Ойген Отт руководил политическим отделом Шляйхера. Он также выступал в роли связного с так называемым Черным рейхсвером, которым руководил майор Бруно Эрнст Бухрукер. Это была армия, состоявшая из arbeits-kommandos — “рабочих коммандос” – ополчение, прикрывавшееся вывеской гражданской трудовой организации. Такой подлог позволял Германии превысить установленные Версальским договором ограничения по составу войск. Одиозный Черный рейхсвер Бухрукера, как и старые фрайкоры, откуда сюда набрали многих участников, ликвидировал граждан Германии, подозревавшихся в сотрудничестве с Союзнической контрольной комиссией – организацией, следившей за выполнением условий мирного соглашения. Жертв казнили после того, как им выносили обвинение в государственной измене в тайных военных судах, известных как Femegericbte. Эти убийства были открытым вызовом власти Веймарского правительства и доказательством, что немецкой армии удалось стать государством в государстве, презрев слабое гражданское руководство и осуществляя политику перевооружения за спиной демократически избранных властей.

Отт должен был прекрасно понимать динамику прихода японской армии к власти в 1930-х годах, будучи участником аналогичного процесса у себя на родине. По мере развития событий он может показаться наивным простофилей, которого взял в оборот его хитрый товарищ Зорге. Но не стоит забывать, что в первые годы своей карьеры Отт и сам был профессиональным лицемером, не только участвовавшим в тайной сделке о перевооружении с коммунистической Россией, но и состоявшим в подпольной организации, ответственной за ряд политических убийств.

В декабре 1932 года, отслужив свой срок на посту министра обороны, Шляйхер ненадолго стал канцлером Германии. Он отправил Отта своим эмиссаром к Адольфу Гитлеру, предлагая восходящей звезде нацизма должность в кабинете министров. Гитлер отказался, нацелившись на верховную власть, которой совсем скоро – 30 января 1933 года – и добился. После того как Гитлер занял пост канцлера, руководство Отта в высшем командовании распорядилось убрать его как доверенного сотрудника павшего Шляйхера с глаз долой и из сердца вон – в далекую Японию. Это решение, вероятно, спасло Отту жизнь. Сам Шляйхер был убит во время “ночи длинных ножей” – кровавой чистки, проведенной Гитлером против его врагов в нацистской партии и возможных соперников за ее пределами^[17].

Служба Отта в Нагое была своего рода политической ссылкой. Его карьера резко застопорилась, впереди было туманное будущее. Энергичный интеллектуал Зорге, по-видимому, стал приятной компанией не только для Отта, но и для его семьи. Спустя несколько дней после их первой встречи Отты, отправившись на автопрогулку за город, случайно встретили гулявшего по рисовым плантациям Зорге. Он галантно поздоровался с женой Отта Гельмой и поболтал с их двумя детьми, Подвиком и Улли, которым на тот момент было одиннадцать и семь лет. Совсем скоро дети будут называть его не иначе как “дядя Рихард”.

Зорге вернулся в Токио, довольный своим новым знакомством. Начало его социальной карьере в немецкой колонии было положено, пора было переходить к созданию подпольной агентуры. По пути в Японию в ходе недолгой встречи с неназванным агентом в парижском отеле “Ноай” Зорге узнал, что один из членов его будущей команды – некто Вукелич – уже находится в Токио и ждет, когда с ним свяжутся. Действуя крайне осторожно, Зорге дожидался Бруно Вендта, радиста, прошедшего обучение в Москве, и члена новой резидентуры, с которым он уже раньше встречался, перед тем как выйти на связь с таинственным Вукеличем.

