Оставался открытым вопрос о том, как добиться профессионального уровня передачи информации токийской резидентуры. Перед отъездом в Москву Зорге предупредил непутевого Вендта об опасностях, грозивших ему, если он останется в Японии. До конца не ясно, почему Зорге просто не сказал ему, что уволит его за некомпетентность. Возможно, он хотел дать Вендту возможность не упасть в грязь лицом. Как бы то ни было, отрезвляющий диалог возымел желанный эффект, и нерадивый Вендт уволился по собственной инициативе. Когда Зорге начал подыскивать нового радиста, Вендт уже спокойно вернулся в Москву с женой и был готов передать инструкции тому, кто займет его место^[20]. Список возможных кандидатов в Москве, обладавших необходимым опытом для работы во враждебно настроенном Токио, сводился к двум радистам, старым товарищам Зорге по работе в Китае – Зеппу Вейнгартену и Максу Клаузену^[21].

Существовала одна проблема. В профессиональном отношении Клаузен, с точки зрения Зорге, был намного квалифицированней Вейнгартена – это касалось как его технической подготовки, так и способности работать в условиях постоянной угрозы. Однако со времен их совместной работы с Зорге в Шанхае и Кантоне отношения Клаузена с 4-м управлением дошли едва ли не до критического предела. И связано это было с его женой Анной. Фабрики покойного первого мужа Анны Валлениус были конфискованы большевиками, и супруги были вынуждены бежать в Шанхай, взяв с собой лишь самое необходимое. Зная, как сильно Анна ненавидит коммунизм, Макс никогда не рассказывал ей о своей тайной жизни. Поэтому неудивительно, что, с точки зрения Берзина, Анна представляла серьезную опасность, и он действительно некоторое время не давал Максу разрешения на женитьбу. Осенью 1933 года, когда Клаузена вызвали в Москву из Харбина, где он работал радистом, 4-е управление пыталось настаивать, чтобы он оставил Анну в Китае. Ему даже предлагали взять с собой фиктивную жену – советскую разведчицу, – с которой он мог поехать в Москву, возможно, потому что в его китайской визе была отметка о визе, выданной его супруге^[22].

Клаузен стал упираться, отказываясь уезжать из Китая без Анны^[23]. Берзин неохотно согласился – доказательство, что найти замену специалистам, которые бы обладали компетенцией Клаузена и его опытом, было трудно. Но когда Клаузены вышли из Транссибирского экспресса в Москве в октябре 1933 года, их встретили с недоверием. В первую же ночь весь их багаж исчез – вместе с паспортами^[24]. Анна, выяснившая вскоре, что ее муж на самом деле является офицером Красной армии, не в последнюю очередь из-за его новой привычки выходить на их совместные прогулки по городу в военной форме, быстро пресытилась прелестью столицы социализма^[25].

Дела обстояли все хуже. После шестинедельного отпуска в санатории на Черном море в январе 1934 года Клаузена вызвали в 4-е управление и отчитали за якобы “неудовлетворительную” работу в Китае. Он должен был отбыть срок “исправления через труд” в колхозе в российской глубинке. До конца не ясно, зачем 4-му управлению понадобилось отзывать своего лучшего радиста с женой в Москву и отправлять их в эту унизительную ссылку. Как бы то ни было, Клаузены вскоре оказались в поезде, направлявшемся в Энгельс – бывший Покровск, – столицу Автономной Социалистической Советской Республики Немцев Поволжья. Это необычная община состояла из потомков саксонских немцев, расселенных в России при Екатерине II. В 1934 году здесь располагался автобусный завод “ЗиУ” и выпускались две муниципальные газеты на архаичном поволжском диалекте немецкого языка.

С вокзала в Энгельсе Клаузенов повезли по унылым приволжским степям на 120 километров на восток, в Красный Кут, небольшое поселение на реке Еруслан. К востоку отсюда, за обширными степями лежал Казахстан, к югу – Сталинград. У супругов, наверное, возникло впечатление, словно они оказались на краю света. Макса направили работать на местную машинно-тракторную станцию, входившую в состав новой распространившейся по всей России системы аренды новых тракторов советского производства местным колхозам^[26]. Клаузен обустроил там систему радиосвязи между разбросанными по обширной местности колхозами – явное понижение по службе по сравнению с его прежними обязанностями по настройке международных подпольных радиопередатчиков. Макс также обустроил переносные радиостанции, транслировавшие для крестьян “Московское радио” и другие появляющиеся каналы. Анна временно устроилась работать учительницей^[27].

