— Оля!

В ответ — тишина.

Из прихожей хорошо просматривалась комната с накрытым столом — аккуратно выставленные тарелки, столовые приборы, фужеры. Все было подготовлено к визиту гостей.

— Ольга Валерьевна! — крикнул Сергей и вдруг услышал вскрик, раздавшийся из кухни.

На столе, рядом с блюдом с нарезанными овощами, упаковкой сока и пустым бокалом с розовато-желтой жидкостью на дне, лежала Ольга. Вернее, лежала ее голова, упершись лбом в согнутый локоть левой руки, а сама она, привалившись к краю стола, сидела на стуле. Как будто устала и задремала.

— Ольга Валерьевна! — Сергей схватил ее за плечо и тряхнул. Правая рука соскользнула с колена и повисла плетью.

— Отойдите! — Кондакова с силой отпихнула Дергачева в сторону, прижала палец к Ольгиной шее, приподняла веко, скомандовала: — Быстро вызывайте «скорую»! Похоже на отравление.

«Скорая» приехала на удивление быстро. Может, потому, что Дергачев сразу представился по полной (начальник Службы авиационной безопасности аэропорта) и безапелляционным тоном заявил, что отравлена ответственная сотрудница аэропорта. Хотя не мог понять: что значит — отравлена? Каким образом? Почему? А дальше он словно оказался в параллельной реальности: все видел, слышал и даже действовал, но одновременно будто смотрел на все со стороны — с изумлением и… ужасом.

Двое медиков стащили Ольгу прямо на пол, пробурчали «да, похоже на отравление» и начали ей ставить какие-то уколы и что-то измерять какими-то приборами. Потом распорядились:

— Зовите кого-нибудь из соседей.

— Зачем? — не понял Сергей.

— Ну вы же не с ней, — один из медиков мотнул головой в сторону Нины Григорьевны, — носилки понесете. А мы носилки не носим.

— Мне проще унести ее на руках, — сказал Дергачев.

— Ваше дело. Тогда пусть она — кивок снова полетел в сторону Кондаковой, — возьмет носилки. Они не тяжелые.

Ольга тоже оказалась не тяжелой. По крайней мере, Сергею так показалось. Впрочем, он об этом особо не думал. Во дворе Ольгу все же положили на носилки и вкатили внутрь машины.

— В какую больницу вы ее везете? — спросила Нина Григорьевна.

— В ближайшую, двадцать четвертую, — последовал ответ. — Но если хотите с ней, то на своем транспорте. У нас для вас места нет, придется ее по дороге откачивать.

Они подъехали к приемному покою, когда Ольгу уже увезли. Как сообщила дежурная медсестра, в реанимацию. И потребовала документы больной. Ни о каких документах Дергачев даже не подумал, зато, оказалось, подумала Кондакова, прихватив Ольгину сумку, где лежал в том числе паспорт.

— Вы молодец, — подивился ее предусмотрительности Сергей.

— Опыт, — пожала плечами Нина Григорьевна и ворчливо добавила: — Дожили, «скорая» человека уже и на носилки сама не положит. А если бы вас не было, кто бы понес? А если совсем одинокий человек и среди соседей — одни немощные? Что, по лестнице кулем катить?..

Сергей промолчал. О чем говорить, коли даже пустые носилки Кондакова сама тащила? И при этом не забыла сумку с документами. И почти сразу сказала, что Ольга отравилась…

Дергачев редко испытывал сильный страх. А тут его буквально захлестнуло. Ведь Кондакова везла Ольгу домой, и с той было все в порядке. И разговаривала по телефону за час до того, как Ольгу нашли без сознания. Ведь такое не происходит случайно!..И не может быть случайностью, когда в течение двух суток на человека сначала кто-то пытается напасть, а затем человек чем-то травится.

Через час с небольшим в приемный покой вышел врач.

— Это вашу женщину привезли?

— Нашу, — почти хором ответили Дергачев с Кондаковой.

— Тяжелое отравление. Чем — сейчас точно не скажу, но похоже на смесь сильного снотворного с каким-то химическим веществом. Может, даже наркотическим, — произнес он хмуро. — Вы ее вовремя привезли. Откачали. А часа через три, думаю, ей в реанимации делать было бы нечего. В морге ей было бы место. — Помолчал и добавил: — Может, попытка самоубийства… а может, что другое… но надо сообщить в полицию. — Вновь помолчал и вздохнул: — А вы тут не сидите, домой отправляйтесь. До утра ничего нового не узнаете.

