Мне — туда.
Хотел оглянуться, еще раз увидеть Людмилу, прижавшуюся лбом к оконному стеклу. Не дали. Грубый толчок в спину, яростный хлопок металлической двери, бессмысленный шорох дождя по железной крыше казенного фургона. Прогоркло пахнет старой кожей и машинным маслом, каждый звук бьет электрическим разрядом по оголенным нервам.
Все тот же властный голос командует водителю:
— Поехали!
Рычит мотор, зубовным скрежетом отзывается изношенная коробка передач, фургон рывком срывается с места окутанный клубами вонючего дыма, катит по разбитой дороге переваливаясь с боку на бок, словно пьяный матрос. Напротив, на деревянной лавке пристроился конвойный с автоматом. Смотрит лениво, равнодушно, не ощущает угрозы в задержанном.
Клапана стучат, автоматически подмечает взвинченный нервным напряжением мозг, а равнодушный циник глубоко внутри головы ехидно и вкрадчиво бормочет вполголоса:
— Ну, вот и все. Допрыгался, голубчик.
Может быть, еще обойдется?
— А вот это — вряд ли, — ехидно отвечает все-тот же мнимый внутренний голос, и демонически хохочет.
В голове пульсирует боль. Петр едва слышно, одними губами шепчет:
— Заткнись, сука!
* * *
Петр Иванович дернулся во сне, ударился коленом и проснулся в холодном поту. Затравлено осмотрелся по сторонам, — ровно гудит движок старенького МАЗа, пацаны мирно беседуют в кабине, за окнами ночная Африка. Кажется все в порядке. Переживать не о чем. Это просто кошмар приснился.
Потом долго лежал с закрытыми глазами без движений. Ровный гул двигателя подействовал успокаивающе, бешено колотящееся стариковское сердце постепенно сбавило обороты, возвращаясь к привычному ритму. Глубоко вздохнул, перевернулся на другой бок.
Плохой был сон. И день, по всей видимости, тоже предстоит паршивый.
— Ничего, родные мои, — одними губами прошептал Петр Иванович, — Бог даст, скоро свидимся!
Двадцать лет прошло, а рана так и не зажила…
Он поднял руку и смахнул одинокую стариковскую слезу. Покачал головой отгоняя воспоминания в самый дальний, покрытый паутиной угол памяти.
Соберись тряпка, со злостью приказал себе Петр Иванович, и ощутил, как нервы привычно сворачиваются в тугой каменный узел, еще немного и для тебя все закончится, в этот раз по-настоящему, без дураков. А пока всю волю в кулак и наслаждайся остатком жизни, вдыхай полной грудью терпкий аромат пустынного воздуха, изнывай от жары полуденного зноя, скрипи песком на зубах и с величайшим наслаждением глотай суп из планктона, как бы противен он не был. Впрочем, суп не так уж и плох, итальяшка свое дело знает…
Нужно еще немного продержаться, потому что в кабине пацаны, за их жизни ты отвечаешь. А в кузове очень важный для человечества груз, который необходимо доставить в самое сердце Африки. Не торопи костлявую, она сама явится, когда придет время. Тем более, что это произойдет даже гораздо раньше, чем ты сам думаешь.
Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Петр Иванович стал прислушиваться к негромкому разговору в кабине.
— Стив, — спросил Мишка, не отрывая взгляд от дороги, — а ты кто по национальности? Говоришь очень чисто, без акцента, а фамилия нерусская и отчества нет.
— Не знаю, — хмуро отозвался Стивен, вопрос Михаила показался ему бестактным, — смешанный брак. Мать — американка, отец — немец. Родился в Метрополии, поэтому с детства свободно говорю на трех языках. Еще интерлингву немного понимаю.
— Ну, это понятно, — кивнул головой Мишка, — ее все немного понимают. Так и было задумано.
— А отчества у меня нет, — продолжил Стив, — потому что писарь заупрямился. Говорит, ребенок эмигрантов — не положено. Да и глупо звучало бы, Майер Стивен Рудольфович. Мать дала среднее имя, как у них, у американцев, положено, — в честь крестного. Но я понятия не имею, куда его вставлять, если между именем и фамилией, то полная лажа получается — Стивен Лорензо Майер. Вечно все путают, то Лорензой кличут, думают это имя, то в строку фамилия впишут это самое «Лорензо», как будто я итальяшка какой. А если в самом конце поставить, думают это отчество. Называют Стивен Лорензович. Еще глупее звучит…
Стив нахмурился, немного помолчал, и продолжил монолог:
— А если только одну букву «Л» оставить, как у американцев, то начинают спрашивать, а что это значит? А почему только одна буква? Честное слово, надоело в тысячный раз одно и тоже объяснять! Так что я просто Стив Майер и все. Нафиг мне этот крестный нужен, если я его ни разу в жизни не видел! Макаронник сраный…
В кабине воцарилась неловкая пауза, которую прервал возглас Михаила.
