Пара смогла хоть немного насладиться спокойной совместной жизнью, о которой Зорге, как он часто говорил, мечтал. Катя взяла отпуск на заводе, чтобы провести больше времени с мужем. Друзья забегали к ним ненадолго, зная, что пара хочет побыть наедине. В крошечной Катиной комнате все было по-домашнему. У одной стены стоял целый книжный шкаф с немецкими книгами Зорге и старые лыжи, которые ему больше никогда не понадобятся^[8].

Во многих отношениях это время в Москве можно было назвать благополучным. Только что отменили систему выдачи продуктов по карточкам, существовавшую с конца Гражданской войны. В считаных метрах от Катиной коммунальной квартиры в Нижнем Кисловском переулке открылась новая станция метро – Коминтерновская, ныне Александровский сад. В газетах писали о производственных подвигах героев-шахтеров на Донбассе и о рекордных перелетах на дальние расстояния. Летом того года прошел первый Московский международный кинофестиваль, председателем жюри которого был Сергей Эйзенштейн. Москву посетил китайский оперный режиссер-авангардист Мэй Ланьфан со своей труппой. Возможно, на их представление ходили Зорге с Катей – он интересовался Востоком, она была увлечена театром.

Несмотря на радость от встречи с Зорге, Катина жизнь была пронизана печалью. Ее соседи по Нижнему Кисловскому, Борис и Соня Гловацкие, уехали на летние гастроли с театральной труппой в Сибирь – играть перед строителями, горняками и лесорубами. Катя, оставившая свои мечты о театральной карьере, с ними не поехала. Она сказала друзьям на работе, что ее муж “работает в обороне” и что она получила статус и привилегии жены бойца Красной армии. Ее сестра Мария никогда не встречалась с Зорге, но ей казалось, “что мы хорошо его знаем. Катя говорила, что он – ученый, специалист по Востоку. Она считала мужа… выдающимся революционером. Мы знали и о том, что он находится на трудной и опасной работе”. Но своей подруге Вере Катя признавалась: “Уж и не знаю, замужем я или нет. Встречи считаешь на дни, а не видимся – годы”^[9].

Политическая обстановка в Москве менялась так же стремительно, как и сам город. В декабре прошлого года действовавший в одиночку убийца застрелил Сергея Кирова, последнего конкурента Сталина в руководстве партией, в его кабинете в ленинградском Смольном институте. И хотя Сталин нес гроб и плакал на похоронах Кирова, это убийство было делом его рук. Став наконец безраздельным хозяином партии, Сталин приступил к чистке врагов в рядах старых большевиков. Бывший наставник Зорге, основатель Коминтерна Григорий Зиновьев, был изгнан из партии (во второй раз) и арестован в декабре 1934 года. В январе 1935 года Зиновьева пытали вместе с его старым товарищем Львом Каменевым, заставив их обоих признать “моральную ответственность” за убийство Кирова и приговорив к десяти годам тюремного заключения.

Зорге в первую очередь обратил внимание на неразбериху в 4-м управлении и отсутствие его прежнего начальника и вербовщика Яна Берзина, который подал в отставку после одного серьезного провала. В феврале 1935 года в засаду датской полиции в Копенгагене попали старшие офицеры советской военной разведки. Четверо главных европейских резидентов были арестованы наряду с десятью местными агентами. Этот провал повлек за собой самый массовый арест нелегалов в истории советской разведки. Вину возложили – и Зорге не слишком удивило это известие – на его бывшего руководителя в Шанхае Александра Улановского.

Как и в Китае, Улановский, пренебрегая инструкциями Центра не вести никаких дел с местными активистами, завербовал пятерых из десяти арестованных агентов в рядах датской коммунистической партии. Один из них оказался полицейским осведомителем. Хуже того, по меньшей мере двое из офицеров 4-го управления, только что прибывшие из Германии, оказались на той встрече только для того, чтобы “встретиться со старыми друзьями”, как следует из донесения о провале, подготовленного для заместителя начальника 4-го управления Штаба РККА Артура Артузова. Еще одной ошибкой Улановского была вербовка американского авантюриста и убийцы Джорджа Минка, бывшего таксиста из Филадельфии, сделавшего карьеру активиста коммунистических профсоюзов в Майне. Минк оказался полезен для ОМС, ликвидировав по меньшей мере одного потенциального предателя партии в Гамбурге. Но при его обширных связях с преступным миром и в Профинтерне, Коминтерне и коммунистической партии Дании, где было полно осведомителей, присутствие Минка неизбежно повлекло бы за собой катастрофические последствия^[10]. Тем не менее Улановский со свойственным ему безрассудством, характеризовавшим его кадровую политику в Шанхае, назначил Минка своим заместителем. Полиция схватила Минка и одного американского коммуниста в той роковой явочной квартире в Копенгагене^[11]. Все присутствовавшие там получили до пяти лет заключения. Усугубляло провал то, что разоблачены были британские коммунисты, помогавшие в предыдущем году в организации резидентуры 4-го управления в Дании^[12].

