Внимание коммунистического подполья Вукелич привлек лишь в 1932 году. Он тогда только что вернулся во Францию, проведя четыре месяца в родной Югославии, где он с запозданием прошел военную службу. Постоянного места работы у него не было, и молодая семья жила на его гонорары внештатного журналиста и фотографа. На улицах Парижа он как-то раз столкнулся к двумя старыми друзьями из студенческой марксистской группы в Загребе – Гуго Кляйном и Мило Будаком[26]. Вукелич к тому времени утратил все связи с партией. Чего, разумеется, нельзя было сказать о двух его товарищах. Им не пришлось долго его уговаривать написать репортаж о политической и социальной обстановке в югославской армии на основе собственного опыта; труд должен был быть напечатан в журнале Коминтерна Inprecorr (где публиковался и Зорге). “Человек, способный написать такой репортаж, всегда найдет себе применение, ему не нужно беспокоиться о том, что он останется без работы, – польстил Кляйн Вукеличу. – Этот репортаж будет полезен движению”[27].
Так начался процесс вербовки. Вукелич сначала сопротивлялся, заявляя (как он сам подробно рассказывал японским следователям в 1942 году), что уже не может назвать себя убежденным коммунистом[28]. Кляйн уговорил его. “Нужно дать Советской России шанс построить социализм, поддерживая мир в ближайшие несколько лет”, – настаивал он. В марте 1932 года уговаривать Вукелича взялся уже более опытный советский агент. Это была высокая красивая женщина с сильным прибалтийским акцентом (по крайней мере, так показалось Вукеличу), увлекавшаяся лыжным спортом и назвавшаяся Ольгой. (Возможно, Ольгой была Лидия Чекалова, известная также как баронесса Шталь, работавшая курьером и фотографом в парижской штаб-квартире 4-го управления[29]. Или же это была сестра Альфреда Тилдена, пожилого агента ОМС, работавшего в то время в Париже[30].)
“Наша цель – защитить Советскую Россию, – объясняла Ольга новобранцу. – Это долг всех коммунистов, но наша особая задача – это сбор информации”[31]. Вукелич возражал, что у него нет опыта конспиративной работы, что он не разбирается в военных вопросах. “Мы не ожидаем, что вы будете взламывать сейфы, но нам бы хотелось, чтобы вы использовали свой опыт журналиста, – заверяла она его. – Вам придется использовать свои способности наблюдать и анализировать как марксист. Не важно, в какую страну вы поедете, там будут опытные товарищи, которые дадут вам необходимые указания, и сочувствующие, которые будут содействовать нам в нашей работе”[32]. Как и многие другие агенты, завербованные 4-м управлением в этот период, с подачи Ольги Вукелич считал, что его вербуют на подпольную работу в Коминтерне – “борьбу за мир между народами”, как говорил Вилли Мюнценберг, – а не в ряды советской военной разведки. Последний ее вопрос на том собеседовании звучал мелодраматично: “У вас острое чутье? Это важнейшее условие для подобной работы”.
“Нет”, – честно ответил Вукелич[33].
Неопытный и не уверенный в себе Вукелич – или “де Вукелич”, как он начал называть себя, подражая французской аристократии, – по всей видимости, был не слишком многообещающим новобранцем. Однако он владел восемью языками, был опытным фотографом-любителем – весьма полезный талант в шпионской сети – и обладал реальным, пусть и скромным послужным списком в роли внештатного репортера. Что еще более важно, он с юности не состоял в партии, и его полицейское досье было уже далеко в прошлом. При следующей встрече Ольга принесла Вукеличу несколько документов на перевод и три тысячи франков на повседневные расходы, а также дала указания о развитии его журналистской карьеры в качестве прикрытия[34]. К октябрю 1932 года, после ряда проверок таинственными и безымянными восточноевропейскими мужчинами, Вукеличу сообщили, что его решено отправить в Японию[35]. “Завидую вам – вы едете в прекрасную страну”, – сказала ему Ольга. Его задание должно было продлиться два года, сообщила она, после чего он надеялся, что ему “позволят уехать в Советскую Россию в качестве компенсации за все усилия и насладиться мирной культурной жизнью в социалистическом раю”[36]. Его жена Эдит была опытным инструктором по датской гимнастике – этот тип упражнений пользовался большой популярностью в Японии на тот момент, – что обеспечит ей легенду, объясняющую ее присутствие в Токио.
