До амбара добрались без приключений. На вид все было без изменений, и закрытые двери скрывали за собой машину. Приостановившись, оба напряженно вслушались: внутри вроде бы тихо. Луис жестом указал Ангелу открыть дверь по счету «три». Чувствуя в желудке тупую боль, Ангел пересохшим языком слизнул с верхней губы испарину, следя, как Луис молча выбрасывает пальцы – «один… два… три!» – и рванул на себя дверь.

– Чисто, – сказал Луис, а затем добавил: – Но хреново.

Одним своим боком машина припала к земле, как кривоватая улыбка, – обе шины справа были пропороты. Окно со стороны водителя выбито, а капот поднят и затем небрежно брошен, оставшись незамкнутым. Луис задержался у двери, а Ангел прошелся по амбару. Признаков движения не угадывалось. От амбара к лесу стелилось голое поле, но, помимо очертаний деревьев, на расстоянии мало что было видно.

Ангел согнулся над капотом и осторожно, чуточку его приподнял. Из кармана он извлек крохотный фонарик, включил его и зажал между зубами, после чего поднял с пола случайную щепку и медленно провел ею по зазору между корпусом машины и капотом. Не обнаружив там никаких проводов, левой рукой приподнял крышку чуть выше, а правой вынул фонарик изо рта и какое-то время оглядывал с его помощью двигатель. Никаких пружин, демпферов или устройств, способных сработать с поднятием капота, тоже не обнаружилось. Тем не менее, перед тем как поднять крышку окончательно, Ангел глубоко перевел дух. Причину он сразу же установил на запах.

– Пожжена панель с предохранителями, – определил он. – Так что эта крошка никуда не поедет.

– Значит, пойдем пешком.

– Может, ребятня порезвилась?

– Ты видел кого-нибудь из местных шпанцов, когда мы сюда ехали?

– Ну так… это ж деревня, сам понимаешь. Может, они попрятались.

– Ну да, из страха перед большими мальчиками из города.

Луис у двери еще раз огляделся, после чего шагнул внутрь амбара, прямиком к багажнику. Прежде чем нажать на кнопку открывания, он, не снимая с нее пальца, поглядел на Ангела.

– Впереди ничего не было, – мотнул головой тот.

– Это обнадеживает. Может, все же на пару шагов отойдешь?

– Отойду, если ты тоже отойдешь.

– Может, я не хочу, чтобы ты тоже рванул со мной на тот свет.

– Хочешь, чтобы кто-то остался здесь по тебе скорбеть?

– Еще чего. Просто не хочу, чтоб ты ошивался там со мной еще и веки вечные. Да отойдешь ты наконец, хрен тебя дери?

Ангел отодвинулся, и Луис надавил на кнопку, при этом едва заметно сощурившись. Дверца багажника распахнулась, и Луис сдавленно выругался. Ангел подошел к нему.

Вместе они расширенными глазами уставились внутрь багажного отсека.

У Вайса с Блейком музыки в машине не было, а запас общих знакомых давно уже иссяк. Впрочем, их это не заботило. Они были из тех, кто ценит тишину. И пускай ни один вслух в этом не сознавался, но обоим друг в друге импонировала невозмутимая молчаливость. Именно неспособность надолго сохранять спокойствие и неподвижность была одной из причин, по которым Вайс не переваривал Лайнотта. В последний раз их пути сошлись в Чаде, где они номинально сражались на одной стороне, но при этом Вайс считал Лайнотта дилетантом, ворюгой и вообще человеком низменной морали. Хотя сам Вайс, признаться, очень уж легко проникался неприязнью – скажем, он уже сейчас начинал подмечать в дыхании Блейка что-то похожее на сопение, что при всей молчаливости напарника решительно выводило из себя. Бесило то, что с этим ничего нельзя поделать, кроме разве что удушить Блейка, а это вроде как перебор, даже для Вайса.

Случайно или нет, но Блейк ощущал к Вайсу примерно то же самое, только в отличие от него не вспыхивал так быстро. Напарник обернулся к Вайсу.

– Алё, – произнес он, и тут стекло возле головы Вайса взорвалось дождем, буквально оглушив Блейка грохотом дробовика, а самой головы не стало.

