Та-так…

Та-так…

Та-так… — стучали колеса поезда, точно так же, как полтора месяца назад, увозя Николая на восток, в манящую неизвестность, и покрывая огромное расстояние километр за километром.  Правда, тогда на душе было и тревожно, и весело, а теперь на душе было просто пусто… пусто… пусто…

Николай уже разобрался, что ему, время от времени, с определенными интервалами, делают укол, после которого на душе просто пусто, а сам он чувствует себя маленьким зайчиком, прижавшим ушки, и трясущимся от страха, что вот-вот его схватит волк. Затем, через некоторое время, в душе появляется чувство, что он должен что-то сделать, вспомнить, и он уже большой, мудрый заяц, и вот сейчас… вспомнит. Вот, уже появилась мысль — о чем нужно подумать, еще минутку… но в это момент очередной укол, и все начинается сначала.

И еще сны… сны… сны… Вот и сейчас он лежит, очнувшись от него. … Будто он — маленький мальчик, только научившийся ходить, стоит возле скамейки, на которой сидит бабушка, а он держится за скамейку. Затем, набравшись храбрости, делает шаг, второй и оказывается  возле куста, на котором замечает малюсенькую стрекозку, он хочет ее погладить и протягивает руку, но прямо на него летит взрослая стрекоза, размахивая двойными крыльями. И он в страхе кричит, и на помощь приходит бабушка, отгоняет стрекозу и гладит его по плечу, успокаивая. Нет, это не бабушка. Но это не имеет значения.

А поезд идет и идет, и вагон живет обычной жизнью. Люди едят, спят, пьют чай, бегают на станциях за газетами, за кипятком и прочей снедью. Иногда, из-за какой-то мелочи возникает перепалка, которая быстро затихает. (Куды с грязным ногам на стол? — Разуй глаза, бабка, я газетку постелил). Николай ест, когда ему что-то дают, ходит в туалет, когда говорят, а остальное время лежит на нижней полке. Частенько к нему подсаживается старший из его соседей, и тихим шепотом рассказывает о могуществе и коварстве японской нации, о каких-то островах, утопленных китайцах, и многом другом, а он, Николай, просто слушает (значит, так нужно).

Они едут в плацкартном вагоне, и трое мужчин, опекающие Николая, и он сам занимают купе, а на боковых местах — бойкий дедок и молчаливый мужчина среднего возраста. Дедок необычайно активен, ему хочется поговорить, и для начала он обращается к своему соседу, который читает книгу. — Ты, мил человек, почитал бы вслух, а я бы послушал, все бы веселее было.

Человек не отвечает.

— Ну, хоть скажи, что ты читаешь?

Мужчина, не говоря ни слова, показал обложку книги — «Идиот», а дед, шевеля губами, прочитал, ойкнул, перекрестился и к соседу приставать перестал.

Немного посидев, он переключил свою активность на пассажиров купе. — А вы, люди добрые, скажите, чего это ваш парень такой квелый, едва живой?

Ему ответил мужчина, средний по возрасту и скорый на ответ: — А он, дедушка, пару дней назад выпил стакан водки, ему запрещено, а мы недоглядели, и он таким еще неделю будет, пока не оклемается.

— А что же вы его не полечите, чтобы он не мучился?

— Нет, дед, такого лекарства, чтобы его болезнь вылечить.

— Дайте ему опохмелиться, вот и все лечение. У меня есть, я сейчас налью, — и дедок потянулся под лавку за своей котомкой.

— Ни в коем случае! — остановил его пожилой. — Если он выпьет, начнет буянить, будет крушить все, что попадется под руку, вплоть до смертоубийства. Бьет, чем попадя, многих на тот свет отправил.

— О, Господи, — прошептал дед. — Так это же тюрьма, что ж его не посадят?!

— Он же псих, не соображает, что творит, и у него такая справка, потому и не садят.

— Знать, вы охрана при нем?

— Сопровождение, дедушка.

— А куда же вы его везете, болезного?

— А вот про это сообщать не положено, чтобы не распространять панику.

— Понятно, — и дедок с опаской посмотрел на человека, читающего «Идиота», на «психа», на его «сопровождение», и потихоньку ушел в соседнее купе, где его приняли в компанию для игры в домино. Но игра быстро закончилась, и он возвратился на свое место.