Пока Ольга оправлялась после аппендицита, Вукелич потащился через весь Париж подавать документы на японскую визу и предлагать свои услуги французским газетам и журналам. По счастливому стечению обстоятельств иллюстрированный еженедельник Уме как раз готовил специальный выпуск о Дальнем Востоке, поэтому в редакции согласились рассмотреть вариант использования фотографий Вукелича. Югославская газета Politika также с готовностью отнеслась к предложению получать от него статьи как от внештатного автора. 30 декабря 1932 года семья Вукелича – Бранко, Эдит и их трехлетний сын Поль – села на итальянский пароход, отправлявшийся из Марселя в Иокогаму. В запасе у них была на редкость шаткая легенда, отсутствие какой-либо подготовки к подпольной работе и каких бы то ни было указаний о том, что делать по прибытии, кроме как ждать в “Апартаментах Бунки”, пока кто-то не позвонит и не произнесет заранее согласованный пароль.
Как следует из советских архивов, вероятной причиной столь спешной командировки неподготовленного Вукелича – пока Зорге еще находился в Шанхае – послужило опасение, что на его след напало французское Управление национальной безопасности. В июне 1932 года Исайя Бир, ответственный советский агент, был арестован вместе с шестью своими сотрудниками в Париже. Лидер французской коммунистической партии Жак Дюкло уже бежал из Франции, опасаясь, что Бир проговорится. Франция серьезно взялась за коммунистов, поэтому Центр так спешил поскорее отправить своего неопытного агента на другой конец света в еще на тот момент несуществующую резидентуру 4-го управления, пока его не схватили и он не выдал своих вербовщиков.
Пусть Вукелич и избежал ареста французской полицией, но то, что мелочные французские коммунисты принципиально ошиблись в расчетах стоимости жизни в Японии, он осознал слишком поздно. На первые полгода они выделили Вукеличу и его семье всего 1800 иен, то есть по десять иен в день. Эта сумма покрывала лишь жилье и самое непритязательное питание в “Бунке” (на исходе существования этого дешевого клоповника в 1990-е годы его вывеска с обескураживающей японской честностью гласила: “Никакой роскоши, но все удобства”). Вукеличу сказали, что его новый начальник выйдет с ним на связь в августе. На деле Зорге связался с ним только в ноябре.
В их первую долгожданную встречу Зорге дал Вукеличу денег, посоветовав ему “снять дом, перебраться туда с женой и ребенком и всерьез приступить к журналистской работе”[37]. Перед этим Зорге телеграфировал в Москву, что планирует использовать Вукелича как шпиона в британской, французской и американской колонии Токио, где он выполнял бы роль фотографа агентуры, а его дом должен был стать радио-точкой. Однако представляется, что Зорге сразу же распознал в своем новом сотруднике недотепу, неумелого дилетанта. Вукелич же в свою очередь рассказывал японской полиции, что его первое впечатление о Зорге “было не очень хорошим”. Он подозревал – вероятно, обоснованно, – что Зорге не воспринимал его всерьез, а позже узнал, что начальник считает его “профаном, и не мог избавиться от этого чувства до последнего дня… совместной работы”[38].
Тем не менее Зорге и Вукелич стали регулярно встречаться в ресторане “Флорида Китчен” в Гиндзе. Зорге вскоре отказался от псевдонима Шмидт, потому что как журналистам, работающим под своими настоящими именами, им с Вукеличем неизбежно предстояло встречаться в японском информационном агентстве “Домэй” и на официальных пресс-конференциях[39]. При этом Зорге все равно соблюдал осторожность, чтобы его новые друзья в немецком посольстве не узнали об этих встречах, опасаясь, что для них Вукелич “был по другую сторону идеологических баррикад”[40]. Как они и договорились, Вукелич въехал в дом на улице Санай Тё, 22, в Усиго-мэку, который Зорге в дальнейшем будет использовать в качестве радиоточки[41]. Вукелич дополнительно зарабатывал, преподавая дома языки, а Эдит вела гимнастику в школе “Тамагава Гакуэн”[42].
