Не нужны ему и такие, кто имеет свойство ассоциировать себя с жертвой. Для выполнения его требований необходимо эмоциональное дистанцирование, и Гэбриел при случае охотно разнообразил свой подход в использовании социальных, моральных и культурных различий между Жнецами и их жертвами. Однако и сопереживание в своих питомцах окончательно не истреблял, потому как его полное отсутствие – признак все той же психопатии. Сопереживание – необходимый фактор сдерживания откровенно буйного и садистского поведения. Необходимо сохранять деликатный баланс. В этом разница между готовностью причинять кому-то боль по необходимости и изуверствовать по своей прихоти.

Незадолго до своего визита в тот захолустный полицейский участок Гэбриел вызнал и то, что характер у Луиса бойцовый – если надо, парнишка без колебаний пускает в ход кулаки. Это хорошо: указывает на крайне важную предрасположенность к агрессии; более того, на тягу при случае ее проявлять. Убийственный дебют с Дебером запустил в Луисе определенный процесс, хотя, образно выражаясь, оружие было заряжено еще задолго до этого. Ходили также слухи, что мальчонка гомосексуалист – если не практикующий (все-таки возраст еще не тот), то во всяком случае с наклонностями, позволяющими подобной молве гулять по округе.

Как и во многих других областях, Гэбриел был сведущ и в вопросах гомосексуальности. Ее, как правило, можно разделить на два аспекта – один девиантный, с отклонением в сторону насилия (скажем, тяга надругаться над малолетними), другой нет. Девиантное сексуальное поведение указывает на некоторую нестабильность, которая может проявляться и в иных сферах, так что люди с такими наклонностями для целей Гэбриела не годились.

Сам Гэбриел гомосексуалистом не был, но понимал природу полового влечения, а с ней природу агрессии и враждебности, поскольку обе соседствуют меж собой теснее, чем кому-то, возможно, хотелось бы. В человеке наряду с чертами поведения, которые можно изменять и контролировать, существуют и другие, неподвластные этому. К их числу принадлежит и сексуальная ориентация. Что до Гэбриела, то его сексуальность Луиса интересовала лишь в той части, в какой ее можно было использовать для его уязвимости и поддержания в нем духа противоречия, – слабости, которые можно эксплуатировать.

И вот Гэбриел наблюдал за Луисом через зеркальное стекло, а тот неотрывно смотрел на него с той стороны. Так прошло минут пять, после чего Гэбриел с явным удовлетворением кивнул сам себе и вышел из комнатки наблюдения для очной встречи с пятнадцатилетним убийцей.

Как и всякий умелый вожак, Гэбриел по-своему любил этих людей, хотя, разумеется, при необходимости всегда готов был ими пожертвовать. За годы, что последовали, Луис не просто оправдал, а превзошел ожидания Гэбриела, за исключением, пожалуй, одного: он упорно отказывался убивать женщин (видимо, издержки воспитания в их среде). И Гэбриел делал ему в этом плане послабление, ведь он действительно любил Луиса. Юноша стал для него как сын, а Гэбриел, в свою очередь, в чем-то заменил ему отца.

Сейчас он ступил в допросную и разместился от Луиса через стол. В комнате пахло потом и другими еще менее приятными вещами, но Гэбриел не подал виду. Лицо юноши матово блестело от испарины.

Первым делом Гэбриел выдернул из розетки штепсель магнитофона, после чего, сложив на столешнице руки, доверительно подался к Луису.

– Меня зовут Гэбриел, – сказал он приветливо. – А ты, наверное, Луис.

Паренек не ответил. Он все так же молча глядел на немолодого визитера, ожидая, что будет дальше.

– Ты, кстати, можешь идти, – сообщил Гэбриел. – Никто тебя ни в каком преступлении больше не обвиняет.

На этот раз паренек отреагировал: рот у него чуть приоткрылся, а брови приподнялись. Он поглядел на дверь.

– Да-да, – кивнул в подтверждение Гэбриел. – Уходи хоть сейчас, если пожелаешь. Задерживать тебя никто не посмеет. Там снаружи ждет твоя бабушка, забрать тебя обратно в вашу хибарку. Сможешь опять спать на своей кровати, среди всех знакомых тебе вещей. Все пойдет как прежде.

Он улыбнулся. Паренек не тронулся с места.

– Ты что, не веришь?

– Чего вы хотите? – избегая глядеть в глаза, спросил Луис.