— Сергей Геннадьевич, вы же понимаете: попытка самоубийства — это чушь собачья, — сказала Кондакова, когда они вышли на воздух.

— Понимаю, — согласился Дергачев, у которого после сообщения, что Ольга будет жить, как-то разом прояснилось в голове. — Я сейчас позвоню Гаврюшину. Он у москвичей на подхвате бегает, пусть подключается сам и москвичей подключает. Я здесь останусь, а вам дам деньги на такси, и вы поезжайте домой. У вас ключи от квартиры Егоровой, наверняка ее квартира понадобится.

— А вдруг москвичи решат, что это не их дело? — спросила Нина Григорьевна и даже вздрогнула, напоровшись на холодный, прямо-таки лютый взгляд.

— Пусть только попробуют так решить, — угрожающе произнес Дергачев, и Нина Григорьевна подумала: волк… истинный волк.

Никто Казика с собой не звал — он сам увязался. Впрочем, никто и не гнал. Но, в конце концов, это ему позвонил Гаврюшин, которому в свою очередь позвонил Дергачев, а Казик включил громкую связь, чтобы слышал Купревич, потому как именно полковнику и предназначалась информация. Вот такой замысловатый путь передачи данных, однако именно Казик оказался главным передатчиком.

Ну а дальше все закрутилось, завертелось и даже завихрилось. Начальник оперативно-следственной группы разговаривал по телефону, задавал вопросы, отдавал приказы, отправлял людей в больницу и на квартиру Егоровой… Нападение на начальницу VIP-зала, которое еще два дня назад воспринималось случайностью, теперь, когда она лежала в реанимации, рассматривалось как явное преступление.

Аркадия Михайловича втянуло в вихревую воронку, вернее, он сам втянулся, не слишком представляя, какой от него в данный момент может быть толк, однако кто знает… Опять же полковник не возражал, когда Казик сел с ним в машину и отправился в больницу.

В вестибюле перед приемным покоем их ждал Дергачев. Выглядел он неважно — с серым осунувшимся и даже словно заострившимся лицом, с тяжелым взглядом.

— Доложите со всеми подробностями, — распорядился Купревич, и начальник САБа, который вовсе не состоял у полковника в подчинении, стал докладывать с той четкостью и бесстрастностью, с какой зачитывают рапорт.

— Это не может быть случайностью, — сказал под конец Дергачев. — Ее пытались намеренно отравить. Смесь снотворного с какой-то химией. Она же не могла принять это сама…

— Особенно, если ждала гостей, — встрял Казик.

— Допустим, — не стал спорить Купревич и посмотрел въедливо на Дергачева. — А почему Егорова вдруг решила пригласить в гости именно Кондакову и вас?

Дергачев спокойно выдержал этот взгляд.

— С Кондаковой она дружит. А я…

Аркадий Михайлович слушал Дергачева и думал: надо же, как все интересно сложилось, чужие в общем-то люди, а буквально за сутки в некотором смысле сошлись. Казик догадывался, что за четкими, скупыми на эмоции словами кроется нечто, имеющее отношение именно к эмоциям, но начальник САБа не хочет это проявлять. Интересно: почему? Почему нельзя просто волноваться за женщину, которая коллега, в доме родителей которой ты пусть случайно, но провел вечер, и которая тебя пригласила на ужин? В конце концов, два раза подряд в гости не зовут совсем уж постороннего человека. Хотя еще вчера утром, когда Казик выяснял подробности нападения на Егорову, Дергачев вел себя как начальник САБа, и не более того, — со служебной озабоченностью человека, отвечающего за безопасность, пусть даже и имеющую весьма условное отношение к безопасности авиационной.

— Я хочу переговорить с врачом, — сказал Купревич.

— Я врачу передал, что вы можете захотеть с ним переговорить, а он ответил… — Дергачев посмотрел на часы, — ну да, теперь уже освободится минут через тридцать. Если ничего экстренного не произойдет.

Врач освободился через сорок минут. Это был немолодой мужчина с лицом человека, которого уже ничего не может удивить. Равнодушно взглянув на удостоверение Купревича, он спросил: