прошел слушок, что Чекист уехал на поиски в одиночку. Вот придурок! Наверняка обосрался, что задушат спящим, и трусливо сбежал. Надеюсь, сдохнет в пустыне и назад не вернется…

Быков опять организовывает поисковую, только на этот раз по душу политрука. А разве ребят, потерявшихся во время бури, разыскивать больше не будут? Получается, чекист важнее водителей?

Тут как гром среди ясного неба — колонна готовится выдвигаться в Асуан. Питьевая вода на исходе. Доберемся до города, разобьем временный лагерь, найдем воду, затем вернемся и продолжим поиски пропавших товарищей.

Я в шоке!

Ребята, да вы совсем охренели? Пока до Асуана доедем — стемнеет. Поиски в темноте — нонсенс! Найти воду ночью в незнакомом городе — уйма времени. Потом заправка и обратный путь. Значит, поиски собираются отложить до рассвета? А будет ли кого спасать к тому времени?

У меня просто нет слов!

Что-то екнуло в груди, а затем — адская скручивающая боль. Не вдохнуть не выдохнуть, сдавило невидимыми тисками, еще секунда — и хрустнут ребра, проткнут легкие и сердце. В левом виске опять запульсировала боль. Уже привычно, если к этому вообще можно привыкнуть, вот только как-то уж слишком сильно. Просто невыносимо!

И нечем дышать! Легкие сипят, перегоняя воздух вхолостую. Иваныч попробовал поменять позу и сесть, но тело не послушалось. Удалось только перекатиться набок и чуть выше подтянуть колени. Боль в груди не отступала, в глазах потемнело, и глухой шум в ушах, переходящий в тонкий пронзительный писк.

Он старательно дышал, грудь вздымалась, но благодатный кислород почему-то все равно не поступал в легкие.