Супруги вскоре привыкли к тяжким условиям новой жизни, проявив характер и стоицизм, незаменимые качества для шпионской работы. К февралю 1935 года Клаузен столь прочно здесь обосновался, что решил проигнорировать телеграмму от 4-го управления с приказом вернуться в Москву. Он даже не представлял себе, что его наконец вызывает его бывший начальник Зорге. О чем бы ни говорилось в сообщении от Москвы, Макс, очевидно, предпочитал оставаться в неведении. Через месяц Берзин направил ему уже более настойчивое приглашение, которое Клаузен снова из гордости оставил без ответа. В марте руководитель рескома партии лично привез из Энгельса в Красный Кут третью телеграмму, на этот раз подписанную самим наркомом обороны Климентом Ворошиловым^[28]. Партийный чиновник вручил Клаузену послание со словами: “Что ж… Макс, вы должны возвращаться в Москву”^[29]. Оставив Анну в Красном Куте, Макс отправился в двухдневную дорогу в Центр.

Берзин, человек, не привыкший встречать сопротивление подчиненных, был с Клаузеном неприветлив. (Клаузен не знал, что Берзин разбирает завалы после копенгагенского скандала и находится на грани отставки.) Берзин потребовал от Клаузена ответа, почему он дважды проигнорировал приказы. “Я не исполнил их, так как у меня образовалось надежное положение и жизнь в Поволжье налаживалась, – смело сообщил Клаузен своему начальнику. – Поэтому я не хотел возвращаться в Москву”^[30]. Эта встреча должна была стать “перепутьем: смогу ли я начать честную рабочую жизнь, или меня отправят за границу как международного разведчика”, – писал Клаузен в своих послевоенных мемуарах. На самом деле как у действующего офицера формально у него не было выбора. Берзин приказал ему вернуться в радиошколу в Подмосковье, где он встретился со своим старым товарищем Вейнгартеном, изучавшим внутреннее устройство и возможности американских передатчиков и – разумеется, это был ключ к планам 4-го управления – японских коротковолновых приемников.

Через месяц, к удивлению Клаузена, в Москве появился его старый начальник Зорге. Храня верность шанхайским привычкам, он решил провести собеседование с двумя радистами в баре у радиошколы. К концу встречи было ясно, что в роли радиста в Токио Зорге хочет видеть Клаузена^[31]. Клаузен, всегда питавший к Зорге симпатию и уважение, согласился. Это будет самое важная – и последняя – миссия Клаузена.

Как Зорге и обещал, они с Катей отправились в небольшой отпуск на Черное море в Гагры. По словам ее сестры Марии, Зорге сказал Кате, что забыл, на каком языке должен говорить, проснувшись в гостинице в чужом городе. “Он, конечно, вспомнил, но осталась досада, что нервы сдают”, – писала ее сестра. В то же время Катя делилась с Марией, что в целом считает мужа “спокойным, уравновешенным человеком”^[32].

Тем летом Зорге часто виделся со старыми товарищами. В их числе был и Игнатий Рейсс, урожденный Натан Маркович Порецкий, один из создателей 4-го управления и величайших советских нелегалов, со своей женой Елизаветой^[33]. Рейсс работал вместе с Зорге в Москве в 1933 году, и вполне возможно, они знали друг друга еще в Берлине в конце 1920-х годов. Зорге также встречался со своим бывшим покровителем в Коминтерне Отто Куусиненом и Григорием Смолянским, бывшим секретарем ВЦИК. Ни один из руководителей Коминтерна не выражал оптимизма относительно будущего. Партия оказалась в единоличном распоряжении Сталина, всегда с недоверием относившегося к Коминтерну. В то же время и сам Коминтерн давал крен, как потом скажут, “правый уклон”, выражая еретическую готовность перед лицом растущей фашистской угрозы заключать соглашения с левыми партиями, неподвластными Советам. Григорий Зиновьев уже стал жертвой чистки, в то время как бывший глава Коминтерна Николай Бухарин был отстранен от политики и на тот момент руководил “Известиями”. Нескрываемое недоверие распространялось на всех иностранцев, даже лояльных коммунистов.