Вендт с женой прибыли на пароходе в середине октября. Как и было оговорено, они встретились с Зорге в вестибюле отеля “Империал”. Соблюдая меры предосторожности, новый радист не привез с собой никаких радиодеталей. Поэтому первым делом Вендту предстояло купить все необходимые компоненты и собрать передатчик, способный установить связь с Владивостоком. Он также должен был создать правдоподобное прикрытие, позволяющее ему путешествовать и покупать трансформаторы, радиолампы и тому подобное. На деньги 4-го управления Вендт организовал небольшую компанию, поставлявшую иностранным фирмам образцы японской продукции. Но по каким-то неизвестным причинам он обосновал контору не в Токио, а в Иокогаме, а значит, Зорге должен был час ехать на поезде всякий раз, как ему потребуется отправить телеграмму. Возможно, Вендт считал, что в Иокогаме, где эфир был заполнен радиосигналами торговых судов, подпольный радиопередатчик вызовет меньше подозрений. Быть может, он подумал, что вне столицы полицейское наблюдение не будет столь плотным. Вскоре Зорге будет жаловаться в Центр, что Вендт “крайне робок и не отсылает половины сообщений, которые я ему передаю”^[18]. Он окажется не последним несговорчивым радистом, который подведет токийскую резидентуру, не передав с трудом добытую товарищем информацию.

То ли из-за “робости” Вендта, то ли из-за предосторожности Зорге радист позвонил Вукеличу в “Апартаменты Бунки”, некогда великолепный жилой дом девятнадцатого века с видом на реку Отяномидзу, лишь в ноябре 1933 года^[19]. “Вы знаете Джонсона?” – задал Вендт заготовленный заранее Центром вопрос-пароль. “Я его знаю, – ответил Вукелич, испытав невероятное облегчение, что звонок наконец состоялся. – Я сам не Шмидт, но он меня послал”, – произнес он^[20]. Встречу назначили на следующий день.

Бранко Вукелич был высоким полным югославом с залысиной и военной выправкой. Зорге – или Шмидт, как он представился, – застал своего нового агента “в плачевном состоянии… больным, тоскующим по родине и без средств к существованию”^[21]. Выяснилось, что Вукелич с семьей с февраля ждали в Токио звонка Зорге, не имея ни денег, ни указаний, ни какой-либо возможности связаться с Центром.

Почему Центр выбрал именно Вукелича в качестве члена токийской резидентуры Зорге, до сих пор остается загадкой. Он не учился в разведшколе, не обладал никакими знаниями в военных вопросах, ничего не знал о Японии. Он даже не испытывал особого энтузиазма к коммунизму. Он родился в Осиеке, городе на территории современной Хорватии, в 1904 году, был единственным сыном офицера армии Австро-Венгерской империи, провел детство в городах, где располагался гарнизон, а с социализмом познакомился, учась в старших классах в Загребе. Его мать, Вилма, вспоминала, что Бранко очень переживал, когда в 1922 году казнили молодого коммуниста – убийцу министра внутренних дел Югославии. Вукелич возложил гвоздики на могилу красного мученика^[22]. Он поступил в Академию изобразительных искусств в Загребе, примкнул к марксистскому студенческому кружку и был арестован полицией после уличных драк с националистами. Отучившись два семестра, Вукелич ушел из академии и перевелся на архитектурный факультет Университета города Брно в Моравии. В 1926 году его овдовевшая мать забрала сына в Париж, где он поступил на юридический факультет Сорбонны^[23].

Коммунистическое прошлое Вукелича последовало за ним во Францию в форме югославского полицейского досье, которое Париж потребовал после двух его задержаний за участие в устроенных социалистами беспорядках. В 1929 году мать Вукелича записала в дневнике, что ее сын сводил ее на пропагандистскую классику Сергея Эйзенштейна о Первой русской революции 1905 года, “Броненосец Потемкин”. “Сын держал меня за руку, шел молча. Неожиданно он сказал: «Вот ты видела, мама, этот чудесный и правдивый фильм. Хотела бы ты, чтобы было сбережено все, что во имя человечества и будущего достигнуто в Советском Союзе?» – «Да, сын… потому что это – твой мир…» – ответила я. «А ведь Советский Союз со всех сторон окружен неприятелем, – продолжал Бранко, – весь мир вооружился против молодой пролетарской державы. Защищать СССР сегодня – значит защищать себя и свою родину!»”^[24].

Несмотря на свои романтические представления об отстаивании дела революции, закончив университет в 1929 году, Вукелич пополнил ряды клерков из мелкой буржуазии в парижской Compagnie Generale d’Electricite. Его подруга-датчанка Эдит Олсен, служившая горничной в семье датчан в Париже, родила от него ребенка, и, несмотря на возражения его матери, они поженились. Потребность в хлебе насущном временно перевесила его увлечение марксизмом^[25].