— Иваныч, ты не спишь? Посмотри, это что, волки?
Петр Иванович и Стивен почти одновременно раздвинули жалюзи и прильнули к грязному стеклу. За окнами глубокая ночь, яркие прожектора попеременно выхватывают кусками небольшие участки пустыни, но все остальное погружено в непроглядный мрак.
— Ну и зрение, — хмыкнул Иваныч, — как у кошки. А я старый совсем стал, не вижу ни черта в темноте.
Он перегнулся через спинку сиденья и обратился к Стивену:
— Сынок, покопайся в бардачке, там бинокль завалялся, хочу глянуть, что за твари? Нет в Африке волков. Были когда-то, очень давно, но вымерли. Шакалы были, но тоже вымерли. Недавно… Собаки — это должно быть. Те, что поумнее смылись от хозяев пока их не сожрали с голодухи, со временем одичали, сбились в стаю.
Копошившийся в бардачке Стивен наконец нашел и протянул Иванычу маленький театральный бинокль. Петр поднес его к глазам и долго вглядывался в ночную темень, потом задумчиво произнес:
— Вараны. Большущие такие ящерицы. Кстати хищники, очень опасны и даже ядовиты. Могут на людей нападать, когда голодны. Одно непонятно, какого черта они здесь делают? Насколько я знаю, вараны в пустынях не встречаются, только на побережье. Им в песках охотится не на кого.
Иваныч надолго замолчал, но после продолжительной паузы пробормотал себе под нос едва слышно:
— Не слыхал чтобы вараны охотились стаями.
— А вон еще, — перебил его Михаил.
Теперь все трое посмотрели в другое окно. В свете прожекторов колонны стали видны три желто-серые фигурки, быстро скользившие по песку. Этих можно было различить и невооруженным глазом. Но едва прожектор скользнул чуть в сторону, рептилии мгновенно растворились во мраке.
— Не нравится мне это, — недовольно проворчал Иваныч, — голодные вараны могут нападать на людей. Но я никогда не слышал, чтобы они нападали на автомобили.
Он некоторое время задумчиво теребил подбородок, заросший двухдневной щетиной, потом решительно скомандовал:
— А ну-ка, Стив, давай меняться!
Стивен не стал спорить, и сноровисто перебрался на заднее сиденье. Иваныч устроившись в кресле штурмана потянулся за рацией.
— «Первый», прием, — откашлявшись произнес он в микрофон, — вызывает «Русич».
— «Первый» слушает, — мгновенно отозвался Эмиссар, словно все это время ждал вызова, не отходя от рации.
— Сергеич, тут такое дело, — замялся Иваныч, не зная, как правильно сформулировать собственные подозрения, — мы наблюдаем две небольшие группы варанов, движутся параллельно курсу с двух сторон от колонны.
— Принял, — тут же откликнулся Быков, и почти сразу без паузы, — «Первый» вызывает «Коршуна».
— «Коршун» на связи.
— Слышал?
— Так точно, командир. Сейчас отправлю разведчиков.
Стивен внимательно наблюдал сквозь жалюзи за движением джипа, отделившегося от колонны и быстро догоняющего МАЗ по обочине. Поравнявшись, водитель приветственно взмахнул рукой, как бы сообщая, что принял эстафету, после чего джип съехал с дороги и слегка пробуксовывая на песке, двинулся в направлении ближайшей стаи. Чем сильнее удалялся автомобиль, тем слабее становился свет фар. Иванычу вновь пришлось взяться за бинокль, стариковское зрение не позволяло видеть подробности в полумраке ночи.
В окно джипа, чуть ли не по пояс, высунулся штурмовик с автоматом и дал короткую очередь по ящерицам. Однако, вопреки ожиданиям, вараны не бросились врассыпную, а размерено продолжили бег, как будто ничего не произошло. Расстояние между ними и джипом постепенно сокращалось, рептилии полностью игнорировали выстрелы.