– Чего хочу? Я хочу тебе помочь. Потому что считаю, что ты очень необычный молодой человек. Я бы даже сказал, одаренный, хотя дар твой в здешнем захолустье вряд ли оценится по достоинству.

Он плавно описал рукой полукруг, вбирающий в себя допросную, участок, стерегущего за стенкой Вустера, далекий отсюда закон…

– Я могу тебе помочь обрести место в этой жизни. А за это твои таланты смогут найти себе применение, которого им здесь точно нет. Понимаешь, в чем дело: если ты останешься в этом городишке, тебе кранты. Рано ли, поздно, ты обязательно перейдешь грань. Тебя здесь будут травить, угрожать. Кто угодно: полиция, какая-нибудь шпана – все равно. Ты на это поддашься, ответишь, а им только того и надо. Ты для них уже меченый, и второй раз тебе это с рук не сойдет: сживут со свету, так и знай. За такое вообще смерть полагается.

– Не пойму, о чем вы говорите.

– Ах ловкач, ну ловка-ач. – Гэбриел с шутливой одобрительной укоризной погрозил пальцем и хохотнул, и только после затяжной паузы продолжил: – Позволь тебе сказать, что будет дальше. У Дебера остались друзья – точнее будет сказать, дружки – такие же, как он, а иные и похлеще. Так вот они не могут допустить, чтобы его смерть прошла неотомщенной. Это подмочит их собственную репутацию. Те, у кого на них зуб, сочтут: слабаки, мол, ату их. Им уже всяко известно, что тебя здесь насчет Дебера пытали. А они не полиция, которой все поровну; у них на тебя душа горит. Так что, если ты вернешься домой, они тебя найдут и как пить дать укокошат. А заодно, может статься, пройдутся и по женщинам, среди которых ты живешь. Даже если ты сделаешь ноги, они пустятся следом: ты ж все равно далеко не спрячешься.

– А вам-то какая забота?

– Мне? Абсолютно никакой. Могу уйти хоть сейчас и оставить тебя наедине с твоей участью, а заодно и твою родню. Так что заботы мне никакой и огорчений ни на понюх. Или же ты прислушаешься к моему предложению, и мы, может статься, придем к какому-нибудь взаимовыгодному результату. Проблема для тебя в том, что ты меня не знаешь, а потому не можешь мне довериться. Я полностью понимаю это твое затруднение. Понимаю, что тебе понадобится время пораздумать над тем, что я предлагаю…

– Я не знаю, что вы мне предлагаете, – сказал Луис. – Вы ж не говорите.

«Да он еще и паясничает, – мысленно отметил Гэбриел. – Зрел, зрел не по годам».

– Я предлагаю дисциплину, выучку. Предлагаю тебе канал для выхода твоего гнева, в нужном направлении и с использованием твоих талантов.

– Крышу, что ли?

– Прежде всего над самим собой. С этим я берусь помочь.

– А моя семья?

– Они рискуют ровно настолько, насколько здесь задержишься ты, и только если будут знать, где ты находишься.

– То есть мне остается или идти с вами, или выйти отсюда?

– Верно.

Луис задумчиво поджал губы.

– Спасибо вам за потраченное время, сэр, – сказал он после некоторой паузы. – А сейчас я, наверное, пойду.

Гэбриел, кивнув, сунул руку во внутренний карман пиджака. Оттуда он вынул конверт и протянул юноше. Конверт был не запечатан. После секундной нерешительности Луис принял его и раскрыл. При виде того, что там внутри, он попытался сохранить невозмутимость, но не получилось: выдали ошарашенные глаза.

– Здесь тысяча долларов, – уточнил Гэбриел. – А еще визитка с телефонным номером. По этому телефону со мной можно связаться в любое время дня и ночи. Подумай хорошенько над моим предложением, но помни мои слова: возвращаться домой тебе нельзя. А надо, наоборот, отсюда убраться, и чем дальше, тем лучше. И тогда прикинуть, что ты будешь делать, когда за тобой явятся те люди. Потому что они это обязательно сделают.

Конверт Луис закрыл, спрятал и вышел из комнаты. Гэбриел за ним не пошел: не было смысла. Он знал, что паренек из городка уедет. Если нет, значит, он просчитался и Луис ему все равно без пользы. Деньги здесь ни при чем: Гэбриел полагался прежде всего на свои суждения. А деньги вернутся еще многократно.