Мотнувшееся безжизненное туловище обдало его жаркой красной влагой, но в эту секунду Блейк уже находился ниже уровня окна, крепко ухватившись за дверную ручку и скорчившись внизу, а ствол в его руке палил вслепую; глаза застила кровь Вайса. При этом Блейк знал, что шум и боязнь попасть под его шальные выстрелы помогут выкроить ему несколько критически важных секунд. Видимо, ему повезло: сморгнув чужую кровь, Блейк увидел, как снаружи упал в грязь какой-то тип в зелено-коричневом камуфляжном пончо. Но на созерцании происшедшего Блейк не остановился: сейчас самое главное – продолжать движение. Остановиться равносильно гибели. Голову и плечо пронизывала боль – значит, какая-то часть дробин в него все-таки попала. Но тело Вайса, а также унция везения, связанного с тем, что Блейк сидел чуть дальше своего покойного товарища, уберегла его, похоже, от наихудшего.

На бегу вслед Блейку цвиркали и жахали пули. Одна прошла так близко от левой щеки, что он ощутил ее жар и даже, кажется, увидел серый крутящийся сгусток, пропарывающий воздух. Затем деревья стали гуще, и еще один выстрел из дробовика срезал сук неподалеку от его головы, но Блейк продолжал нестись, лавируя на бегу то влево, то вправо, используя для прикрытия деревья, не давая в себя прицелиться. Слышны были звуки погони, но он не оглядывался. Для этого надо было приостановиться, а остановиться значило попасться преследователям в руки.

Блейк сделал глубокий, всей грудью, вдох, готовясь к рывку, который, возможно, выгородит ему еще сколько-то спасительного времени, но тут его лицо столкнулось с жестким предметом, сломавшим нос и раздробившим зубы. На секунду Блейк снова ослеп, только на этот раз не от крови, а от вспышки белого света. Он рухнул на спину, но и при этом его инстинкт выживания не утратил своей остроты, поскольку, падая, Блейк все равно не выронил пистолет и выстрелил в направлении, откуда пришел удар. Там кто-то надсадно крякнул, и сверху на Блейка, придавив к земле, повалилось тело. Белый свет постепенно угасал, а на его месте разрасталась свежая боль. Между тем тот человек исходил конвульсиями, а изо рта его толчками шла кровь.

Крутнувшись низом и используя совокупный вес себя и нападавшего, Блейк вывернулся из-под умирающего и сбросил с себя это бремя. Он нетвердо поднялся на ноги (от полученного удара все еще шла кругом голова), но первый выстрел, угодив беглецу в верхнюю часть спины, развернул его и снова уронил наземь. Блейк попытался поднять ствол, но рука уже не держала его веса; получилось приподнять всего на несколько сантиметров. Но и при этом Блейк из последних возможностей сумел выстрелить, мучительно вскрикнув от неожиданной силы отдачи, от которой оружие невольно выпало из ладони. Он еще пробовал дотянуться и взять его левой рукой, но тут ударила еще одна пуля, пробив левое предплечье и попав в грудь. Тогда Блейк откинулся на лиственный покров, незряче уставясь на верхушки деревьев и темный небосвод.

Вот над ним появилась голова в черной балаклаве. Помаргивая, с любопытством смотрели из дырок синие глаза. А затем появился третий глаз, черный и хладный. Он не моргнул даже тогда, когда его зрачок обратился в пулю и положил мучениям Блейка конец.

В багажный отсек Луисова «Лексуса» были упиханы два трупа, на которых уже успели обжиться последние мухи этого сезона. У Абигейл Эндалл в груди зияла рваная рана, изрешеченные края которой и разорванная ткань указывали на то, что выстрел сделали с короткой дистанции, так что дробь начала рассеиваться, но еще без гашения силы разрыва. Муж Абигейл Филип был убит вблизи всего одним пистолетным выстрелом в голову, причем пистолет находился так близко ко лбу, что вокруг раны пузырился ожог и виднелись крапинки-следы от пороха. Глаза Абигейл полузакрылись, как будто ее застигли в момент засыпания или, наоборот, пробуждения.

– Помоги мне их вытащить, – сказал Луис.

Он сунулся в багажный отсек, но Ангел остановил его прикосновением ладони.

– А ч-черт, – досадливо покривился Луис.

Ангел снова вынул фонарик и с помощью еще одной щепки как мог проверил под телами дно багажника. Убедившись, что трупы ничем не заминированы, напарники вынули сначала Абигейл, лежавшую поверх мужа, а затем Филипа. Убрав тела, они увидели, что обивка снята и откручены хитрые застежки в нижней части багажника, дающие доступ к впадинам внизу и в боках. Все хранившееся там оружие исчезло, а с ним и запас патронов. Запасное колесо и то было изрезано, видимо, из предосторожности.