Тут этот старикашка появился, все курсировал по улице на своей тачке, и эта задница, его громила-водитель, замедлял ход и подзывал женщин. Он приметил Серету, она предложила ему взять и Алису, затем эти две шлюхи уселись на заднее сиденье с засохшим старым придурком и сами будто очумели. Но Джи-Мэк учел его вставную челюсть и не упустил случая воспользоваться ситуацией. Он переговорил и с водителем, которому четко объяснил цену, чтоб шлюшки не могли соврать ему, занизив улов. Водитель привез их через три часа, и Джи-Мэк получил свои деньги. Он обыскал сумки девиц и нашел по лишней сотне у каждой. Он позволил им оставить себе по пятьдесят, остальное забрал. Похоже, старикашке понравилось то, что девицы показали ему, поскольку он снова приехал через неделю: тот же выбор, та же договоренность. Серета и Алиса балдели, да и старик обращался с ними по-хорошему. Он угощал их выпивкой и конфетами у себя в Куинзе, позволял им резвиться в его большой старой ванне, давал им немного денег сверху, которые Джи-Мэк время от времени позволял им припрятать. В конце концов он не чудовище...
Все шло хорошо и легко, пока девицы не исчезли. Сначала они просто не вернулись от старикашки вовремя. Джи-Мэк не волновался, пока не пришел к себе. Спустя час, а то и два, раздался звонок Сереты. Она плакала, и он никак не мог успокоить ее настолько, чтобы понять суть дела, но постепенно она сумела сообщить ему, что какие-то люди нагрянули в дом к старикашке и начали с ним ругаться.
Девчонки были наверху в ванной комнате, приводили в порядок прически и накладывали косметику перед отъездом. Те типы начали кричать, требуя от старика какую-то серебряную коробку. Они говорили ему, что не уйдут, пока он им эту коробку не отдаст. Тут вошел Люк, водитель старика, и крики стали сильнее, затем раздался звук, который можно было бы принять за лопнувший баллон, если бы Алиса и Серета не провели столько времени на улице и не разбирались, где выстрелы, а где хлопки.
После этого люди внизу что-то сделали со стариком, и он умер. Они принялись шарить по всему дому, но начали снизу. Женщины слышали, как открываются ящики, бьются керамика и стекло. Скоро они добрались бы и наверх, и тогда все закончилось бы, но тут к дому подъехала машина. Серета рискнула выглянуть в окно.
— Частная охрана, — прошептала она Алисе. — Они, должно быть, как-то задели сигнализацию.
Из машины вышел мужчина. Он осветил фонарем фасад дома, затем проверил дверной звонок. Потом вернулся к машине и о чем-то говорил по радио. Где-то в доме зазвонил телефон. Это был единственный звук. Люди внизу затихли. Секунды через две женщины услышали, как открылась дверь черного хода из кухни — это ушли те люди. Удостоверившись, что опасности нет, женщины последовали за ними. Алиса разорвала чулки, карабкаясь по стене, а Серета расцарапала весь бок, но они убежали.
Теперь обе тряслись от страха, что за ними придут из полиции, но Джи-Мэк велел им не терять голову. У полицейских ничего нет на них. Даже если обнаружат их отпечатки, их не впутать в это дело, если только они не влипнут во что-нибудь еще. Надо лишь сохранять спокойствие. Он велел им возвращаться, но Серета отказалась. Джи-Мэк начал кричать, и сука повесила трубку. Тогда он в последний раз говорил с ней, но девчонка была напугана и, судя по всему, направилась на юг, поближе к своему народу. Она всегда грозилась выкинуть нечто подобное, как только накопит достаточно денег, хотя Джи-Мэк и считал это пустым позерством, мечтами, которые развеиваются вместе с сигаретным дымом, но которым большинство этих шлюх предается время от времени.
Смерть старика Уинстона и его водителя наделала шума. Уинстон не был очень богат, не так, как Трамп или другие, но в определенных кругах его знали как собирателя, знатока и торговца антиквариатом. Полицейские считали все случившееся неудавшимся ограблением, пока не нашли женскую косметику в ванной (оставленную женщинами, в панике покидавшими дом), и стали искать женщину, а возможно, и двух женщин, чтобы те могли пояснить кое-что следствию. Полицейские нагрянули в Поинт, после того как им стало известно, что старику Уинстону нравилось ездить по этим улицам в поисках проституток. Когда они вышли на Джи-Мэка, тот стал убеждать их в своем полном неведении. Но копы настаивали, так как кто-то видел Джи-Мэка, разговаривавшего с водителем Уинстона, и уже считалось, что именно женщины Джи-Мэка были тогда в доме старика. Джи-Мэк отнекивался: он говорит со многими мужчинами, иногда с их водителями, но это вовсе не значит, что он имеет с ними дело. Джи-Мэк даже не пытался отрицать, что он плейа. Следует сказать часть правды, чтобы скрыть вкус лжи. Он уже велел другим шлюхам молчать обо всем, и они молчали и из страха перед ним, и из страха за подруг, поскольку Джи-Мэк объяснил им, что Алиса и Серета живы только до тех пор, пока убийцы ничего про них не знают.
Но это было вовсе не неудавшееся ограбление, и те типы все-таки выследили Джи-Мэка так же, как полиция сделала перед ними, только он не смог одурачить их своим якобы полным неведением. Джи-Мэк не любил вспоминать о них: об этом жирном типе с раздутой шеей и запахом свежевыкопанной могилы, исходящим от него, и его тихом приятеле в синем, у которого был такой вид, словно все происходящее надоело ему донельзя. Он не любил вспоминать, как они поймали его в переулке, прижали к стене, и стоило Джи-Мэку произнести первую ложь, как толстяк засунул пальцы в рот Джи-Мэка и захватил ими его за язык. Джи-Мэка тогда чуть не вытошнило от пальцев этого типа, но худшее только начиналось: в голове Джи-Мэка зазвучали голоса, тошнота подкатила к горлу. Ощущение того, что чем дольше он позволит этому человеку прикасаться к нему, тем хуже ему будет, овладело им, и, казалось, все его внутренности скрутятся и выйдут наружу в руки к этому типу.
Он признался, что это были его девчонки, но он не слышал о них с той ночи. Они исчезли, но они ничего не видели. Они все время были наверху. Они не знали ничего, что могло бы помочь полицейским.
Тут-то все и прояснилось, и Джи-Мэк проклял тот час, когда он согласился взять Серету и ее подружку, эту наркоманку, в свою конюшню. Жирный объяснил ему, что их волнует не то, что те видели.
Они ищут то, что женщины взяли.
* * *
На второй вечер счастливый и пресыщенный после нескольких часов умеренного удовольствия, Уинстон показал Серете коробочку, пока Алиса приводила себя в порядок. Ему нравилось показывать свою коллекцию красивых вещиц этой темноволосой девчонке (она была сообразительнее и живее, чем ее подруга), объяснять происхождение некоторых из экземпляров, рассказывать истории, с ними связанные. Серета догадалась: кроме секса Уинстону просто хотелось с кем-нибудь поговорить. Она не возражала. Это был хороший старик, щедрый и безобидный. Возможно, он поступал не очень умно, доверяя женщинам, которых едва знал, тайны своих сокровищ, но по крайней мере ей, Серете, он довериться мог, а она уж глаз не спускала с Алисы на случай, если та вдруг соблазнится украсть какую-нибудь вещицу в надежде позже продать.
Коробочка, которую он держал, была не такая интересная, как другие сокровища в его владении: драгоценности, картины, крошечные слоновые статуэтки. Потускневшее серебро, никакой резьбы или украшений. Но Уинстон рассказал ей, какая это древняя вещица и как она ценна для тех, кто понимает, что она представляет собой. Старик осторожно открыл коробочку. Внутри Серета увидела свернутую бумажку, вернее нечто, напоминавшее бумагу.
— Нет, не бумага, — подсказал ей Уинстон. — Пергамент.
Взяв чистый носовой платок, он вытащил кусочек пергамента и развернул перед ней. Серета увидела какие-то слова, знаки, буквы, рисунки зданий и прямо посередине край, напоминавший край крыла.
— Что это? — удивилась Серета.
— Это карта, — ответил он, — или часть ее.
— А где другая часть?
Уинстон пожал плечами.
— Кто знает? Потеряна, возможно. Это только одна из многих частей. За долгие годы остальные разошлись по всему миру. Я когда-то надеялся, что смогу отыскать их, но теперь уже сомневаюсь, по силам ли мне это. В последнее время стал подумывать, не продать ли. Я уже навел кое-какие справки. Там посмотрим.