Массовые аресты нанесли серьезный удар по формирующейся агентуре Берзина. Копенгаген к тому моменту стал главной европейской разведгаванью советской военной разведки: Берлин после прихода к власти нацистов стал слишком опасен. Подпольное Западноевропейское бюро Коминтерна тоже было эвакуировано в Копенгаген^[13]. Будучи разоблачены, все эти агентурные сети оказались непригодны для дальнейшего использования. Безжалостный нарком обороны Климент Ворошилов так прокомментировал донесение 4-го управления о случившемся катастрофическом провале Иосифу Сталину: “Из этого сообщения (не совсем внятного и наивного) видно, что наша зарубежная разведка все еще хромает на все четыре ноги”^[14]. Берзин подал рапорт об отставке и был понижен в должности до заместителя командующего войсками Особой Дальневосточной армии.

Поэтому Зорге, с триумфом вернувшегося в Москву, встретил бывший заместитель Берзина комкор Семен Урицкий. Бывший фармацевт и писатель-графоман из Одессы, Урицкий сделал карьеру, организовав во время Гражданской войны красное партизанское движение, сражавшееся против белогвардейцев на юге Украины. Как и Берзин до него, он проявил себя как беспощадный командир в боях, возглавив карательную экспедицию против партизан-антисоветчиков в кавказских анклавах – Чечне и Ингушетии в 1929-1930-х годах^[15]. В звании комкора (командира корпуса, или генерал-лейтенанта) Урицкий возглавил секретную советскую миссию в Германии в 1932 году, где он вел переговоры о финальном этапе подпольного военного обучения немецких летчиков и командиров танков на территории СССР^[16]. Возможно, в Берлине Урицкий сталкивался и с Ойгеном Оттом, активно задействованным тогда в подпольной программе обучения в качестве офицера-посредника Sondergruppe R.

Урицкий встретил Зорге с неподдельным энтузиазмом. Зорге показалось, что его новый начальник тщательно изучил его прошлое, проверил достоверность отправленных им отчетов и был воодушевлен. Во-первых, и это было самое главное, Зорге доказал, что “разведдеятельность возможна” в Японии. Они подробно обсудили “хорошие перспективы будущей деятельности”^[17]. После дела Нуленса и Зорге и Урицкий твердо понимали, что у резидента должно быть право принимать тактические решения самостоятельно, без необходимости согласовывать каждый свой шаг с Центром. Зорге потребовал, чтобы ему была предоставлена “полная свобода в установлении любых контактов с германским послом, если в этом будет необходимость”, а также, главное, официальное разрешение на предоставление немцам информации – с целью выстроить доверительные отношения с Оттом. Он также попросил, чтобы нового агента Одзаки признали “непосредственным участником… группы” – предположительно, чтобы избежать риска, что кто-то из чиновников 4-го управления попытается перекомандировать Одзаки на новую работу где-нибудь в Азии^[18].

Урицкий согласился на все выдвинутые условия – по крайней мере, по словам самого Зорге, – пообещав, что у него будет “свобода действий при выборе вопросов, заслуживающих разработки по мере развития и изменения обстоятельств”^[19]. Начальник также представил список из семи ключевых вопросов для безопасности СССР. Какова политика Японии в отношении Советского Союза, в частности, планирует ли Япония нападение? Имеются ли какие-либо признаки реорганизации и укрепления японской армии и ее воздушных подразделений, которые бы могли быть направлены против СССР? Планирует ли Германия сформировать альянс с Японией? Планирует ли Япония дальнейшую экспансию в Китай? Существует ли вероятность заключения Японией каких-либо соглашений с Британией и Америкой с целью блокады СССР? Растет ли влияние японской армии на национальную политику? В чем заключалась стремительная индустриализация Японии? Одним словом, Зорге должен был держать Москву в курсе, намерена ли Япония напасть на СССР – одна или в союзе с Германией – и насколько хорошо она вооружена для осуществления этих намерений.