А «сопровождающие» были уже и не рады тому, что запугали деда, так как с того самого момента он стал внимательно следить за всем происходящим в купе, и им пришлось прибегать к различным хитростям, чтобы сделать укол Николаю так, чтобы этого никто не заметил.

Пошли уже третьи сутки путешествие и если бы плененный консультант Исаев ощущал себя, по крайней мере, взрослым зайцем он бы понял, что ситуация изменилась. Поначалу они двигались по оживленной трассе Транссибирской Железнодорожной Магистрали, а затем на узловой станции их вагон прицепили к другому, местному составу, и теперь поезд двигался не на восток, а на юг. Да и окружающая местность изменилась —  вместо густых, в основном, хвойных лесов в окно виднелась лесостепь и пологие безлесные сопки.

Но консультант, который продолжал ощущать себя маленьким зайчишкой, ничего этого не замечал, да и в окно не смотрел. Пассажиров в вагоне становилась все меньше и меньше, и было понятно, что приближается конец путешествия.

Средний по возрасту, мужчина из «сопровождающих», Алексей приготовился делать очередной укол Николаю, но в это время послышался громкий голос проводника: — Исаев! Исаев! Кто здесь Исаев? Отзовитесь!

— Вот черт! — пробормотал Алексей и быстро убрал все свои медицинские принадлежности, а его встревоженные сообщники засунули руки за пазуху.

— Эй, Исаев! — повторил проводник и негромко, скорее, для себя, добавил: — Неужели сошел, вот незадача то?!

— Да здесь я! — послышалось из конца вагона. — А что такое?

— Извините, товарищ Исаев, мне еще на узловой станции передали для вас телеграмму, а я закрутился, забыл и только сейчас вспомнил. — Пляшите, у вас родилась тройня.

Оставшиеся в вагоне пассажиры дружно захлопали в ладоши, заулюлюкали, послышались возгласы: — Исаев, с тебя причитается!

— А че мужики, у меня не заржавеет, — ответил то ли счастливый, то ли обеспокоенный отец. — Вот, сейчас подъедем к конечной станции и в буфет, приглашаю!

А поезд действительно подходил к конечной станции. —  Конец географии, товарищи,  станция Мациевская! — объявил проводник. — Освободите вагоны, товарищи!

— Быстро собираемся! — скомандовал старший, Петр Юрьевич, — и выходим.

— А укол? — прошептал Алексей.

— Черт с ним, потом как-нибудь, мало ли чего, выходим.

На перроне толпились встречающие, а на небольшой привокзальной площади стояло с дюжину запряженных в сани лошадей, и возле них прохаживались возницы.

— Привет, Кузьмич! — крикнул Петр Юрьевич одному из них. — Ты получил нашу телеграмму?

— Знамо дело, получил, иначе бы не встречал. А у вас, похоже, пополнение? — спросил он, заметив Николая.

— Да, напросился с нами старый приятель, никак не могли отказать.

— А у него документы есть, они в порядке? — встревожился Кузьмич, — пограничная зона как-никак.

— Все в порядке Кузьмич, не волнуйся. Ну что, мы можем занимать места на твоих розвальнях?

— А может, в буфет зайдем, чайку на дорожку?

— Нет, Кузьмич, в другой раз, надо поспешать.

— Хорошо, в другой, так в другой, давайте, садитесь. Дорога, правда, не очень, местами снег смело, ну да ладно, доедем с божьей помощью, — сказал Кузьмич, разбирая вожжи. — Но, родимая, трогай!

Наезженная дорога была ухабистой и Николай, к своему удивлению, почувствовал, как его сущность, его эго, начинает расти при каждом толчке, и он уже не маленький зайчишка, а мудрый старый заяц, многократно обманувший и волка и лису.

— А укол-то ему так они и не сделали, Петр Юрьевич, — шепнул Алексей. — Вдруг очнется.

— Не переживай, пусть очнется, не колоть же при тряске, можно иголку сломать, а он нужен целеньким. Да уже и неважно, минут через 20-30 будем на месте, совсем немного осталось, там нас должны встречать.

— Впереди всадники, едут навстречу, — подал встревоженный голос молодой Василий.

— Кто это, Кузьмич? — спросил пожилой.

— Пограничный дозор, обычное дело, они все время здесь ездят.